За другим столом – поляки, как всегда шумные, с морем алкоголя на столе. Такое впечатление, что поляки только во Львове отрываются "на цалего", тут они прогоняют через себя декалитры водки. Выгодно распродав товар, квасят теперь, аж гай шумит. Над ними, облокотившись на стол, склонился "съемник" – фарцовщик, который снимает клиентов. Видно, не весь еще товар продали "франеки", как прозвали их львовские фарцовщики. Вот полька вытаскивает из-под стола спортивную сумку, раскрывает, "съемник" озирается по сторонам, не появилась ли в ресторане милиция, только после этого заглядывает в сумку, щупает рукой, кивает и выпрямляется. Полька берет с собой другого поляка, и, подхватив сумку, они шагают за "съемником".
Между столиками с деловым видом снует какой-то курдупель. Роста малого, но накачанный сверх меры – непропорционально широкие плечи и грудь колесом. Он не танцует, но это не значит, что ритмы музыки проплывают мимо его ушей – он реагирует на них каждым своим движением. Он всех знает, со всеми здоровается, даже с приезжими поляками.
– Честь, Франь!
– Serwus, Zbychu! Sie masz? Dzisiaj twój dzień, nie?
– Gdzie tam mój! Sluchaj, te wasze menty! Juz tutaj mam ich! – Збышек чиркает ладонью под горлом. – Dzisiaj jedno auto zawrócili do Polski! Nawet towar nie zdołałem przepakować. Mamy srany dzień. Ale siadaj do nas.
– Nie, dzięki, jestem w pracy.
– Ano, tak! – гогочет Збышко. – Musisz pracować, ja twoją pracę znam. Jak skończysz – przyjdź do nas. Mamy takźe ślicznych panienek. Popatrz na Dorotę. Дорота, Дорота, візьми до рота! – запел поляк по-украински.
– Stul pysеk, draniu! – тявкнула пьяная Дорота.
– A widzisz, jaka piękna?
Франь-курдупель дефилирует дальше, ловко обходя кресла, вытянутые ноги, танцующие пары. Он то исчезает из поля зрения, то неожиданно появляется, подходит к одному столу, к другому, наклоняется, перешептывается, осматривается. Вот переговаривается с двумя проститутками, внимательно пробегает взглядом по залу и останавливает свой взгляд на нас. Взгляд этот не предвещает ничего радостного, взгляд изучает каждого. Когда он останавливается на мне, я небрежно зеваю и тянусь за шампанским. Я расслаблен и спокоен, как никогда. От выпитого душа рвется на просторы, хочется прижаться к чему-нибудь теплому и упругому.
Через несколько минут вижу курдупеля уже возле сосок. Похоже на то, что они чем-то недовольны, их соседи по столу, двое лысеющих с животиками дяденек, вышли покурить. Когда они появляются снова, курдупель перехватывает их на полпути, и начинается торговля. Соски следят за ней с нескрываемым интересом. Я тоже. Дяденьки выразительно сбивают цену. Курдупель стоит на своем. Жесты его недвусмысленны: или-или. Наконец, когда уже пришли к соглашению, курдупель делает знак пальцами, и обрадованные соски выплывают из-за стола, чтобы в сопровождении дяденек покинуть зал. Так работают настоящие сутенеры.
Вернувшись назад, соски застают за своим столом уже представителей Средней Азии в тюбетейках.
А курдупель все плетет и плетет свою паутину… Меня, однако, беспокоит, что он слишком часто поглядывает в нашу сторону. Правда, я не танцую, и то, что я рассматриваю зал, действительно может вызвать подозрение. Осмотрев танцующие пары, вылавливаю глазами чудесную блондинку в таких тугих джинсах, что все соблазнительные выпуклости – как на ладони. Она отплясывает с каким-то порядком захмелевшим пицыком, явно не кавалером. "Ах, Адеса, жемчужина у моря! Ты, Адеса, знала многа горя". Когда музыка заканчивается, я все еще продолжаю следить за блондинкой. Пицык подводит ее к банкетному столу, где разместились человек двадцать, и садится напротив. На столе – букеты цветов, которые свидетельствуют о том, что народ гуляет чей-то день рождения.
