Нет, когда речь шла не о мыслях, а о каких-то более простых вещах на уровне культуры быта, Зара всё-таки могла его убедить или заставить сделать так, как хочется ей, а не ему. Вот, скажем, пока она в его жизни отсутствовала, Шизофреник ни разу по собственной воле не помылся. Даже до пояса. Потому что нелюбовь к мытью есть один из распространённых симптомов болезни. А Зара его принудила, вопреки симптому этому антисанитарному. Первый раз, конечно, насильно. Затащила в ванную, сорвала в два приёма одежду, надавала по щекам оплеух и помыла снизу доверху во всех нужных местах. И сколько он ни сопротивлялся, сколько ни орал "люди, милиция, убивают", ничто ему не помогло.
- Чистота - залог здоровья, - причитала над ним Зара, орудуя мочалкой, - а здоровье принадлежит народу.
И ещё она цитировала любимую поговорку одного своего давнего клиента - капитана каких-то родов войск:
- Автомат любит ласку - чистоту и смазку, - так говорил капитан, хохоча и снимая с себя ремень, кобуру, портупею, штаны и прочее обмундирование.
А потом, после того уже как Зара и в постели над Шизофреником форменное насилие сотворила (оценив во время мытья его мужские достоинства), она элементарно больного шантажировала. Говорила:
- Не помоешься - не дам.
И Шизофреник бежал в ванную впереди паровоза вприпрыжку и выходил оттуда через четыре минуты как новенький. Поскольку понравилось ему это её насилие. То есть "понравилось" - не то слово и ничего не отражает. Ему оно ТАК понравилось, что Зара сначала вообще испугалась - думала:
"Он или помрёт подо мной от удовольствия, или вторично с катушек слетит".
Но, слава Богу, обошлось. Если не считать этого "ТАК". Означавшего "до потери пульса и остатков сознания, до дрожи в суставах рук и ног, до ощущения абсолютного счастья". Даром что шизофреник, а вкус полноценной половой жизни вмиг понял и ощутил. Поэтому мылся он теперь практически ежедневно. И не только мылся, но и бороду Зара ему подстригала аккуратно, и ровняла ножницами буйную шевелюру.
Бориска, когда приехал, из дальних странствий воротясь, и дождался сына с ежедневной многочасовой пробежки, можно сказать, его не узнал - настолько непривычно он выглядел. В смысле, настолько опрятно. И ведь сколько они с ним ни бились, мыть ещё как-то его удавалось несколько раз в году, но постричь себя или побрить никому не позволил он ни единого раза в жизни. А тут пожалуйста, такие видимые положительные сдвиги и процессы. Не во всём, конечно, но хоть в чём-то…
- Ну, привет, сын, - сказал ему Бориска, когда Шизофреник вошёл и поставил в угол свой прутик.
- А, привет, - сказал Шизофреник и сказал: - Ты как думаешь, Путин пойдёт на третий срок? Или перед лицом своих товарищей и демократических идеалов не посмеет?
Бориска от такого прямого вопроса растерялся. Неожиданно для себя. И не нашёлся, что ответить.
- Я думаю, пойдёт, - сказал Шизофреник. - Я в этом фактически уверен. - И он изложил Бориске свои на этот счёт соображения и политические прогнозы.
- Идите есть, - сказала Зара из кухни, - п-политики!
Шизофреник откликнулся на зов быстро и радостно. Вбежал на кухню, подбежал к Заре. Наклонился к её лицу.
- Почему, - спросил, - от тебя клубникой пахнет?
- Потому что я выпила ананасового соку.
Шизофреник рассмеялся так, как смеются счастливые люди, и сказал:
- Логика!
Бориска тоже не прочь был поесть горячего. С дороги. Зара положила перед Шизофреником консервный нож, поставила тарелку и две жестянки: "Скумбрию в собственном соку" и "Сельдь атлантическую в томате".
- Что ты будешь есть? - спросила она.
- Тихо, - сказал Шизофреник. - Я сам знаю, что буду есть. Посторонних этого прошу не касаться.
Они сели к столу. Шизофреник взял ключ, взял обе банки и вышел из кухни в комнату.
- Ничего, кроме консервов, не ест, - сказала Зара Бориске. - Хлеб, и то не ест.
- Я знаю, - сказал Бориска. - Он давно ничего другого не ест. И покупает их только сам, своими руками.
- Да нет, - сказала Зара, - покупаю я. Он не против.
Себе и Бориске Зара дала жаркого с макаронами. Над тарелками стал подниматься пар. Запахло специями и домашним теплом.
- Это уже большой прогресс, - сказал Бориска. - Очень большой прогресс.
Через минуту вернулся Шизофреник с открытой сельдью. Скумбрию он принёс нераспечатанной и поставил в холодильник. Взял ложку, помыл её под горячей водой с мылом, сел, отодвинул от себя тарелку и начал есть ложкой из банки. Зара и Бориска тоже приступили к трапезе.
- Извините, еда простая, - сказала Зара не без вызова.
- Спасибо, - сказал Бориска, - я люблю макароны. И жаркое домашнее люблю.
Он положил в рот кусочек мяса.
- Вкусно. Немцы так мясо готовить не умеют.
