Невольно вскрикиваю. На водительском сиденье - мужчина, которого я видела в магазине. Кто бы мог подумать, он - дальнобойщик! Я ведь не машину - просто человека искала, потому и нашла с таким трудом. Он усмехается и слегка прищуривается, глядит в упор, словно бы сердито, в точности как глядел при нашей первой встрече в торговом зале. Внезапно понимаю - я вот-вот заплачу. И действительно, слезы льются из глаз, но почти мгновенно смешиваются со снежинками. Пакет с кубиками льда из "Семейной выгоды" свисает с одного из "дворников". Он, наверно, лед снаружи оставил, потому что холодно на улице. Он кивает на место рядом с собой. Поворачиваю серебристую ручку, и дверь открывается. Из кабины вырывается поток теплого воздуха. Ступенька невероятно высокая. Робко ставлю на нее левую ногу.
- Да ты держись, - говорит он.
На потолке - ручка, за нее можно ухватиться. С трудом подтянувшись, плюхаюсь на сиденье. Впереди, позади - везде раскинулся мир белого безмолвия. Район, столь хорошо мне знакомый, словно бы в одночасье обратился в заснеженную пустыню. Может, это имеет какое-то отношение к ветровому стеклу - оно ведь больше и выгнуто сильнее, чем у обычных машин, - но все, что можно окинуть взором, точно расширилось. В двери, прямо у моих ног, - маленькое застекленное окошко, кажется, словно я парю в воздухе, и возникает чувство, будто я взлетаю вверх, в снег, а не сижу, пытаясь стряхнуть с себя тающие снежинки.
- Добро пожаловать.
Внутри грузовика все равно что в утробе этого мужчины, думаю я. Никаких украшений, зато уютно, мягко и тепло. Мужчина протягивает мне полотенце. Стремительное изменение температуры вызывает сильный озноб.
Эта кабина - его тело и мое сердце. Он вознесен высоко над землей, а я прикована его взглядом. Он наблюдал за мной, пока я гналась за ним, пробиралась через сугробы, падала в снег, ползла. Он все время наблюдал. У него изначально более выигрышная позиция.
- Ты все время сидел и наблюдал за мной?
- Нет, не все время. В смысле - я и не надеялся, что ты правда придешь.
Я благодарна снегу - ведь кожа моя настолько мокрая, что он и не увидит, какая она скверная.
С первого же взгляда замечаю: его кожа чудовищно гладкая. На мгновение в сознание врываются голоса, но тотчас же замолкают. Что еще сказать - понятия не имею.
- Выпить хочешь? Китайская водка, здорово крепкая.
- Конечно, хочу.
Дальнобойщик выпрыгивает из кабины, подхватывает пакет с кубиками льда, свисавший с "дворника". Он перекладывает лед в пластиковые стаканчики, и я вижу - снежинки прилипли изнутри к пластику пакета и к кубикам тоже. Он разливает по стаканчикам водку, добавляет чуть-чуть лимонного тоника. Лед тает, еле слышно потрескивая. Я разглядываю густой слой снега, покрывающий один из кубиков в моем стаканчике. Лимонный тоник почти совсем не кислый, так, легкий, специфически цитрусовый привкус, напиток почти не пахнет алкоголем, он больше похож на газировку, которую я пью, когда хочу рвоту у себя вызвать. С одной только разницей: коктейль, сделанный мне мужчиной, - вкусный. Хочу, чтоб голоса вернулись. Ну, давайте, ребятки, все разом, учините снова истерику, объясните, как вам нужен этот мужчина. В одиночку мне не справиться. В трезвом виде у меня не выйдет. Говорят, от китайской водки похмелья не бывает, только что-то она на меня совершенно не действует. По крайней мере напиться мне точно надо. Парень, я уже зашла слишком далеко. В трезвом виде ни черта не выйдет. Я вообще впервые в жизни подцепила незнакомого мужика, человека, которого никогда раньше и не видела. Рядом открытый пакет воздушной кукурузы, дешевка, на каждом углу продается, я спрашиваю мужчину - можно мне? Съедаю немножко. Думаю - вкусно.
- Вкусно, да? - говорю тихонько. Понятия не имею, к кому обращаюсь: то ли к мужчине, то ли к кому-то внутри себя в тщетной надежде дождаться ответа.
- Тебе сколько лет-то? - спрашивает он.
- Тридцать один. - Не задумываясь, называю ему свой истинный возраст. Не знаю почему, только врать и по-бабски лукавить с ним не хочется совершенно.
- Правда, что ли? Ну, тогда ты постарше меня.
- Ага, я сразу поняла, что я старше. А тебе сколько?
- Двадцать шесть.
- Ого! А я подумала, ты моложе.
- Я видел - ты покупала бутылку джина и бутылку вина.
- Да… ко мне в субботу гости прийти должны. - А пакета-то у меня и нет, руки пустые, надо быстренько что-то придумывать. - По зрелом размышлении, я решила ничего не покупать. Как-то усомнилась, понимаешь… в том смысле, что сегодня - еще только среда…
- Вообще-то сегодня четверг.
