- Ну, хотя бы потому, что я в месяц зарабатываю столько, сколько вы не зарабатываете в год.
- Я две тысячи чистыми спокойно зарабатываю! - обиделась Раиса. - И это ещё не считая зарплаты сыну.
- Вот я и говорю, - сказал Богдановский и назначил ей прийти с Горбуном в пятницу. - В восемнадцать тридцать годится?
- Конечно, доктор, - сказала Раиса, - всё годится.
А в пятницу доктор Богдановский осмотрел Горбуна внимательно, сделал ему рентген и ещё что-то. После чего сказал:
- В понедельник к восьми жду.
- С вещами? - спросил Горбун.
- Ну, зубную щётку можешь взять и бритву на первое время, ну, ещё пижаму любимую с тапочками.
Остальным как-нибудь обеспечим.
21
Да, о такой божественной фразе Бориска мог теперь только мечтать в мечтах и грезить в грёзах. И он грезил, и ему эта фраза чуть не каждую бессонную ночь являлась. И была она ещё лучше. И на двух языках - на русском и на немецком. А иногда на русском и на английском. Которого Бориска не изучал и не знал.
- Всем обеспечим! - обещал кто-то Бориске навязчиво из ночи в ночь.
А при дневном свете, тет-а-тет с самим собой, он думал:
"Никогда бы я не поверил, что в сорок четыре года, в расцвете, можно сказать, лет, не то что семью, сам себя обеспечить не смогу".
И больше всего удручало его, что несостоятельным он проявил себя и здесь, в свободном мире чистогана, и на родине своей несчастной. На родине у сына-шизофреника и его любовницы на шее сидел. Спасибо ещё хоть недолго - так как деньги у него с собой были, от Раисы полученные. А здесь - у старого отца с Ангелой. Уже полностью на шее, всем своим полусредним весом. И финиша этому сидению пока не просматривалось.
Заявление в соответствующие немецкие органы он подал - о том, что не ведёт со своей женой Раисой общего домашнего хозяйства и не живёт с ней семейной и прочей жизнью, а живёт сам по себе отдельно, не имея никаких средств для своего существования. "Пока, - написал, - нашёл я временный приют у отца своего преклонного возраста, но мечтаю снять себе небольшую квартирку, укладывающуюся в социальные нормы, и получать отдельное, на себя одного, пособие". А соответствующим немецким органам, им спешить некуда, соответствующие немецкие органы никогда никуда не опаздывают, а значит, и не торопятся. Они на все его письменные запросы отвечают одно и то же. С завидным постоянством. Сначала:
"Глубокоуважаемый херр, для ответа на ваш запрос требуется какое-то время. Мы ответим вам так скоро, как это только возможно. С дружеским приветом".
Потом, через месяц:
"Ваши бумаги обрабатываются. С дружеским приветом".
А если Бориска звонит им по телефону или является персонально - чего органы сильно не любят, - они отвечают:
"Подождите, битте, мы должны посмотреть", - и только минут через пять уже: "Ваши бумаги обрабатываются".
Кем обрабатываются у них бумаги, как и сколько будут обрабатываться, они не отвечают. Бориске иногда кажется, что органы и сами этой тайны не ведают. Они знают о бумагах только, что бумаги существуют и что обязательно где-то в их глубинах и недрах обрабатываются - это у них в компьютере значится, - а больше не знают о них ничего. Вот и говорили по этому поводу органы всё, что им в данный момент заблагорассудится. То: "Срок обработки документов не менее шести недель", - то: "Когда бумаги будут обработаны, мы вам сообщим письменно", то: "Ваши бумаги на стадии утверждения, оставьте ваш телефон и предоставьте дополнительно эти, эти и эти документы".
Бориска в этой матовой ситуации уже и на диплом свой девственный наплевал многократно, и на свой богатый опыт работы по снабжению кого угодно чем угодно.
Куда только не пытался он всунуться. И на родине, кстати, тоже. На родине без крепких связей, с улицы, человека, которому за сорок, никто не берёт на работу в принципе. Тут, если ты без водительских прав и тебе за сорок, тоже никто не берёт. На немецкие права можно, конечно, сдать, если есть тысяча евро, которой нет и в помине. Но с годами-то совсем уж ничего нельзя сделать. Их со временем только больше становится, всё больше и больше.
Бориска в одном отделе кадров показал им годы и товар лицом! А что толку? Он пришёл туда спросить, почему и на каком основании они никак, даже отказом, не ответили на его письменное заявление.
- Вам ведь нужен помощник слесаря-монтажника? Вы объявление давали?
Начальник по кадрам говорит:
- Помощник слесаря-монтажника нам нужен позарез. Мы без помощника слесаря-монтажника просто задыхаемся. Но в нашем объявлении написано, вот, смотрите: "Перспективный молодой человек с водительскими правами".
Бориска говорит:
- А я какой?
- Вы, - кадровик говорит, - не перспективный, не молодой и без прав.
- Я не молодой? - Бориска говорит.
И становится на руки, и начинает вверх ногами прохаживаться по кабинету.
