А на следующий день началась весна. Было еще морозно, лежал снег, но само осознание того, что март отстукивал свои первые часы, поднимало настроение. Саша сидел в кабинете, и солнечный луч яркими искрами сверкал на гранях его серебряной ручки. Вдруг его охватило чувство одиночества и стыда. Огромного вселенского одиночества. Ведь у него есть жена и сын. И он им ни разу за столько времени не позвонил. К горлу подкатил ком. Зашел Качко с какими-то бумагами. Не в силах что-то сказать, Саша жестом попросил его выйти. Отдышавшись, он достал телефон и набрал номер жены. Пара длинных гудков сменилась короткими. Его вызов сбросили. Он набрал номер еще несколько раз. То же самое. Немного подумав, он набрал смс: "Я возвращаюсь. Люблю. Целую". Через некоторое время пришел ответ: "Ты забыл нас. Не приходи и не звони".
Саша целый день провел как на иголках. Был какой-то растерянный. Еще несколько раз набирал Таню. Молчание. Вечером, купив огромный букет, он приехал к дому, около которого не был более полугода. Сидел в машине и смотрел на темный проем подъезда. Через сорок минут увидел в темноте знакомые силуэты. Таня с Денисом шли домой. Он вышел из машины, от волнения забыв букет.
– Таня!
Саша попытался обнять ее, но она отпрянула. Денис прижался к маме.
– Я вернулся. Всё закончилось. Хочу забрать вас навсегда отсюда. Танины губы дрожали. По щеке скатилась слеза.
– Ты вернулся? А где же ты был столько времени? Когда уходил, толком ничего не объяснил. Звонки мои сбрасывал. Сам за столько времени ни разу не позвонил. Ты просто забыл о нас. Вычеркнул меня и сына из своей жизни. Тебе было наплевать, как мы тут живем. А теперь захотел приманить меня, как собачонку, чтоб потом опять пнуть ногой, – она еле сдерживала плач, – уходи…
– Я всё объясню, все расскажу…
– Не надо. Пожалуйста, уходи.
– Таня, у нас сын растет…
– Сын растет у меня. Он ждал тебя, спрашивал. Тосковал. А где был папа? Папе было не до сына…
– Перестань, я строил наше будущее.
– Строя будущее, ты разрушил всё – и прошлое, и настоящее.
Жена развернулась и пошла в подъезд. Лишь Денис на прощанье оглянулся. В его детских глазах блуждало непонимание.
Саша сел в машину. Через какое-то время поднялся на этаж и положил букет перед знакомой дверью.
На следующий день вечером он поехал к родителям. Они жили в старом четырехэтажном доме сталинской постройки. Купил бутылку хорошей текилы, колбасу, сыр дорогие конфеты маме. Но предвкушение радостной встречи сменилось молчанием за наспех накрытым столом.
– Забыл ты о нас, сынок, – сухо сказал обычно веселый отец, – не звонишь и не заезжаешь. Как будто в Америке живешь. У соседей дочь вот в Канаде, так она раз в неделю звонит. Волнуется. А мы в одном городе. Тебя больше года не видно и не слышно. И я, и мать звонили, так ты не отвечаешь. Тане звонили, были на дне рожденья у Дениса. Сказала, что ушел ты непонятно по какой причине. На работе нелады вроде как. И даже сына не поздравил с днем рождения. Некрасиво это.
– У меня была критическая ситуация. Я не мог бесконечно всем это объяснять. Сейчас тоже все непросто. Пришлось очень много сделать, чтобы переломить ситуацию к лучшему.
– На одну сестру надежда, – с грустью в глазах сказала мама, – она хоть не забывает. А ты со своей работой растерял всех. И семью, и друзей – всех. Сейчас всем тяжело и не легче, чем тебе. Но человеком надо оставаться, а не зверем, который один рыщет и никакого родства не помнит. Так-то.
Приехав от родителей домой, Саша напился. Один в огромном доме. Доме, который стал для него целью и символом. Цель достигнута. И что теперь? Не в силах перемалывать это в себе, он пил, пил из горла до тех пор, пока в глазах не заплясали звезды. И рвота. Рвота, превращающая человека в что-то беспомощное и жалкое с последующим провалом в отравленный алкоголем беспокойный сон.
Людмила Николаевна открыла глаза. Сквозь неряшливо окрашенное больничное окно на нее смотрело серое небо. Она в палате была одна. Как-то тянет руку в локте. Капельница. Застиранная ночная рубашка. Она не поверила и снова закрыла глаза. Это, наверное, сон. А может, она уже "там". Послышался скрип открываемой двери.
– Как вы себя чувствуете? – над ней наклонилась грузная женщина в белом халате.
– Где я? – шепотом спросила Дайнеко.
– Вы во 2-й больнице, вы слышите меня?
– Так это… я… – у Людмилы Николаевны потекли слезы.
– Успокойтесь. Воды хотите?
Не в силах говорить, Дайнеко закрыла глаза рукой. Слезы горошинами катились из глаз и падали на наволочку видавшей виды подушки. Произошло невозможное. Неужели он отпустил ее. Неужели…
Через какое-то время в палату зашли пожилой мужчина и восьмилетний мальчик. Тот мальчик, которого она хотела увидеть и обнять больше всего на свете. Тот мальчик, который снился ей каждую ночь.
