Когда я спускаюсь вниз, пир в самом разгаре. В отсутствие нормального семейного ужина Меир заказал пиццу, украсил ее "для кошерности" ветчиной и разогрел в духовке. В воздухе витают запахи, которые могут оставить равнодушными лишь убежденных вегетарьянцев, к коим мое семейство не относится. Черно-белое зверье то трется о ноги, всячески пытаясь обратить на себя внимание, то с гордым видом усаживается поодаль и изображает полную индифферентность или смертельную обиду. Изощренная тактика приносит свои плоды, и, несмотря на мое строжайшее правило не кормить за едой животных, ветчина тайком уходит под стол. На замечания и придирки у меня нет ни сил, ни желания, поэтому, сделав пару раз для порядка страшные глаза, наблюдаю за техникой конспирации. Она кардинально различается в три и в шесть лет. Мааян пристально за мной следит, и когда ей кажется, что я отворачиваюсь, то Белке мгновенно перепадает кусок. Дана же, наоборот, не суетится, нарочито не обращая внимания на Кляксу. Она не таясь опускает руку под стол, якобы ногу почесать, но между пальцами у нее зажато лакомство. В какой-то момент Белка замечает, что ее товарке перепадает значительно больше. Она оставляет свой пост рядом с Мааян, подкрадывается к Дане и, когда та в очередной раз переправляет контрабанду, вцепляется когтями ей в руку, пытаясь перехватить законную добычу Кляксы.
Вопль израненной Даны сливается с воем Кляксы, возмущенной коварством Белки. Истошно орущий черно-белый клубок с диким мрявом закатывается под стол, а я, с трудом сдерживая смех, хватаю ревущую Дану и веду в ванную промыть довольно-таки глубокие царапины. Когда мы возвращаемся обратно, кошек уже и след простыл, а Меир на диване успокаивает плачущую Мааян. Мне непонятно только, кого она больше жалеет: то ли в кровь исцарапанную сестру, то ли получившую заслуженную трепку любимицу. Дана быстренько забирается к Меиру на диван и затихает, а на мою долю остается ликвидация последствий разгрома.
Семейный портрет в интерьере…
* * *
- Ответ отрицательный, но это ничего не значит…
Я мучительно пытаюсь сообразить, что мне только что сообщили по телефону из больницы.
- Через три месяца вам надо повторить анализ, и тогда будет окончательный ответ.
- Какие еще три месяца? Если отрицательный…
- Вы что, не слышали, что я вам только что сказала? Повторяю: ответ отрицательный!
- Так если…
- Дамочка, радуйтесь, что у вас ничего не нашли.
- Так почему…
- Правила такие.
- Почему же никто не сказал с самого начала?
- Я вот и говорю.
- И я должна ждать еще три месяца?
- Дамочка, от подождать никто не умирал, скажите спасибо и живите себе счастливо. И доброго вам дня - не берите в голову всяких глупостей.
Пойди еще отличи, где глупости, а где - не глупости. И непонятно, откуда вдруг взялись дополнительные три месяца, о которых никто не говорил. Не я должна ждать три месяца, а Дана, только нет у нее времени ждать, уходит время. И нервные какие-то все, напряженные, даже в воздухе чувствуется электричество, как перед грозой. Накануне, когда я официально подписала свое согласие и в очередной раз пришла в лабораторию, то все нормально было. А на следующий день мне позвонили и сказали, что надо срочно анализ повторить из-за того, что у них с пробирками путаница вышла. Даже такси прислали. Сегодня утром захотелось блузку надеть с рукавами подлиннее, а то на руках следы от уколов, как у наркомана. Перед людьми неудобно: сами не спросят, а объяснять не станешь. Эта моя подпись странное действие возымела, я сроду такой ответственности не чувствовала, как будто взваливаешь себе на плечи еще одну судьбу. Еще один ребенок, за которого я в ответе, мой третий ребенок, с которым непонятно по какой причине у меня, единственной из пятнадцати миллионов, совпадают генетические маркеры. Интересно, думаю, насколько совпадают мои гены с моими Мааян и Даной. Две девицы настолько непохожи, что все удивляются, когда узнают, что они родные сестры.
В заголовках вечерних новостей, как всегда, дежурные скандалы: бесноватые арабские царьки, проворовавшиеся министры-взяточники, глупые дорожные аварии с фатальным исходом, возня вокруг слива информации в прессу, грызня в парламенте, сводящаяся к извечному вопросу: "А ты кто такой?" Сегодня к неизменному списку добавляется новый скандал в Минздраве. После краткого ролика новостей на экране появляется некто в белом халате на ступенях главного входа больницы Бейлинсон.