А начальник по кадрам:
- Шли бы вы, - говорит, - с такими способностями лучше в цирк.
Пошутил, значит, тонко и остроумно.
- А шёл бы ты со своим юмором в жопу, - отреагировал на шутку начальника Бориска.
Правда, отреагировал по-русски. И начальник его слов не понял, и никакого значения им не придал.
Да, поиздевались кадровики всех мастей над Бориской, за все его грехи поиздевались, и натерпелся он от них, как ни от кого другого в жизни не натерпелся. Один у него, к примеру, спросил, сколько бы он хотел зарабатывать. Бориска назвал сумму, совсем уж по минимуму. Думал:
"Только бы взяли, а там постепенно можно будет и о повышении зарплаты разговаривать".
А кадровик выслушал ответ Бориски и сказал, что он слишком низко оценивает свои способности, и что им такой нечестолюбивый работник не нужен. Другому Бориска уж заломил, так заломил, мол, пусть знает, как высоко я себя ценю. А тот другой сказал, что такой зарплаты у него самого, и то нет. И не будет никогда, потому что такой зарплаты в восточных землях вообще не бывает. И тоже на работу Бориску не принял. По причине завышенной самооценки и неадекватного отношения к реальности.
Кроме всего прочего, им на какой-то хрен требовались права, а то и наличие собственной у Бориски машины. А откуда она могла у него взяться, машина? И на кой она ему была нужна? Тем более при отсутствии прав.
Бориска из-за этих бессмысленных требований до того унизился, что пошёл к Раисе - денег одалживать на время. Пока эта чертовщина бесконечно тянется.
Начал, конечно, издалека, о том о сём, о жизни в целом и о жизни эмиграции последней волны в частности.
- Клубимся - говорил, - как глисты. Честное слово, как глисты. Перемен каких-то хотим от жизни. А их не надо хотеть, они сами происходят, без нашего хотения. Плевали они на наши желания или их отсутствие. Они просто потому происходят, что время идёт. И, между прочим, в одну только сторону и, между прочим, семимильными, а не иными шагами.
Раиса слушала его, слушала до зевоты, а потом говорит:
- Ты зачем пришёл? Никак за деньгами?
- Я не на что-нибудь избыточное, - сказал Бориска, - я на права сдать. А то без прав тут совсем никакого заработка не видать мне. Вот ты не знаешь, зачем нужны права уборщику помещений и мойщику окон? А помощнику сверловщика? Не знаешь. И я не знаю. А они знают.
Раиса выслушала Бориску не перебивая, можно сказать, внимательно выслушала. А денег в результате не дала. Сказала:
- Извини, не могу и не дам. Я сына на операцию кладу, а это, сам понимаешь, требует определённых расходов.
- На какую операцию? - удивился Бориска. - Он разве болен?
- Он здоров. Ты же знаешь, оба наши сына абсолютно здоровы.
- Не цепляйся к словам. Я не выношу, когда цепляются к моим словам. Что за операция?
- Операция по выпрямлению позвоночника.
- А почему вы моего мнения не спросили - стоит ли её делать? Надо же всё взвесить - все за и все против.
- А почему мы должны тебя спрашивать? - Раиса недвусмысленно встала. - Сын давно совершеннолетний, он сам решает. При чём здесь ты?
- Я отец, - сказал Бориска.
- Да ладно тебе, Бориска, - сказала Раиса. - Какой ты к чертям отец?
- Ну вот, теперь я, значит, уже и не отец, - сказал Бориска. - Теперь я, значит, вообще никто, ничто и звать никак.
- Почему ж никак? - сказала Раиса. - Звать тебя по-прежнему Бориска. Но не носить же из-за этого сыну горб за спиной до смерти.
22
В понедельник, в восемь, Горбун прибыл в отделение и расположился, подперев стенку, у кабинета Богдановского. К нему вышли и пригласили в какой-то другой кабинет, по соседству, и там строгая женщина с осанкой кинозвезды дала ему целый ворох хрустящих бумаг.
- Прочтите это, - сказала строгая кинозвезда, - и подпишите везде, где стоит слово "подпись". Если вы, конечно, со всем этим согласны и возражений по существу не имеете.
Горбун придвинул бумаги, и стал подписывать, не читая. Женщина вышла и тут же вернулась с Богдановским.
- Читай, что подписываешь, - сказал Богдановский, - или у тебя с языком проблемы?
- У меня с чтением проблемы, а не с языком, - сказал Горбун. - С языком у меня всё в порядке.
- Ты, парень, в Германии живёшь, - сказал Богдановский, - здесь, как в милиции, нельзя ничего подписывать не прочитав.
Горбун посмотрел Богдановскому в переносицу и сказал:
- Плевать.
- Ну, дело твоё. Плюй.
Богдановский кивнул строгой женщине, мол, "всё в порядке" и приобнял её идеальную талию. Женщина осклабилась и прогнулась. И определила Горбуна в палату.
- Хорошо сложена баба, - сказал Горбун соседу, когда та вышла.
- Хорошо, - сказал сосед. - Только давно.