Бориске показалось уместным выставить на стол бутылку дешёвого супермаркетовского вискаря. Он специально привёз с собой несколько бутылок. Специально для подобных случаев.
- Я сейчас, - сказал он, сбегал к чемодану и вернулся с ёмкостью. - Вот. По случаю моего приезда.
- Вы были в Германии? - спросила Зара.
- Ну да, - сказал Бориска. - Только я там не был, я там жил.
- А к нам надолго?
Бориску, конечно, покоробило это "к нам", но он решил пока не заострять.
- Не знаю, может, и навсегда.
Зара, в свою очередь, пропустила мимо ушей "навсегда", хотя прекрасно его заметила и оценила. Она сказала обыкновенное, ради приличия:
- Да, - сказала, - в гостях хорошо, а дома лучше. - И добавила: - Если, конечно, есть дом. У меня вот, например, дома своего нет.
- А я там не в гостях был, - сказал Бориска, - я там в эмиграции был. Это несколько хуже, чем в гостях. Это разное.
Бориска отвинтил колпачок, Зара сняла с полки две рюмки.
- Лучше бы стаканы, - сказал Бориска, - такие низкие, знаешь? С тяжёлым дном.
Зара сказала "знаю", но с места не тронулась.
- Ну да Бог с ними, со стаканами, - сказал Бориска. И сказал: - Понимаешь, эмиграция - это даже при нынешней свободе передвижений и всего такого не туризм. Туриста, гостя, всегда интересует только первое впечатление. И от второго он открещивается и отпирается всеми силами. Чтобы не испортить себе впечатления первого, самого для него ценного и самого ошибочного. Поэтому так много людей занимается туризмом, ездят в гости и пялятся в составе экскурсий на достопримечательности. А каждый день жить среди этих чужих достопримечательностей желают почему-то немногие.
Они выпили. Поели жаркого.
- Резковато, - сказала Зара.
- Зато голова от него не болит. Давай ещё по одной.
- Давайте.
Пока они выпивали и закусывали, Шизофреник доел свои консервы и принюхался.
- Это плохо пахнет, - сказал он и показал на бутылку.
- А ты не принюхивайся, - сказала Зара, хотя была с ним согласна.
- Хорошо, - сказал Шизофреник и закрыл нос рукавом.
Выпили ещё. И Бориску потянуло на разговоры. И он, непонятно зачем, по-видимому, от усталости, стал рассказать Заре и Шизофренику о своём походе в крематорий:
- Представляете, - говорил, - у меня горе, мать умерла, а они отказываются её сжигать и хоронить. Линия у них вышла из строя полуавтоматическая. Отец меня чуть со свету не сжил, мол, так-то ты выполняешь свои обязанности единственного сына. Ну, я и пошёл в этот их крематорий. Раньше, говорю, вы евреев сжигать не отказывались, что же теперь на вас нашло? Почему не сжигаете? А они говорят: "Мы никого не сжигаем, независимо от национальной принадлежности и вероисповедания". И говорят: "Вот вы кто по образованию?" Я говорю: "Инженер". А они: "Значит, вы нас поймёте".
Бориска налил ещё по рюмке.
- Пусть земля будет ей… - сказала Зара.
- Пусть, - сказал Бориска.
- Я прослушал, кто умер? - спросил Шизофреник.
- Бабушка твоя умерла, - сказал Бориска.
- Да? - сказал Шизофреник. - Я не знал.
Бориска выпил и спросил:
- На чём я остановился?
- На том, что вы инженер.
- Ну да. И они начинают рассказывать мне, что у них заклинило лифт. Тот, который опускает покойного как бы в землю, а в действительности на транспортёр, подающий его в печку. "Мы, - говорят, - сто раз письменно начальству докладывали, что цилиндры перекашивает, лифт подклинивает, и это добром не кончится. Вот оно и не кончилось. Теперь всё рабочее помещение от пола до потолка включая стены в масле, цилиндры ремонту не подлежат, только замене, а их в наличии нет. Понимаете"?
Я говорю: "Очень хорошо понимаю, что такое "нет в наличии", я, - говорю, - всю жизнь по снабжению". А они: "Вот и прекрасно, - говорят. - Цилиндры уже заказаны на одном из заводов "ФауДэО", и заказ находится в стадии выполнения. Стены и потолок к покраске тоже подготовлены".
Я плюнул и ушёл. А они мне вслед кричат: "Надеемся, наши разъяснения вас полностью удовлетворили, и у вас больше нет к нам никаких претензий?" Уроды.
- А я в Германию не поехала, - сказала Зара. - Меня приглашали, работать, а я побоялась.
- Чего же ты побоялась? - спросил Бориска.
- Да мало ли, - сказала Зара, - чужая страна, чужие порядки, чужие люди.
- Люди везде чужие, - сказал Бориска. - Хоть там, хоть тут.
Зара подумала и пришла к выводу, что этот незваный папаша прав. Особенно в её, так сказать, кругах своих не встретишь, сколько ни ищи. Сегодня он тебе свой, а завтра за десять долларов продаст с потрохами и кроссовками. А Бориска подумал:
"Интересно, кем это её приглашали в Германии работать?", - и думал об этом без перерыва, до самого утра - провисал на раскладушке, которую поставила ему в кухне Зара, и думал.