- Вот так-то лучше, - одобрительно проворчал Бернардо. - Это мое самое любимое место, где про еду да про храмы с серебром.
- Да, - кивнул Сальвестро.
Он помнил, как много лет назад сам вот так же сидел у очага, подавшись вперед и напряженно вслушиваясь в слова матери, а она рассказывала о городе, в котором жили их предки, и о его богатствах. В струйках дыма вставали перед его мысленным взором чудесные картины, расцвечивали убогие стены хижины, служившей им жилищем. Так и Бернардо ловил каждое его слово.
- А потом пришли чужеземцы, - сказал он.
- Генрих Лев, - добавил Бернардо, - и его воины.
- Нет, Бернардо, ты забегаешь вперед, Генрих Лев был позже. Либо слушай, либо сам рассказывай. Сначала были…
Он помедлил, забыв, рассказывала про них мать или нет, и наконец уверенно произнес:
- Колонисты! Они назвали здешние земли Новой Колонией. Поначалу их было не так уж много. Они построили церкви и осушили болота, - он снова поймал нить повествования, - рубили лес и косили траву для своих коров. Их становилось все больше и больше, и они ненавидели тех, кто жил здесь до них. Они проклинали их храмы и их бога Святовита, пока Святовит не наслал на них ответное проклятие. И тогда началась война.
- Война длиной в сотню лет, - вставил Бернардо.
- Да, - подтвердил Сальвестро, - в сотню лет, с тысячей сражений, и закончилась она здесь, на острове, когда Генрих Лев дошел до Винеты.
Порою мать делала в этом месте паузу, а порою без остановки шла дальше.
- Они стали лагерем на материке - возле того места, где мы с тобой, Бернардо, переправлялись.
Бернардо энергично закивал - ему не терпелось услышать продолжение, но сам он не очень-то охотно переходил к этой части истории: уж очень она была странной, ни на что не похожей.
- Они видели, как поднимается в небо дым из очагов Винеты. Было холодно, и пролив покрылся льдом. Они могли перейти его в ту же ночь, но остановились - не знаю почему. Они разбили на материке лагерь, и ночью случилась буря.
Он думал о женщинах, детях, священниках, солдатах разбитой армии: все они укрывались за стенами города среди драгоценных каменьев и серебра, сундуков с сокровищами, принесенными в жертву богам, которые не смогли их спасти.
- И случилась буря, - повторил он.
- Буря длиной в одну ночь, - с готовностью подсказал Бернардо.
Сальвестро собрался с мыслями:
- Она пришла с севера, ужасная буря, такой они еще никогда не видели. Волны пробились сквозь льды, корабли летали по воздуху, лед раскололся на громадные глыбы… Это был самый ужасный шторм изо всех, когда-либо пережитых людьми, так что Генрих и все его войско ничего не могли поделать, только молиться…
- И Господь внял их молитвам, - снова перебил его Бернардо.
Сальвестро взглянул на него:
- Да, Бернардо, внял. Шторм прекратился так же внезапно, как начался. Уже на рассвете небо расчистилось. Они перебрались через ледяные торосы и вступили на остров. Винета стояла на косе, уходившей глубоко в море. Они вскарабкались на возвышенность, от которой начиналась коса…
- И что они увидели?! - воскликнул Бернардо.
Сальвестро разглядывал великана, примостившегося с другой стороны костра. Тот дрожал от нетерпения, возбужденно сжимая кулаки, хотя прекрасно знал ответ - не хуже самого Сальвестро.
- Ничего. Винета исчезла. На ее месте теперь была вода. Шторм оторвал ее от тверди и бросил на дно моря.
На этом месте мать обычно умолкала. И он вместе с завоевателями замирал на вершине холма, вместе с ними вглядываясь в воду и испытывая то же недоумение. Он снова посмотрел на Бернардо - тот раскачивался, сидя на корточках.
- И Винета все еще там, - тихо проговорил он, - со всеми своими храмами и сокровищами…
И со всем своим народом, обычно добавляла мать. Нашим народом. В тихую погоду, говорила мать, сквозь толщу воды можно увидеть, как проходят они по своим водяным улицам. И Святовит тоже там, с ними. Хоть и не сумел он их спасти, покинуть их он тоже не мог… Мысли Сальвестро блуждали.
- Ну а что же там за развалины? - снова вмешался Бернардо, и на этот раз Сальвестро был ему благодарен: великан отвлек его от раздумий. Ему не хотелось думать про Святовита. И не хотелось думать про мать.
- Развалины?
- Ну на том обрыве, с которого они смотрели на воду. Там же развалины!
Поначалу он не понял, о чем говорит Бернардо. Накануне они стояли на берегу, и Сальвестро указал на то место, где берег приподнимался и немного выдавался в море - там был обрыв, крутой, словно мечом обрубленный. "Там, - произнес он тогда и указал на воду под обрывом. - Винета лежит вон там". Бернардо посмотрел в ту сторону, кивнул, а затем снова уставился на холм.
Наконец Сальвестро понял, о чем идет речь.
