- С вами все в порядке? - кто-то трогает меня за плечо.
Первая реакция у меня - ярость и раздражение: человек рыдает, уткнувшись носом в жухлую больничную траву, а его спрашивают, все ли у него в порядке. Делаю пару глубоких вдохов, чтобы не выругаться, и поднимаю голову.
- Далит?! - вижу перед собой присевшую на корточки Илану. - Что…
Илана на полуслове закрывает рот рукой, и ее лицо белеет от ужаса.
- У тебя нашли… - она не в состоянии закончить вопрос.
Мотаю головой из стороны в сторону, не в состоянии вымолвить ни слова. Представляю, что у меня сейчас за вид, если даже Илана не узнала. Сморкаюсь в промокающие с невероятной быстротой тонкие бумажные салфетки.
- Со мной все в порядке, - выдавливаю из себя набившую оскомину дежурную фразу и думаю: как же далеко от меня сейчас это самое "в порядке". - Я поднялась в отделение, но меня попросили погулять часок.
- Так значит ты… пришла, чтобы… а тебя вот так… от ворот, - Илана начинает лихорадочно искать в сумке телефон. - Я сейчас их главному позвоню, да что ж это такое, в самом деле!?
- Подожди, - беру ее за руку, - все знают, что я здесь. У них там обвал какой-то - все бегают, как сумасшедшие.
- Знаю я их, это только с виду так.
- Как Дана?
- В стерильной палате. Ее готовят к аутологичной трансплантации.
- Нашелся еще один донор?
- Нет, это пересадка собственного костного мозга. Но надежда слабая, в ее случае. Знаешь, Далит…
- Знаю, не надо… Можно ее навестить?
- Можно только из-за двери.
- Пойдем, думаю, профессор уже ждет.
Мне не нравится, как складывается разговор. Он какой-то вязкий и тягучий. Расспрашиваю о деталях, а в ответ бубнят об осложнениях и побочных явлениях. Я начинаю подозревать, что породнившиеся со мной врачи таки сговорились и организовали приватную дружескую беседу о моем состоянии здоровья. Ну уж нет, думаю, так просто я не сдамся - никто не вправе за меня решать. Эта мысль, а также корпоративная выучка, чуть что, обнажать зубы и выпускать когти, добавляет мне адреналина.
- Я приняла решение и стану донором для Даны.
- Решения здесь принимаю я, - взгляд профессора направлен куда-то в угол поверх экрана компьютера.
- И…
- Мы подготовили Дану для другой процедуры.
- Но я понимаю, что аутологичная трансплантация - не лучший выход в данной ситуации? - надо же, запомнила и выговорила с первого раза.
- Много вы понимаете в гематологии, черт возьми! Нахватаются слов из Интернета…
Плохо, когда тебе не смотрят в глаза, но становится страшно, когда избегает взгляда врач. Это значит, что надежда уже умерла. Она еще теплится там за дверью в коридоре, а здесь в кабинете свирепствует холод.
- Достаточно, чтобы задавать вопросы.
Кажется, я пробила защитный панцирь. Мой ледяной тон и бульдожья выучка спорить до последнего приносит результат.
- Девочка моя, - профессор поднимается со своего кресла и садится рядом со мной на стул для посетителей, - у Даны не было этих трех месяцев. Чудо уже то, что она до сих пор жива. И нужно еще десять дней на курс филграстима, иначе у тебя в крови не будет достаточного количества клеток. Слишком поздно, - он встал и прошелся по кабинету. - Все понимают, какая необыкновенная дурость произошла с инцидентом в лаборатории, но инструкция есть инструкция. Они всегда пишутся за счет чьей-нибудь жизни.
- Но есть же… бывает…
- Нет, не бывает! Закон есть закон. Это преступление, Далит. Я не могу пойти на преступление и парализовать работу всего отделения.
- А ради собственной дочери?
Профессор ничего не ответил и перебрался обратно в свое черное кожаное кресло.
- Вам еще раз выдадут бланки, которые вы уже заполняли. Не стесняйтесь задавать вопросы, если будет непонятно, у вас это хорошо получается, - он едва заметно усмехнулся.
- Спасибо.
- Не торопитесь, это еще не все. Первую инъекцию получите здесь, под наблюдением, чтобы убедиться, что у вас нет на нее аллергии или еще каких-нибудь реакций. Курс лекарства состоит из десяти доз, я выпишу вам освобождение от работы на всю следующую неделю - должны же вы получить хоть какой-нибудь бонус. Делайте, что хотите, но поменьше солнца и физической нагрузки. Дальнейшее вам растолкуют сестры. Каждый вечер вы должны приезжать сюда, чтобы получить очередной укол, если только не сможете справиться сами. Это не внутривенное, обычный укол в руку.
