Порядок - к приходу нового я везде навела, и в шкафах и на столе. Ему показалось мало. Со стола убрал все в ящики. Книги в шкафу переставил по росту, по цвету: не шкаф, а икебана японская. На папках велел сделать наклеечки: "К делу", "Исполнено", "В архив". И все с такой невероятной вежливостью, как будто это он сочиняет в "Вечерке" статьи "Как вести себя в гостях".
Поработала я с ним один день, наслушалась всяких "будьте любезны" и "если представится возможным", пришла домой, налила молока кошке да и говорю: "Глубокоуважаемая Мурка Васильевна, если вас не затруднит, проверьте этот материал на усвояемость!"
Шеф никого не принимает. Что говорят по телефону - велел записывать.
Сидел вдохновенный и строгий. Сотворил расписание на полугодие - твердое, без переносов и замен.
Это он так-думает. Жаль человека совлекать с небес, а надо:
- Фомина три пары подряд не может, у нее грудной, Леонтичеву понедельник неудобно, читает в Академии, Грызлов далеко живет - на первую пару будет опаздывать…
И так далее - он-то новенький, шеф, а я четвертый год на факультете.
Выслушал, Фомину учел - попыхтел еще полчаса. Остальное оставил по-старому: ну, режет человек сам себя!
И началось…
- Но вы поймите, что транспорт…
- Ваша обязанность - создать условия для научной работы!
- Первая пара, а потом четвертая - это уже не "окно", это ворота какие-то!
Наседает преподавательский состав на моего шефа. Кто - вежливо, в его же миндальном тоне, кто - во всю Ивановскую. Попутно достается и мне. К концу дня нервы у меня изрублены мелко, в лапшу, уже не говорю, а фыркаю, словно кошка, которой наступили на хвост. А шеф терпеливо, как будто пленку прокручивает, заново каждому объясняет про интересы студентов, про усвояемость да равномерную загрузку.
И вот - я ждала этого! - врывается сама: широко известная, глубоко популярная Арсеньева, Катерина Марковна, между прочим, завкафедрой, аспирантом которой мой шеф "имеет честь состоять".
Великолепна рушится на диван.
- Уф, с ног валюсь! Две комиссии, три заседания, пять коллоквиумов! Юрочка, как дела?
От "Юрочки" мой шеф мумифицируется. Не поднимая глаз, выговаривает тщательно, по буковке:
- Вы ознакомились с расписанием, Екатерина Марковна?
Арсеньева кивает. Красивым нервным жестом достает сигарету, закуривает. Откинув голову, смотрит сквозь ресницы…
Как подает себя женщина - ну, кинозвезда!
- Да, Юрий Константинович! - промурлыкивает Катерина. - Я не забыла о нашем разговоре. Выбила для вас "почасовку" на вечернем отделении!
- Весьма признателен, - лепечет шеф.
- Расписание. - Арсеньева поет, как флейта - Вы же сами понимаете, дорогой, при моих нагрузках неделю надо уплотнять. А вы меня разбросали на три дня! Приезжать три раза ради одной пары! Да где ж это видано?
- Видите ли, Екатерина Марковна… - Этот недоумок опять начинает объяснять то, что и без него известно.
- Так, значит, не находите возможным выделить для меня один день? - Арсеньева швыряет недокуренную сигарету в корзину для бумаг. - Нет и нет? Очень мило…
Да, это мурлыканье. Пантеры тоже мурлычут.
Дверь затворяется со зловещей деликатностью. Я смотрю на шефа. Он говорит:
- Если вам не трудно, Валентина Дмитриевна, прибейте табличку: "У нас не курят, и мы очень благодарны за это".
Моя мудрая Аустра говорит: "Ужас, если мужчина неряха, но если аккуратист, так это два ужаса!"
Мой шеф - три ужаса.
Заходит. Костюмчик немнущийся, сорочка как фарфор. Бреется, наверно, раза три в день, а может, уже вывелась порода безбородых мужчин?
Смотрит на меня - и мне уже кажется, что палец в чернилах или петля на чулке поехала… И выясняется, что я в какой-то третьестепенной справке вместо "XI" стукнула "X"! В палочке дело! Или бумагу не в ту папку положила - уж он найдет…
И ладно бы - разгорячился, я бы тоже вожгла ему словечко! А то "вы поймите, Валентина Дмитриевна", "очень жаль, но приходится заметить…" Только и остается - на зло ему отпечатать очередную бумаженцию так, чтоб ни к запятой не мог придраться!
