Правая рука военного летчика Сергеева плавно, но вместе с тем широко отдала ручку управления от себя, левая слегка подобрала на себя сектор газа, глаза метнулись к прибору, отсчитывающему в процентах обороты турбины, и, прочитав показания, впились в перекрестье прицела. Та-та-та-та-та… та-та-та-та-та – страшный вой и грохот, казалось, потрясли землю. Та-та-та-та-та… Та-та-та-та-та… – выплеснув шквал огня и металла, машина почти вертикально пошла в небо. Но Саня не почувствовал адской перегрузки. Выполняя боевой разворот, он знал наверняка, что особо прочной мишени-пирамиды больше не существует. Страшная усталость навалилась на него, комбинезон прилип к мокрой, холодной спине, ничего не хотелось.
– Восемьсот первый работу закончил! – нажав кнопку передатчика, сказал Саня.
– На точку, восемьсот первый! – бесстрастно приказал Руководитель полетов.
– Понял, я – восемьсот первый. Беру КУР (курсовой угол радиостанции) ноль.
Рыжая земля понеслась под фюзеляж, но теперь глобус крутился в обратном направлении. Покрасневшие от напряжения глаза считывали с циферблатов приборов нужную информацию, но все чаще, отрываясь от приборной доски, Саня поглядывал влево – туда, где должна была появиться белая взлетно-посадочная полоса, рассекающая зеленый хвойный лес пополам.
Он увидел полосу раньше, чем дернулась, поворачивая на сто восемьдесят градусов, стрелка радиокомпаса.
– Восемьсот первый на третьем, – доложил Саня через несколько секунд. – Шасси выпустил! – И покрутил головой влево и вправо, проверяя выход механических указателей.
За бортом завыло, загудело; двигатель, недавно работавший на высоких, пронзительных нотах, низко, басовито рокотал, крохотные стреловидные треугольники, распрямившись, вышли из пузатого фюзеляжа, превратившись в сильные, могучие крылья. Скорость упала. После молниеносного броска на полигон, где каждое мгновение полета требовало неослабного напряжения и внимания, Сане казалось, будто самолет ползет немногим быстрее черепахи.
– Восемьсот первый, – раздался в наушниках голос Руководителя полетов, когда Саня зарулил на стоянку, – зайдите на СКП!
– Понял, я – восемьсот первый, на Стартовый Командный Пункт!
– И побыстрее!
– Есть побыстрее!
Саня остановил двигатель, выключил энергосистему, перекрыл кран подачи топлива и, проделав все необходимые манипуляции с тумблерами и кнопками, выбрался из кабины. Земля казалась твердой как камень, а ноги мягкими и ватными. Три "К", вытянувшись по стойке "смирно", ждал замечаний.
– Все о'кей, – Саня показал большой палец. – Эроплан рычал, как зверь. Замечаний нет.
– Вас Командир ждет. – Механик сделал страшные глаза. – И майор Громов прибегал. Говорит: "Передай, пусть не лезет в бутылку. Бог не выдаст, свинья не съест!"
– Ладно, спасибо.
Шагая вдоль стоянки, Саня представил, как несется к его технику на всех парах неуклюжий майор Громов, как отдувается, – и ему стало смешно. Ясно, словно знал с детства, он вдруг понял, что в этом опытном, солидном, многое пережившем и повидавшем летчике годы не вытравили мальчишку. Мальчишка, живущий в майоре Никодиме Громове, поднимал грузное тело в тесную кабину самолета, мальчишка рукой майора Громова демонстрировал Командующему сложный пилотаж на малой высоте, мальчишка с первого захода поражал любые цели. Мальчишка прибежал предупредить своего брата авиатора, что над ним собираются тучи. И когда Саня все это понял, авторитет майора Громова, его непревзойденное мастерство перестали иметь для него то особое значение, какое имели прежде. Он вдруг увидел Громова-человека. И старый медведь стал ему по-человечески очень дорог и люб.
