Новейшая прозаическая работа О. Юрьева, роман "Полуостров Жидятин", - это своего рода сопоставление и столкновение "двух эпосов еврейского существования" -ассимилированного российского (и вообще европейского) еврейства, с одной стороны, и, с другой, укорененных в библейской мистике "криптоевреев", в силу исторических обстоятельств изолированных от общих судеб народа (наподобие, например, португальской общины "последних марранов" - но только на русской почве). Шире - речь идет о двух типах человеческого мировосприятия: "историческом" и "мифологическом" взглядах на мир.
Содержание:
1. Как покойник питается, так он и выглядывает 1
2. Мужчины писают стоя 5
3. Сиськи Мерилин, или Цыганский шоколад 10
1. И будет у нас кровь знамением на домах 13
2. А воды нам будут стеною по правую и по левую сторону 18
Лев Айзенштадт - Рецензия на роман Олега Юрьева "Полуостров Жидятин" 22
Бюллетень "Народ книги в мире книг", 2001, № 36 22
Олег Юрьев
Полуостров Жидятин
1. Как покойник питается, так он и выглядывает
- Слышь, Семеновна, такое чего расскажу… - отпадешь, старая, тут же, вот те крест… Того мальчонка знаешь, зашморканного? ну того, с пакгауза который - по три раза на дню за "Пионерской правдой" ко мне шляется… Ну да знаешь - тихенький такой!.. Так вот: считай, уже недельник его тут не было, с гаком… или того доле, И никто еГо не видел … - и продавщица Верка, большим лицом белея, обширной прической желтея из сумеречной глубины ларька "Культтовары. Продукты. Керосин", ногтем мизинца (в пику заостренным и в черву уклеенным фольговыми сердечками) протолкнула шматок зернисто-черного зельца (на торце дрожаще проткнувшийся и тут же заросший) сквозь горло трехлитровой банки из-под березового сока (наклоненное к ней с внешнего прилавка, окованного радужно-синеватой жестью). - И вообще чего-то не видать… Тебе куском или порезать? …Не иначе как эти, пакгаузные-то жидята, закололи… - к паске ихней. И она, поддернув марлевые нарукавники, торжественно расширила на мгновенье утратившие голубизну глаза. Невидим за лысым платком и драповой спиной Семеновны, я присел на корточки и, стараясь облачками дыхания не пятнать сияющие задники ее галош, сызнова начал удавливать и ущелкивать обведенные длиннопетлистыми разводами крепления моих курносых лыжек "Карелочка". Крепления скользили, срывались и больно били по замороженным пальцам.
* * *
По комнате катит (наполняя глаза и наполняясь краями вещей) косая голубоватая полоса, раздвоенная и удвоенная настенным зеркалом. Над моей насморочной переносицей (вогнуто блеснувшей между чуть загнутых вовнутрь толстых рогов подушки). Поверх кроватной спинки (заражая верх ее решетки никелированным блеском; но дырочки от бесповоротно свинченных шариков - черны). Сквозь островерхое бойничное окно (снизу до трети закнопленное занавесочкой - матовой, неровно и мелко вздутой). С чугунного моря, подковой облегшего все еще заснеженный берег. От стоящей у последнего закругления советских морей ордена Боевого Красного Знамени авиаматки "Повесть о настоящем человеке" (эту страшную книгу мне читала позапрошлым летом двоюродная бабушка Циля - о безногом летчике, который съел ежика). У кормы авиаматки - почти что невидимый в световом паре около луча и во внезапной черноте, когда луч минет, - маленький, как лодочка, неэскадренный миноносец "Тридцатилетие Победы". Через месяц его переименуют в "Сорокалетие", но это пока военная тайна; когда в окружной комендатуре на Садовой мы получали пропуска в погранзону, то давали подписку ничего такого не видеть и не слышать. Я не давал - как несовершеннолетний пацанчик , сказал дежурный по округу. За меня подписалась Лилька, она уже большая. Практически взрослая - у нее уже есть настоящие груди с сосками, как кончики маленьких копченых сосисок, и муж, Яков Маркович Перманент.
Дверь в кухню слева, понизу и поверху очеркнута светом. За дверью что-то сопит, присвистывает и охает. Потом на секунду замирает и с отшорохом сладко-болезненно чмокает: Яков Маркович Перманент слушает "голоса". "Ничего не понимаю, Лилькин! Черт знает что такое! Ни шута оно не фурычит! Давно уже богослужение должно было начаться, по Би-Би-Си!" - говорит Яков Маркович Перманент, поднимая от хозяйского радиоприемника "Сакта" - но не оборачивая - свое красноватое лицо с тесным выпуклым лбом и суженной книзу бородкой от середины щек, такой слитной, светлой и твердой, будто ее некогда намылили и так и оставили - не сбритую, но и не ополоснутую.
- Здесь же никогда не глушат, в глуши этой запредельной - не хватало еще тут глушить! Нет, что-то случилось! Ясно как божий день, опять там что-то случилось!
Он снова сгибается - в три или больше погибелей - на екнувшей табуретке и касается надлобным зачесом желто-матерчатого, простроченного поперечными шерстинами переда "Сакты". Борода, подгибаясь кончиком, скользит по прокуренным клавишам, маленькие пальцы с чистыми продолговатыми ногтями ожесточенно прокрутывают то влево, то вправо запятнанную влажными полукружьями ручку настройки. По шкале с освещенными изнутри черточками, цифрами, именами иностранных и наших городов мечется стоймя красная нитка. "Тише ты, мальчика разбудишь", - равнодушно просит Лилька в его окутанный пепельными локонами затылок, поднимает вверх смуглую, тесно осыпанную разновеликими родинками руку в обвалившемся рукаве и несколько раз быстро трется скулой о сборчатое предплечье. Чугунная форточка дровяной плиты приоткрыта, оттуда вылетают сухие длинные искры и падают, исчезая, на жестяную подложку. В гигантской кастрюле (с красными письменными буквами "п/з ПЖ" по боку) плюется и булькает борщ на неделю. Рядом, в эмалированной мисочке, взятой с собой из Ленинграда, третий раз переваривается куриный бульон для Перманента. Как мужчина может кушать такого супа? - горячится двоюродная бабушка Фира, когда обсуждает с Бешменчиками Лилькиного мужа: Это же писи сиротки Хаси! Настоящий суп - это боршт! С мьясом! - Как покойник питается, так он и выглядывает, отвечают умные Бешменчики. Мне холодно под семью военными одеялами, в бесконечно высокой комнате, раскачанной голубоватыми полосами с моря. Я напрягаю икры и с силой вытягиваю вперед пальцы ног. Остывшая грелка лежит на животе, как царевна-лягушка.