- Справлюсь, наверное, - я вспоминаю, что Меир еще и не то умеет делать. - А каковы шансы?
- Ваши или ее?
- Ее, - отвечаю. - И мои.
- Призрачные шансы, - смотрит он исподлобья, опершись локтями на стол, - а ваши - не знаю. Если сегодня все пройдет нормально, то и дальше не должно быть проблем, но если что, то немедленно звоните.
Выходя от профессора я, грешным делом, подумала, что полдела сделано, и дальше все пойдет быстрее. Как же я ошиблась: действительно, оказалось, что прежние анкеты и вопросники уже не имеют силы, и их надо заполнять заново. Опять брали кровь на анализ, в который раз, правда, я практически ничего не чувствовала. Илана пыталась сопровождать меня из комнаты в комнату, но ее отовсюду гнали, ссылаясь на конфиденциальность информации. Вот показушники, подумала я, сначала проболтались, как нечего делать, а теперь изо всех сил изображают невинность.
Когда за окнами уже темно, дело доходит до лекарства. Сестра достает из холодильника коробку со шприцами и показывает мне, как с ними управляться. В результате я сама, набравшись храбрости, довольно ловко ввожу себе пресловутый филграстим. Одну меня не оставляют, а заставляют следить за признаками всевозможных побочных реакций, на которые я собственноручно подписалась. Тот еще набор: внезапные боли в левой верхней части живота, отдающие в руку; учащенное дыхание или его паралич; внезапная слабость, лихорадка, тошнота, рвота и сухость в горле. В дальнейшем меня могут подстерегать запор с поносом, мышечная боль, ломота в костях, чесотка, потеря сил и головная боль, которой мне и так в последнее время хватает. Лежу и прислушиваюсь к своему телу в ожидании посторонних сигналов и ощущений.
Примерно через час под пристальным наблюдением персонала мне разрешают встать, просят закрыть глаза и дотронуться пальцем до носа.
- До чьего носа? - спрашиваю.
- Можете до моего, но это опасно, - это вошедший профессор так шутит.
Я, честно говоря, думала, что он уже давно дома. Продолжения, однако, наша короткая беседа не получает. Убедившись, что я жива и даже, в некотором смысле, здорова, профессор желает мне спокойной ночи и отчаливает. Сестра приносит пенопластовую коробку со льдом. Она вынимает из холодильника два блистера по пять шприцов в каждом (в одном осталось четыре) и осторожно кладет их в коробку.
- Держите их дома в холодильнике, только засуньте подальше от детей.
- Не в морозилке? Они же со льдом.
- Нет, просто в холодильнике. Лед нужен, чтобы довезти их домой. И постарайтесь, пожалуйста, не разбить, здесь долларов тысячи две с половиной.
- Каждый шприц - тысяча шекелей?
- Это еще не слишком дорого, но все-таки. Машину вести сможете, или вам такси вызвать?
- Смогу, а то потом завтра ее забирать.
- Возьмите талон, чтобы не платить за стоянку, вам положено. Через десять дней приезжайте прямо с утра, - сестра передает конверт с копиями всех бумаг, что я подписала.
Я забираюсь в машину, захлопываю дверцу и только теперь осознаю, насколько устала и вымоталась, но, по крайней мере, здесь я на своей территории, почти дома. Может, и стоило вернуться домой на такси. Два раза набираю неверный код на противоугонном замке, и он раздраженно на меня пищит. Если ошибусь и в третий раз, то он заблокируется, и тогда придется звонить в компанию и долго с ними объясняться. Концентрирую все свое внимание на маленьких кнопочках и заношу уже руку, но вдруг осознаю, что собираюсь в третий раз набрать код от домашней сигнализации. Черт, нельзя же так. Но последняя попытка оказывается успешной. Как только завожу двигатель, телефон в машине приниматся отчаянно трезвонить.
- Ты куда подевалась?
- Выезжаю из Петах Тиквы.
- Вы что, всем миром свою акцию за волосы наверх тащите, как Мюнхаузен?
- А что такое?
- Так ты не знаешь, что акция при открытии в Нью-Йорке грохнулась на девять процентов?
- Какая акция?
- Да ваша, конечно! Слушай, ты где?
- На стоянке у "Шнайдера".
Молчит, видимо, не знает, как реагировать.
- Ладно, дома поговорим, - дает отбой.