На секунду зависает молчание.
- Хочешь телевизор посмотрим?
- Конечно.
На приборной панели - тюнер, а над тюнером - маленький телеэкран. Несколько минут мы смотрим какую-то комедию, потом переключаем канал. Показывают церемонию открытия Олимпийских игр для инвалидов.
- Господи, - говорит мужчина, - с ума сойти можно.
На маленьком экране танцуют парами люди, стоящие на собственных ногах, и люди в инвалидных колясках. Люди в инвалидных колясках кружатся и поворачиваются в такт музыке с изяществом, не поддающимся описанию. В центре - колонна, увенчанная огнем. Похоже, он чем-то отличается от Олимпийского, но экран настолько маленький, что как следует разглядеть нереально.
- Господи, эти ребята - просто что-то!
Смотреть на огонь. Танцевать. Пить. Ощущение такое, словно мне удалось постичь, что это означало в древности - быть счастливым, постичь счастье возвращения в глубокую древность. На экране певец исполнял тему открытия Олимпийских игр для инвалидов. В тысячу раз лучше, чем тема открытия обычных Олимпийских игр, да и сама церемония в сто тысяч раз, в миллион раз красивее, чем церемония открытия Олимпиады . Я что хочу сказать - конечно, Озава Сейджи известен во всем мире, он великий музыкант и все такое, конечно-конечно, но какого же дьявола, если Олимпиада проводится в Японии, надо было играть Девятую симфонию Бетховена? Какого черта надо было играть немецкую музыку? А в самые торжественные моменты на заднем плане вообще музыка из "Мадам Баттерфляй". В смысле - привет, музыкальный режиссер Асари Кейта, ты что - круглый идиот или просто дебил? Раскрывается гигантский веер, и появляется Ито Мидори в гриме, достойном тряпичной куклы, ни больше ни меньше, - Бог мой, у меня просто шок случился, точно говорю, слова "национальный позор" были придуманы, наверно, специально для этого дня. А речь Хагимото Киничи во время церемонии открытия?! Прямо выступление чревовещателя, честно, и вообще непонятно, на кой черт было нужно вытаскивать из чулана такую седую древность, как Хагимото Киничи, вот к чему это? В сознании снова бьется застарелая злость, я верчусь на сиденье и беззвучно шевелю губами. Сердито, несомненно, мое взрослое "Я", однако с губ почему-то срываются детские слова. Когда я ругаюсь, в мозгу обычно срабатывает некий механизм, но сейчас сцепление ослабло, мотор работает, но энергия вовне не передается - странное, очень необычное ощущение. Но чем-то оно мне нравится.
Инвалидные коляски плавно двигаются до самого конца песни.
- А приятная песня, да? - говорит он.
- Да, приятная. Знаешь, как только я тебя увидела…
В дверь со стороны водителя стучат. Тук-тук. Мужчина опускает стекло. Снаружи - полицейский. Тело мое чуть напрягается.
- Привет. Мне сообщили о машине с работающим мотором, стоящей возле микрорайона, но в такой страшный холод, как сегодня, мне вряд ли стоит вас просить заглушить мотор, да?..
- Спорю, полицейским в такую погодку тоже несладко приходится.
Мужчина протягивает копу свои права. Надо же, сколько лет живу, в жизни не подозревала, что дальнобойщики и полицейские такие добрые друзья.
- Значит, господин Окабе. Как правильно произносится ваше имя?
- Такатоши. Слушайте, подскажите, пожалуйста, есть здесь поблизости, где припарковаться? Я не могу доставить заказ раньше завтрашнего утра.
- Угу. Иероглиф "ки" - он ведь обычно "надежду" означает, а в вашем случае надо, значит, читать "така"? Весьма необычно, правда?
- Не знаю. Может, и так.
По окончании обмена любезностями с полицейским решаем припарковаться возле кладбища, что позади станции метро. Мужчина легонько поворачивает руль то вправо, то влево и бормочет сквозь зубы нечто нелестное в адрес кретина, который нам присоветовал проехать по этой улице, по обе стороны от проезжей части - сплошные магазины, но нам все же удается протиснуться на другую сторону. Поперек улицы натянуты рекламные плакаты, один из них хлопает по стеклу. Я инстинктивно отшатываюсь.
- А у тебя, похоже, с полицией просто замечательные отношения.
Он припарковал машину на большой площадке перед кладбищем, мотор заглушать не стал.
- Это, верно, потому, что я тоже на открытом воздухе работаю.
Да, звучит резонно.
- А как долго ты водишь трейлер?
- Да, думаю, лет семь уже.
- А до этого?
- Когда-то в строительной компании работал, а потом купил грузовик, работаю теперь сам на себя. До этой куколки у меня другая колымага была.
- Что значит - "работаю сам на себя"?
- Я свободный человек, вот что.
- А почему именно грузовик?
- Ну, я ведь не больно-то образованный. В старших классах - и то недолго проучился.
- А я и не знала, что можно взять и запросто бросить школу. Все-таки обязательное среднее образование…