- Это не развалины, - пояснил он, - Это церковь. Они построили ее уже после того, как утонула Винета. Чтобы она стояла на страже, говорят островитяне. А сейчас там живут монахи.
На лице Бернардо появилось подозрительное выражение, слишком хорошо знакомое Сальвестро:
- Но если это церковь, как же половина ее ушла под воду?
Церковь действительно выглядела как-то по-другому. С тех пор как он в последний раз видел ее, прошло много лет, и еще больше - с тех пор, как он впервые обратил на нее внимание. Возле нее построили монастырь, но туда никто и никогда не ходил. И никто, насколько он помнил, никогда не видел монахов вблизи - где-то там, вдали, маячили облаченные в серое фигуры, дозором обходившие свои владения.
- Ну, может, она разрушилась, - пожал он плечами. - Да это и не важно. Монахи нам не помешают. Давай спать. Завтра надо починить бочку и снова спуститься в пруд, а потом я поговорю с Эвальдом насчет лодки.
Воцарилось молчание, лишь потрескивали поленья в костре.
- И насчет постелей, - сказал Бернардо.
- Что?
- Потолкуй с Эвальдом насчет постелей.
- Бернардо, я не…
- Ты же обещал кровати, говорил: "Бернардо, у нас будет и еды вдоволь, и крыша над головой, и хорошие постели". Постели! Твой старый друг Эвальд должен был дать нам и постели, и крышу - вот она, крыша, вся протекает, а что до еды - так одна только рыба, рыба и рыба! Сальвестро, осточертела мне эта рыба, и спать на земле надоело, и эта вонючая конура надоела! Да здесь и пес не стал бы жить!
- Это не конура, это сарай, и вовсе не такой уж плохой…
- Не такой уж плохой! - взорвался Бернардо. - Да лучше б я остался в Прато, в болоте увяз. Или застрял бы в снегу на вершине горы. Ты обещал постели, а что мы имеем? В канаве и то лучше, чем здесь. И ты говоришь, все не так уж плохо?!
- Да заткнись ты, Бернардо.
Он устал и уже не мог выносить эти вопли.
- Нет, правда, я хочу знать. - Теперь Бернардо сидел, вытянув перед собой ноги, и сердито размахивал руками. - Как ты можешь думать, что все это "не так уж плохо"? А, Сальвестро?
И великан для убедительности стукнул кулаком по земле и сплюнул в костер.
Сальвестро немного помолчал, потом ответил:
- Наверное, я думаю, что этот сарай не так уж и плох, потому что я к нему привык. Я здесь родился.
На этот раз пауза была куда длиннее.
- Здесь? - переспросил Бернардо.
Он явно старался скрыть удивление, но у него это плохо получалось. Вся его ярость куда-то испарилась: Сальвестро уже знал, что такие приступы у него быстро проходят.
- Когда-то мы жили здесь. Моя мать потрошила рыбу для отца Эвальда.
Бернардо что-то промычал, переваривая новые сведения.
- Так вот почему вы с Эвальдом друзья…
- Да, - просто ответил Сальвестро.
Он взглянул наверх, на вялившуюся под крышей рыбу - ряд за рядом, ряд за рядом. А сам он - сколько низок этой самой рыбы подвесил здесь? Сотни? Тысячи? Целые косяки…
- Но раз вы такие друзья, почему же он не обрадовался, когда тебя увидел? - отважился спросить Бернардо. - По мне, так он вовсе был не рад. Скорее ошарашен.
Сальвестро пожал плечами, вспоминая, как две недели назад постучался в дверь Эвальдова жилища. Чего он ожидал? Эвальд возник на пороге и сначала его не признал; потом лицо у него вытянулось, а челюсть отвисла. Наверное, Сальвестро все-таки ожидал увидеть на его лице радость, но Эвальд лишь молча смотрел на него да на великана, переминавшегося с ноги на ногу у него за спиной. И выглядел Эвальд даже не ошарашенным. Испуганным - пожалуй, так.
Придя в себя, Эвальд все же оказал им гостеприимство - несколько запоздалое и довольно сдержанное. Они с Бернардо, сказал он, могут ночевать в рыбном сарае, когда-то служившем Сальвестро домом. Эвальд снабдил их одеялами, одолжил бочку, разрешил воспользоваться своей лодкой - после того, как сезон ловли окончится. То есть послезавтра… Об этом Сальвестро тоже не желал думать.
- Он полагал, что меня уже нет в живых, - сказал Сальвестро. - Но когда-то мы с ним дружили. Очень давно.
Это было больше чем дружба - Эвальд был единственным его другом на этом острове. А остров был для него целым миром. Он взглянул поверх костра на Бернардо - тот широко зевнул. Великан явно терял интерес к рассказу, и то, что вызвало у него приступ ярости, рассеялось, исчезло. Да, в сарае действительно было и холодно, и сыро. И все здесь провоняло рыбой. Он вспомнил, как на том самом месте, где он сейчас сидит, сидела мать, держа в одной руке серебристую рыбину, а в другой - нож.