При первых звуках музыки я пересекаю расстояние, которое нас разделяет, и приглашаю блондинку на танец. По дороге разминаемся с курдупелем.
– Сервус, Надя! – бросает он, вонзив свои глаза прямо в меня.
– Привет, Франь! Ты почему меня не поздравляешь?
– А с чем это?
– С днем рождения!
– Неужели? Ну, все – фалюю за шампанским.
– Одним шампанским не обойдется!
Но тут нас подхватывает вихрь танца, и Франь пропадает.
– Я вижу, этот Франь знает весь ресторан.
– А как же! Такая у него робота.
– Какая именно?
Надя смеется и избегает ответа. Она захмелела, и ее глаза сияют безграничной радостью.
– И сколько вам сегодня стукнуло?
– Восемнадцать.
– Поздравляю. А можно, я вас поздравлю шампанским? Обещаю, что одной бутылкой не обойдется.
Дальше я выясняю, что Надя работает секретаршей в научно-исследовательском институте на Лермонтова. Еще успеваю вытянуть из нее номер телефона, и танец заканчивается.
– Не забудьте про шампанское, – смеется Надя, когда я, проводив, пододвигаю ей кресло.
Пригласить ее на следующий танец не получилось, поскольку музыканты сделали перерыв, и за нашим столом снова стало шумно. Вот Теймураз начинает выспрашивать у Марианны, в чулках она или в колготках, а когда узнает, что в чулках, то выясняет, где именно они заканчиваются. Руки Отара уже пустились в кругосветное путешествие по Елене. Все нормально. Я рад за них.
Выхожу в уборную и сосредоточенно расчесываю буйный тогда еще чуб, жмурясь от клубов дыма. Вдруг замечаю за своей спиной курдупеля, рука с расческой застывает. Он улыбается, но лицо его сурово, даже жестоко. Перебитый нос, шрам на щеке. У меня тоже перебитый нос и шрам на виске. Но почему-то не такой грозный вид. Да и бицепсами я похвастаться не могу. Он кивает в сторону, и я послушно отхожу подальше от курильщиков.
– Под греков работаете?
Вопрос застает меня врасплох, и я на всякий случай трясу головой, одновременно лихорадочно обмозговывая какой-то ответ. Но какой может быть ответ?
Лучше всего – прикинуться подвыпившим. Как он меня раскусил?
– Давай без фокусов, – изрекает Франь. – Я за тобой давно наблюдаю. Выйдем, поговорим.
В фойе он выбирает безлюдный угол.
– Что это за телки с тобой? Я их раньше не видел.
– Из Одессы.
– За чужую территорию нужно платить. Ты этого разве не знаешь?
– Знаю.
– А они об этом знают?
– Они – нет. Они просто отдыхают. И я тоже.
– Шлангом прикидываешься? Ты слыхал о Фране Короле?
– Нет.
– Это я.
– Очень приятно. Юрко.
– Прекрати хохмить. Я тебя узнал. Я с твоими договорился, что Збоиска и Голоско – ваши. До "Ватры" включительно. Мало?
Он принял меня за кого-то другого, но за кого? Что ему ответить? Здесь мы не очень-то и одни. Два каких-то збуя вертятся неподалеку и поглядывают исподлобья… Доигрался. Будут бить. Или не будут? Нет, все-таки, наверное, будут. Такие бить любят.
– Ну, ваши тоже не раз нарушали территорию, а я делал вид, что не заметил.
– Ты о Шиньоне? Это же дурак! Да и когда это было? Но после того, как ты расправился с этими чудиками с Подзамче, я тебя зауважал. Да и для Шиньона ты авторитет.
И тут я вспомнил! Боже мой! Я вспомнил, за кого он меня принимает!
Это было зимой в кафе "Ватра", неподалеку от гостиницы "Львов". Кафе "Ватра" в позднее время превращалось в гадюшник, в котором догонялись все, кто еще не принял своей дозы. Мы с Виктором забрели туда с очень простой целью – снять парочку колежанок на субботний пикник в лесу. Как назло, в "Ватре" уже заседала одна пьянь, несколько прокуренных штахет погоды не делали, и нам не оставалось ничего лучшего, как и самим догнаться на сон грядущий. Вдруг к нам подошли цыгане со Збоиск и спросили:
– Вы цыгане?