- Извините, а что же вы пришли? И в направлении у вас написано…
- Да он не глядя написал! Я просто: иногда бывает что-то такое. Очень редко. Вы пропишите что-нибудь.
- Прописать-то я могу…
Врач прописывает.
Он равнодушен, и это меня успокаивает. Равнодушие, я понял, иногда очень живительная вещь. И я даже начинаю чувствовать себя лучше.
9
Состоялась встреча с Петром Семеновичем Щирым.
Щирый соответствует своей фамилии: большой, широкий, громкий. Ему бы в полотняных штанах и соломенной шляпе стоять на бахче и потчевать гостей огромными кавунами, но он - в костюме, представителен и хоть громок, а глаза тихие, внимательные, привычно настороженные.
Костик представил меня, как всегда: "Это Александр Николаевич, он в курсе".
- В курсе чего? - спросил Щирый, умещаясь в кресле. - Еще и курса-то не было!
- В курсе всего, - смирно говорит Костик.
- Я только с тобой вообще-то собирался обсудить. Дело такое…
Мне бы встать и уйти, но я почему-то начинаю злиться. Пусть Костик распоряжается и решает, на то он и начальник.
Костик не хочет остаться один, говорит Щирому, что я его правая рука.
- И левое полушарие? - спрашивает Щирый. - Ладно, будем говорить.
Моя злость дает результат: меня вышибает в очередной раз. Я слышу голос Щирого, но перестаю его понимать.
Думаю: сейчас пройдет, не надо волноваться.
Не проходит. Я понимаю только одно: Щирый что-то предлагает. Я вижу, что Костика предложение очень заинтересовало, но он интереса старается не обнаруживать.
Щирый заканчивает. Костик делает паузу. Его дело более ответственное: обдумать. Мое дело маленькое: говорить.
- Да, - говорю я, пробуя голос. И слышу его странно - гулко и чуждо, будто из собственной утробы. Неважно, главное - говорю!
- Да, - говорю я. - Это все очень интересно.
- Не то слово! - восклицает Костик.
Я удивляюсь: что за чушь? Щирого не понимаю, а Костика понимаю? Но тут же соображаю: слов Костика я тоже не разобрал, всего лишь догадался.
- Некоторые детали, конечно, требуют доработки, - говорю я.
Щирый отвечает. В том смысле, наверно, что детали его сейчас не интересуют, важнее обсудить вещи принципиальные.
- Согласен, - произношу я безошибочное слово.
Щирый опять говорит. Слегка сердится: дело очевидное, ясное, чего тут толковать? И выкладывает на стол бумаги.
Костик берет их, читает, передает мне.
Я вижу буквы и слова, но не улавливаю смысла.
Костик начинает говорить сам. Это редкость. Видимо, дело очень серьезное. Говорит он медленно, спотыкаясь, посматривая на меня. Я не могу его выручить, я не знаю, о чем речь. Я только вдруг каким-то чутьем догадываюсь: нам предлагают нечто особенное и, возможно, не стопроцентно законное. Мне известно это выражение лица Костика, когда светит большая выгода, сопряженная, однако, с некоторым риском. Он не любит риска, но любит выгоду.
- Как ты думаешь? - спрашивает он меня, закончив свою речь (я догадываюсь о смысле вопроса).
Отвечаю осторожно:
- Надо бы все взвесить.
Щирый, с трудом усмиряя голос (дело все-таки келейное), изумляется, негодует и, кажется, грозит пойти в другое место с этим предложением. Костик пугается, поднимает руки, смотрит на меня почти умоляюще.
- Да нет, - говорю я. - В принципе, думаю, стоит согласиться. Но некоторые пункты все-таки оговорить отдельно.
Щирый хлопает ладонью по бумагам: о чем речь, тут основное, а некоторые пункты - всегда пожалуйста, в любое время!
Костик ставит свою подпись.
И я ставлю свою подпись. Так Щирый захотел. Я глянул на Костика, он кивнул: подписывай, это бумажка особая, на ней - можно.
Так я превращаюсь из человека, который в курсе, в человека, который ставит подпись. Большая разница.
Приступ кончился неожиданно, как и начался: прощаясь, Щирый начал рассказывать анекдот. Я понял охальную фразу, которой он венчался, а потом и все остальное: Щирый рассказал еще три или четыре анекдота.
- Дай-ка еще раз посмотреть, - сказал я Костику, когда мы проводили Щирого.
- Обойдешься, - сказал он, засовывая бумаги в сейф. - Некоторые документы лучше сразу забыть. Но помнить! - поднял он палец.
И поэтому я о содержании этих бумаг узнал гораздо позже.
10
Вечером я позвал друга Мокшина, чтобы напиться с ним и рассказать о том, что со мной происходит. Но, пока собирался, он вдруг сам пустился в излияния:
- Хочешь, скажу тебе всю правду? Никому не говорил, учти. Почему я ушел из спортивной ходьбы? Почему не женат? Почему только на север летом уезжаю, каждое лето, ты заметил?
- Заметил.
- Рассказать?
- Расскажи.
- У меня аллергия на собственный пот.
- Это бывает?