– Товарищ полковник! – поднявшись по узкой лестнице в стеклянную башенку СКП, доложил Саня. – Старший лейтенант Сергеев по вашему приказанию прибыл!
Командир сидел на вращающемся кресле посреди огромного пульта с приборами, телефонами, микрофонами спиной к старлею доблестных ВВС. Не поворачивая головы, продолжая осматривать воздушное пространство в районе аэродрома, Командир спросил:
– Какое у вас сегодня было задание, Сергеев?
– Учебно-боевой вылет на полигон. Стрельба из пушек по мишеням.
– Ну а вы?
– Выполнил задание, товарищ полковник. Поразил цель!
Командир подавил невольный смешок, резко крутанул кресло, быстрым, пронзительным взглядом окинул Сергеева с ног до головы и, словно потеряв к старлею всякий интерес, жестко спросил в микрофон:
– Пятьсот двадцать первый, ваше место?
– Я – пятьсот двадцать первый, – захрипел динамик громкой связи. – Работу в зоне закончил. Иду на точку.
– Вовремя надо докладывать, пятьсот двадцать первый!.. Семьсот пятнадцатый, запуск!
– Есть запуск, семьсот пятнадцатый!
– Выруливайте, четыреста двенадцатый! – Командир положил микрофон. – Что мне с вами делать, Сергеев?
– Виноват, товарищ полковник! – отчеканил Саня, вспомнив мудрый совет Громова. – Исправлюсь!
– Вино-оват?! – насмешливо протянул Командир. – Вот послушайте. – И, сняв одну из телефонных трубок, спросил: – Гавриил Петрович, так что у тебя на полигоне случилось? Я в первый раз не совсем понял.
– Слу-у-училось?! – истерично завизжала трубка ужасным голосом руководителя стрельб. – Вы-ы спрашиваете, чего случилось, товарищ Командир?! Па-а-али-гон выведен из строя! Этот гад, извините, товарищ Командир, этот, как его, старлей восемьсот первый – точно по пирамидам! Та-та-та-та-та… та-та-та-та-та!.. Срезал, говорю, все верхушки пира-амид! Па-а-алигон не в строю! Из строя выведен, говорю, па-а-алигон!
– Ладно, Гавриил Петрович, вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Так волноваться вредно. Я разберусь!
– Как же не волно-оваться… – ошалело взвизгнула мембрана, но Командир больше не слушал – аккуратно положил трубку на рычаг, внимательно, будто в первый раз видел, посмотрел на Сергеева.
– Ну, товарищ старший лейтенант, – наконец выдавил Командир, – как прикажете это понимать?
– Виноват, товарищ полковник! – смиренно вытянулся Санька. – Недодумал. Мишени ведь особо прочные! Из пушки их разрушить невозможно!
– Вы мне тут ягненочка не стройте! – неожиданно рассвирепел Командир. – Особо прочные… Невозможно… Противно слушать! Нет такой мишени, которую нельзя уничтожить с помощью нового самолета. И цели такой нет!
– Так точно, товарищ Командир! Нет такой мишени и цели такой нет! – приободрился Санька. – А никто в нашем полку, кроме майора Громова, в это не верит.
– Ладно, – остыл Командир. – За нарушение безопасности полета, старший лейтенант Сергеев, объявляю вам строгий выговор! За покуроченные мишени – отстраняю от полетов. Будете пять дней дежурить на СКП вне очереди. Ну, а в вопросах этики и эстетики вашего поведения, думаю, разберется замполит. Да и товарищи как следует на собрании пропесочат.
– Разрешите идти, товарищ полковник?
– Подождите, Сергеев.- Командир вдруг скривился, точно от зубной боли, пряча улыбку. – Но за то, что вы, негодник этакий, все-таки произвели точный расчет и обрезали макушку у этих хваленых пирамид, – два дежурства снимаю. Остается три. Можете быть свободны!
– Есть, товарищ Командир полка, быть свободным! – весело, на одном дыхании выпалил Санька.