Нет так нет. Будет работать, как и раньше. В голову, как будто с издевкой, сознание подкинуло мыслишку: "Всех не расстреляешь…" Он поморщился и пошел на аудиенцию.
ИО Председателя правления был по-деловому строг:
– Мне нужна перспектива и развитие. Наблюдательный Совет, а это ты сам знаешь кто, хотят освоения новых горизонтов. А воду варить никто у меня не будет. Что у тебя? Есть что предложить?
– Уже готовим по Европе программу привлечения средств. Ну и Азия. У них там, правда, свой особенный менталитет, но есть ряд интересных предложений.
Саша минут пять обрисовывал планы на будущее, понимая, что заданный вопрос имеет несколько другой смысл. В его руке поблескивала серебряными гранями "Montegrappa".
– Так, ладно. Я подаю тебя на утверждение Наблюдательному совету, как руководителя бизнеса, но расслабляться не думайте. Чтобы все было как положено. Окей?
Саша, молча, смотрел на Владимира Рудольфовича.
– Ну чего молчишь, окей или нет?
– Да, – еле выдавил из себя Игнатьев.
– Все тогда, – ему была протянута рука, – мне нужны серьезные и, самое главное, надежные люди.
– Сп… Спасибо за доверие, не подведу, – почти шепотом ответил Саша…
Через неделю его утвердили в Набсовете. В системе стоял приказ об его назначении на должность руководителя бизнеса. Отовсюду посыпались звонки с поздравлениями. Саша сухо и коротко благодарил. Запикал телефон.
– К вам Андронникова, – сказала Инна. Зашла Нинка. С жеманной улыбкой села.
– Александр Михайлович, хочу вам доложить… эээ… как своему прямому руководителю. В некоторых филиалах перелимит кассы по иностранным валютам. Также у нас ветоши долларовой много. И уже год как не вывозили мелочь железную по евро.
– Так, и что?
– Фадеев… это… не сделал…
– Вот так вот, – Игнатьев нажал кнопку спикерфона, – Фадеева ко мне, быстро!!!
Через минуту зашел Толик.
– Я не понял, господин Фадеев, – постепенно повышал голос Саша, – для кого установлены лимиты. Мне сейчас доложила Андронникова, что бардак у вас с лимитами.
Нина с еле сдерживаемой улыбкой опустила голову.
– Вы будете работать или нет? – продолжал Саша, – или хотите ходить без премии. Почему ветошь не вывез? Что мелочь евровая делает в кассе? Что творится вообще?
– Дак мы это… – Толик не был готов ни к разговору, ни к такому тону, – всё готовим…
– Значит, так, – Саша звонко стукнул по столу ручкой, – кто-то не справляется со своей работой. Сейчас все решим.
Он вызвал Инну.
– Так, чтобы завтра утром стояло распоряжение по бизнесу о непосредственном подчинении Фадееву Андрониковой. Давно пора это было сделать. Нина, поскольку она владеет всеми цифрами, будет нести персональную ответственность. И чтобы все показатели были в норме!!! Понятно?
– Я же вам… – Андронникова явно не была готова к такому решению.
– Все, решили. Анронникова – свободна. Инна – за работу. Фадеев – останься.
Все вышли. Толян продолжал стоять около двери.
– Садись, чего стоишь, – кивнул головой на приставной стул Саша.
– Да я как-то…
– Коньяка хочешь?
– Можно.
Саша достал две водочные стопки. Налил в них коньяк.
– Что молчишь?
– Да ты тут такой разгон устроил…
– Ну давай, за назначение.
– Поздравляю…
Они чокнулись и залпом выпили.
– Ну разыграл театр небольшой. Извини. Теперь Нинка-картинка в твоей власти. Ты ж так хотел. Делай с ней, что хочешь. Теперь ты – царь и бог.
– Да оно мне не особо и надо, – Фадеев причмокнул губами, – одно желание – спокойно работать. Без нервотрепки и унижений. А то нервы ни к черту уже.
– Ну попробуем, – сказал Саша, – еще коньяка?
– Спасибо, пойду готовить вывоз.
– Ладно, давай.
Толик вышел, а Игнатьев опять остался наедине со своими мыслями. За окном стемнело. За звонками, бумагами, кучей цифр и показателей незаметно наступил вечер. На душе у него было тяжело. Тяжело потому, что он не знал, что ему делать. Что делать с той, которая сидела в подвале его дома. Выход напрашивался только один. Об этом было страшно думать, но все мысли крутились возле чудовищного, ужасного слова. Людмилу Николаевну Дайнеко необходимо было "убирать"…
Саша распечатал приказ о своем назначении, собрался и поехал домой.
– Добрый вечер, Людмила Николаевна, – Саша протянул сквозь проем в решетке одноразовую тарелку с макаронами, сарделькой и соленым огурцом, – сегодня у нас праздник.