- Бывает. Мама за мое здоровье боялась. Форточки наглухо закрывала и постоянно лоб щупала. Не вспотел ли. Больше всего этого боялась. Я злился. Не понимал, что материнское сердце чуяло, откуда мне беды ждать. А с подросткового возраста сыпь замучила. Под мышками, в паху, а иногда везде. В аллергологический центр возили, исследовали. Долго ничего не могли понять. Я уже вырос, ходьбой начал заниматься, сначала ничего не было, организм, наверно, перестраивался. А потом опять началось. Опять всякие центры, клиники. А один старичок, простой терапевт, никакими анализами не интересовался, только поспрашивал. И посоветовал: попробуй не потеть. Так оно и выяснилось.
- То есть стоит тебе…
- Вот именно! Стоит вспотеть - сыпь. Ну, если не очень обильно, то еще ничего. А если настоящий пот - все, сыпь. Ты пей.
- Сам пей. Вечно отлыниваешь. Вспотеть боишься? Значит - и Прибалтика, и все остальное…
- В Прибалтике прохладно. А работа у меня теперь такая, что потеть не приходится. Машина с кондиционером. Квартиры показываю только с лифтом, никаких пятиэтажек!
- А при чем женитьба?
- Семья - это неизбежный пот. Дети, хозяйство. Гвоздь забить - вот и пот.
- Ясно. А с женщинами?
- Там пота нет. Я нежен и медлителен. За это и обожают.
- Да…
- Что да? Ты хотел своими симптомами похвастаться, а у меня, как понимаешь, вся жизнь - симптом.
- От этого не умирают.
- Неизвестно. Я себя все чаще плохо чувствую. Ладно, хватит о грустном.
И Мокшин в виде анекдота рассказал о трудном клиенте, какой-то административной шишке провинциального масштаба.
- Они все сейчас этим увлеклись: квартиры в Москве скупают. Или детей селят, или вообще квартиры пустые стоят. Деньги вкладывают. Или столичную старость себе готовят.
"Столитьную", сказал Мокшин. У него странный дефект речи: "ч" звучит как "ть". Другие шипящие тоже мягче, но все-таки без явных искажений.
- Этот тюдак, - рассказывал Мокшин, - отень интересно понимает престижность. Показываю ему дом, тюдесный дом на Ленинском, до Воробьевых гор пятнадцать минут пешком, тего ж больше желать? А он спрашивает: "Кто тут живет?". Я: "В каком смысле?". - "Из знаменитостей кто тут живет?". Оказывается, два его приятеля, губернаторы Пензы и Самары или Сызрани и Тамбова, не помню, купили квартиры в домах, где у одного артист А. живет, а у другого поп-певитька Б. Вот и мой клиент хотет, тьтобы обязательно кто-то жил из знаменитостей! Представляешь дурака? Ну, нашел я ему такой дом, на Сухаревке, там артистка эта, тьфу ты, сам уже фамилию забыл, ну, в фильме этом играла, - и Мокшин назвал телевизионный многосерийный фильм про колхозную жизнь тридцатилетней давности. - А он говорит: "Нет, это не знаменитая!". Хорошо. Тратю время и кровные денежки, покупаю у пиратов компьютерный диск с адресами и телефонами всех московских знаменитостей, живых и мертвых, узнаю, где тьто продается, нахожу дом, в котором жили в разное время Гиляровский, Дзига Вертов, а сейтяс живет М., - Мокшин назвал фамилию очень хорошего и очень известного писателя. - Так это тютело меня спрашивает: "А это кто?". Зато сегодня сам приволок меня в один дом, захлебывается от радости и критит, тьто тут В. живет! Ты знаешь В.?
- Нет.
- В., деревня, великий эстрадный имитатор, певец, пародист, хохмать и все такое! Вся страна знает.
- Я не знаю.
- И я не знаю. Но он хотет тут квартиру. И он ее полутит. И я ему даже не скажу, тьто отопление в этих домах дрянь, тьто последний ремонт был сорок лет назад, а нового не предвидится! Он хотет - он полутит!
Мокшин рассказал о своем, я о своем. Он выслушал. Спросил:
- Говоришь, само прошло?
- Да. Само собой. Слушал анекдот и вдруг начал понимать.
- Матерный?
- Да.
- Я всегда говорил: если кто тего не понимает, надо объяснять матом! Просто слушал, без эмоций?
- Злился. Человек очень не нравится.
- Уже яснее! Завелся, разозлился, адреналин пошел. Слушай мой совет: тебе надо сделать то, тьто раньше никогда не делал. Встряхнуть организм, поставить его в необытьные условия. Я не знаю… В сафари поучаствовать. На Эльбрус залезть. К тибетским монахам поехать.
- Не хочу.
- Это и хорошо! Тьто хотется - то вредно как правило.
Упоминание о тибетских монахах неожиданно переключило мои мысли сначала на сына, а потом на Книгу Иова. Я спросил:
- Ты Библию читал?
Мокшин сразу соскучился.
- Ну, титал.
- А Книгу Иова?
- Да все титал. Тебя замутил вопрос: за тьто? Или: потему жизнь так несправедлива? Не утруждайся! Жизнь такова, какова! Как Бог устроил или кто-то другой, без разницы. За тьто на теловека кирпить с крыши упал? Именно этот кирпить, именно в это время, именно на этого теловека? Ни за тьто! Так полутилось!