– Я так ждал тебя, мама… мамочка. Мне сказали, что ты уже не придешь, но я ждал тебя…
И снова слезы…
А на следующий день мужчина, представившийся следователем, долго выискивая в ежедневнике чистую страницу, задал простой вопрос:
– Людмила Николаевна, кто и где незаконно удерживал вас все это время? Каковы мотивы вашего, так сказать, заключения?
Дайнеко молчала. Все пережитое сейчас выкристаллизовывалось в совершенно иную субстанцию, которую еще предстояло понять. Одно было ясно – ее пощадили. И перечеркнутая уже жизнь вновь засияла своими самыми яркими красками.
– Так что вы мне скажете? – следователя тяготил этот перемешанный со слезами и соплями допрос.
– Я не знаю, – тихо вымолвила Людмила Николаевна.
– В смысле, что значит "не знаю"?
– Так, не знаю… Я не видела их лиц и понятия не имею, где меня держали…
Через несколько дней уже вовсю муссировались слухи, что нашлась Дайнеко. Саша ждал. Ждал, что за ним придут. Он максимально попытался скрыть все улики. Экстренно и за большие деньги в подвале были сделаны перепланировка и ремонт. Каждый день до глубокой ночи Саша ходил по дому и высматривал, не остался ли где какой след, какая зацепка. Ожидание тянуло за издерганные нервы. Через две недели кто-то сказал, что Дайнеко уехала из города. Заявления в милицию от нее не поступало. Об этом сухо сообщил Игнатьеву капитан милиции Рафаил Хайзифутдинов. Саша понял, что надо готовиться к худшему, потому как никто никого просто так не отпустит. В дорогой кожаный портфель был положен старенький, весь исцарапанный пистолет ТТ. Было понятно, что в случае чего воспользоваться им было бы просто нереально, но сама мысль о пистолете и его успокаивающая тяжесть давали хоть какую-то иллюзию защиты. Иллюзию…
Инна, раскинувшись, лежала на огромной кровати и смотрела, как на потолке переливаются тенями блики светильника. Играла негромкая музыка.
– Так, ну все, я поехал, – Саша сел на кровати, вспоминая, где его брюки.
– Может, останешься, – красивая женщина-кошка скользнула к нему и положила голову на бедро, – так с тобой хорошо…
– Да ты что? А у меня еще свежи воспоминания о холодном взгляде, искривленных губах…
– Ну перестань, – Инна улыбалась, – время было такое, проблемы, корпоратив, так сказать…
– Я уже где-то это слышал. По телевизору. Одна женщина в войну расстреливала военнопленных из пулемета. И на все вопросы, когда ее поймали, отвечала: "Время было такое…"
– Ну не сравнивай…
– Так, ладно, всё… – Саша стал собираться.
Попрощались. Инна не преминула сверкнуть из-под халата своими прелестями.
Саша вышел на улицу и сел в служебную машину. Поехали домой. Было около одиннадцати вечера, и в центре города было полно молодежных компаний. Весна звала на улицу, заставляла пить дешевое пиво и громко, как-то по-ущербному быковато смеяться. Через десять минут показались знакомые улицы. Дома, большие и красивые дома. Высокие заборы. Вдруг за домами Саша увидел зарево. Как-то неприятно екнуло сердце.
– А ну, давай, быстрее, что там такое… – бросил он водителю.
Они заехали на его улицу. От увиденного перехватило дыхание. Везде сновали люди. Толпа зевак. Две пожарные машины. И дом. Его дом горел. Из разбитых окон вырывалось пламя. Слышался гул и треск. Саша выскочил из машины и подбежал к раскрытым воротам. Во дворе, весь в клубах дыма и пара, стоял полусгоревший джип.
– Сюда нельзя, – дернул Игнатьева за рукав плаща какой-то дядька в странной черной форме.
– Я… Я хозяин. Хозяин я!!!
– А-а… Да тут… э-э… короче, сгорело тут всё.
Саша отошел на другую сторону улицы. Ему казалось, что он сейчас потеряет сознание. Перед глазами плыли круги. Голоса, звуки, яркие всполохи закручивались в какую-то чудовищную какофонию. Не в силах стоять, он, как гопник, опустился на корточки.
– Вам плохо, Александр Михайлович? – к нему наклонился его водитель.
– Нет, мне, блядь, хорошо… – он оттолкнул протянутую руку.
То, что он не мог представить в самом кошмарном сне, случилось буднично и просто. Его мечта превращалась в пепел и кучу дымящихся обугленных обломков. И ничего, НИЧЕГО нельзя было сделать.
– Принеси воды, – глухо сказал он водителю.
Саша поднялся. Пожарные заливали водой окна, но огонь не утихал. "Что там может так сильно гореть?" – не находящая ответа мысль пронеслась в голове.
– Это вы хозяин? – энергичная девушка тряхнула его за плечо.
– А что? – Саша смотрел на нее непонимающим взглядом.
– Городские криминальные новости, – она кому-то махнула рукой, – Серж, иди скорее, сейчас будем снимать.
Подошел человек с видео камерой.
– Не надо, – прошептал Саша.
– Так, – девушка его не слушала, – Серый, возьми отсюда ракурс дома и переводи на меня…