- Как нам сообщили из Министерства Здравоохранения, существует реальная опасность заражения вирусом иммунодефицита. Я правильно понял? - спрашивает корреспондент.
- Не совсем…
- Не совсем?! - патетически перебивает диктор в студии. - Как это "не совсем", если Минздрав назначил официальную комиссию, призванную расследовать случай заражения вирусом?!
- Да не о заражении речь, - личность в халате морщится, - а просто путаница произошла.
- Ну, хорошо, - смягчается диктор, - вы можете объяснить зрителям суть того, что произошло?
- Конечно! Мы проверяем качество наклеек на пробирках.
- Наклейки? И что же такого с ними случилось?
- Они упали.
- Что значит "упали"?
- Отклеились…
- И какая опасность существует для общества из-за отклеившихся наклеек? - в голосе диктора сквозит легкий сарказм.
- Не для общества. Нам поставили дефектные этикетки для пробирок, которые плохо держатся на стекле. На следующий день мы обнаружили, что они высохли и упали. Конечно, мы запретили их использование, и вернули всю партию поставщику.
- И это все?
- Мы обязаны заново проверить всех пациентов, посетивших лабораторию в тот день, поскольку среди них обнаружен сомнительный анализ на вирус иммунодефицита.
- Что значит, сомнительный анализ?
- Невозможно дать однозначный ответ - так бывает по разным причинам.
- И что вы предпринимаете дальше?
- Мы поставили в известность Минздрав и еще раз проверили всех подозрительных пациентов. Также мы провели инструктаж среди работников и всемерно повысили уровень принимаемой предосторожности.
- То есть, ситуация такова, что в лаборатории имеется кровь, зараженная вирусом иммунодефицита из неизвестного источника? Я правильно понимаю?
- В принципе источник нам известен, но поскольку невозможно провести идентификацию и повторную проверку, то все результаты считаются недостоверными.
- А какие последствия этот инцидент имеет для пациентов?
- Формально, по инструкции Минздрава все они остаются под подозрением, как потенциальные носители вируса иммунодефицита.
- И последний вопрос: что это за лаборатория?
- Лаборатория детского центра "Шнайдер". - На экране появляется номер телефона для круглосуточных обращений заинтересованных граждан.
Смотрю на Меира, а Меир смотрит на меня. Только теперь, в этот момент до меня доходит, откуда взялись те самые три месяца, которые мне сердечно порекомендовали не брать в голову.
- Ничего не понимаю. Но ведь "ответ отрицательный" и у меня ничего не нашли, так какого черта "под подозрением"!?
Пока речь шла о какой-то абстрактной лаборатории, мне не было никакого дела до их внутренних бюрократических разборок, а теперь, выходит, что я вхожу в группу риска.
- Подожди, не психуй. Тебе официально что-нибудь сказали?
- Что надо ждать три месяца и делать повторный анализ.
- А до того?
- Посоветовали не брать в голову.
- Хороший совет…
- Может мне кто-нибудь связно объяснить, что происходит?
- Сегодня уже поздно к ним обращаться, но у предков наверняка есть какие-нибудь знакомые, - Меир тянется к телефону, чтобы набрать номер родителей, но в тот же момент раздается звонок от профессора из гематологии.
- Как дела, Далит?
- Это я у вас должна спросить про дела!
- Я думаю, вам не о чем беспокоиться.
- Но вы зачем-то позвонили? - мой голос начинает дрожать.
- Во-первых, чтобы вас успокоить, поскольку практическая вероятность того, что именно ваш анализ оказался подозрительным, крайне мала… - он закашлялся.
- А во-вторых?
- К сожалению, в течение трех месяцев мы не можем проводить забор клеток и их пересадку.
- Почему тогда я не должна ни о чем волноваться? Почему недостаточно повторной проверки, и надо ждать еще три месяца?
- Таковы правила и инструкции министерства.
- Значит, опасность все-таки есть?
- Чисто теоретическая… Все всё понимают, но никто ничего не может поделать.
- Но почему? - мне кажется, что я зациклилась на этом слове, но другого у меня не находится.
- Понимаете, когда есть хоть малейшее сомнение в абсолютно однозначной идентификации пробы крови, вступает в действие совершенно другая процедура. И пока риск не исключен…
- Значит он все же не исключен?
- Формально - нет. Мы не можем ждать эти три месяца, но я бессилен что-либо сделать.