В подвале стоял затхлый, какой-то старческий запах. Дайнеко, молча, встала с кушетки и взяла еду. Саша также дал ей тарелочку с очищенными бананом и апельсином.
– Что же вы молчите, не спросите – какой праздник?
– Не хочу разговаривать.
– Зато я хочу. Меня сегодня назначили руководителем Бизнеса нашего. Дайнеко вздрогнула.
– Не надо врать.
– А я не вру. Вот приказ, – Саша развернул сложенные листки. Дайнеко протянула руку.
– Нет, нет. Только в моих руках.
– И что теперь? – она бросила на него взгляд, полный ненависти.
– Я хочу спросить вас, почему вы так со мной поступили?
– Ну раз ты теперь руководитель, то поработаешь и поймешь.
– А что я должен понять? – Саша повысил голос, – что подчиненные говно и серая масса? Что?
– То, что руководство, серьезное руководство предполагает ряд жестоких и иногда несправедливых решений. Этого не избежать. Ты, наверное, уже начал их принимать, просто не замечаешь их истинной сути.
– Так, значит виноватой вы себя как не считали, так и не считаете.
– Да, – спокойным голосом сказала Людмила Николаевна, – у меня не осталось ничего, кроме этой работы. Я вижу, что и у тебя тоже. Я знаю, ты ищешь повод, чтобы сделать последний шаг. И тебе страшно самому себе признаться, что принципиально я права. Пойми это и умри. Для меня вы все как были расходным материалом, так и остаетесь.
– Вы – чудовище, Людмила Николаевна! ЧУДОВИЩЕ!!! – Игнатьев вскочил и гулко тряхнул решетчатую дверь.
– От чудовища слышу. Подумай, как тебе досталось мое кресло и застрелись!
– Застрелись? Вы почему со мной так поступили? Почему?
– Да потому, что была просто твоя очередь на козла отпущения.
– Но ведь могло быть и по-другому.
– Да, могло. Но у нас не детский сад. Большие деньги – большие риски.
– По вашей прихоти я должен был лишиться всего, всего, что у меня было. И вам было наплевать. Вы заварили эту кашу с рублями, а я ее сполна расхлебал. Но никто не думал, что я так поступлю. Сбросили меня со счетов, как отработанный шлак. А вон оно как вышло.
– С Леванченко, думаю, ты нахимичил. А с Лаской что? Он работает?
– Уволен ваш Ласка. Сдулся.
– И что теперь? – у Дайнеко потекли слезы. – Что будет теперь?
– Вам надо готовиться к худшему…
– Ну в тебе же осталось хоть что-то человеческое! Посмотри, во что ты меня превратил! В аду вечно гореть будешь!!! В аду!!!
– Мне в ад из-за таких, как вы, не протолкнуться.
– Отпусти меня, просто отпусти. И мы навсегда забудем друг о друге. Обещаю.
– Вы слишком много раз нарушали свои обещания, добра не помнили, всех за скотов считали, людей живьем ели. Так что готовьтесь…
– Тварь, ттваарь… Свинья ты противная… – зарыдала Дайнеко.
Игнатьев вышел из подвала. Его всего пронзала дрожь. Что, ЧТО ДЕЛАТЬ? Он лег на раскладушку и во тьме смотрел в потолок. Внутренняя борьба становилась невыносимой. Он вдруг понял, что не сможет ее убить. Не сможет. Ни застрелить, ни задушить, никак. Это выше его сил. И где-то в глубине души красной, еле заметной искоркой вспыхнул вопрос: "А может, она права?" И что бы он делал на ее месте? А он именно на таком месте сейчас и был. И что будет дальше? А дальше он станет таким, как она. У него, как у руководителя, будут свои фавориты, свои подхалимы. И кто-то будет раздражать, на ком-то придется срывать зло, а кто-то пойдет на отдел кадров. И где же тогда справедливость? А может, ее нет, не было и никогда не будет. Что будет, если Дайнеко отпустить? Что?
– Алло, это приемный покой?
– Да.
– Перед входом к вам, на лавочке лежит женщина. Ей нужна срочная медицинская помощь. Заберите ее.
– Алло, алло, кто это?
– Повторяю еще раз. Спасайте человека. Перед входом на лавочке.
Саша нажал кнопку отбоя на дешевом телефоне. Без пятнадцати час ночи. Из окна машины через металлический решетчатый забор были хорошо видны вход в приемный покой городской больницы и лавка, на которой лежала завернутая в одеяло женщина. Минут пять никто не выходил. Он уже снова хотел звонить, но тут дверь открылась, и мужчина в куртке на белый халат, закурив, потрусил к лавочке. Что-то трогал, смотрел. Выбросив щелчком окурок, ушел. Минут через пять он вернулся с напарником и старой каталкой. Они неряшливо переложили женщину на каталку и повезли. Саша завел двигатель и поехал домой. Проезжая через огромный мост, выбросил в открытое окно телефон. Его обуревала целая гамма противоречивых чувств, но что сделано – то сделано. На душе стало легче.