…И вот стукаю по буковке в минуту, а тут Петя Голосов пожаловал. Как будто форточку открыли, дышать стало легче.
Петя как фокусник - прошел мимо, а на столе уже конфета "Красная шапочка", и даже шеф размораживается отчасти…
- Проводил дополнительные занятия с группой "Г", - сообщает Петя; вид у него загнанный, но глаза светятся неистребимым весельем. - Ну, подобрался контингентик! Работаешь, точно в кузнице, семь потов сойдет - "Поняли?" Все единодушно: "Нет!" Хорошо, будем разбираться на практике. Вызываю Сундукову. Она переводит. Слушайте, это же здорово! Я записал на память: "В ее прекрасных глазах наворачивались слезы, и она тут же вытирала их своим дряхлым платком!"
Петя рушится на диван и рыдает от смеха. Я тоже. Шеф, улыбнувшись, спрашивает:
- Так когда же вам, Петр Семенович, будет удобно еще раз провести дополнительные занятия с группой "Г"? Материал очень важный и должен быть усвоен!
Петя смотрит на меня. Я отвечаю понимающим взглядом. Но нынче Петя согласен на все. Похоже, что у него дело к замдекана.
- …даже и не дело. Ну, скажем, не безделица, а полуделица. Анциферов! Сам знаешь, сборы, тренировки! Парень оброс "хвостами", парень слетает со стипендии…
- Чем же я могу быть полезен? - спрашивает Юрий Константинович.
Он не знает, чем он может быть полезен. Петя терпелив:
- Гордость факультета! Рвет и мечет - ленточки грудью и диск - куда-то в четвертое измерение!
- Ирина Роднина, - говорит шеф, - сдавала экзамены вовремя. И Анатолий Карпов отнюдь не "хвостист"!
- До "звезд" далеко, а навстречу своей планетке надо бы пойти! Индивидуальный график, то, се… Есть мнение, - Петя подчеркивает голосом "надо" и "мнение".
- Мнение есть и у меня, - говорит замдекана. - Спорт должен не мешать, а помогать учебе. И отстающий студент - отнюдь не гордость факультета…
- Значит, нет? - Петя подпрыгивает на диване.
- Значит, нет.
Петя начинает пыхтеть, словно кастрюля-скороварка. Ой, как я его понимаю! Анциферов… Да когда другие факультеты начинают хвастать спортмероприятиями, мы говорим "а у нас Анциферов!" - и все, вопросов больше нет.
Петя уже схватился за ручку двери - и вдруг выпаливает:
- А ведь вы сухарь, Юрий Константинович! Сдобный, ванильный, но сухарь!
Дверь захлопывается с пушечным звуком. Мой шеф говорит:
- Валентина Дмитриевна, а что выяснилось с поточной аудиторией, для третьего курса, во вторник?
* * *
У нас нынче телефонный бенефис.
В трубке громыхает бас предместкома, я все слышу. Речь идет о бесплатной путевке. Шеф требует, чтоб ее отдали доценту Гнецкову, есть у нас такой старичок, "божий одуванчик", предместкома в принципе не возражал бы, но… "ты же знаешь Киселеву…"
Киселеву знают все. Она как лейкопластырь, если привяжется, так ее и по кусочкам не отдерешь. Сама Арсеньева перед ней пасует.
Шеф выслушивает про Киселеву и повторяет свое: Гнецков стар, одинок, никогда в жизни за себя голоса не подаст, а местком словно и рад, что его не беспокоят…
"Ты на меня бочки не кати! - рычит трубка. - Еще разберемся, уж не оппонент ли твой этот самый доцент…"
Шеф кладет трубку. Берет из стаканчика карандаш, отточенный, как копье, и начинает заострять его до степени иголки.
Я смотрю на его спокойное лицо - и мне становится не по себе.
Опять звонок. Просят меня, кто просит - не важно…
"Славненькая моя, ну почему тебя не было у Любы, да там посмотреть было не на кого, я челюсть вывихнул, зевая, ни разу не танцевал…", - слушаю, угукаю, а сама думаю, что из этого устного реферата доходит до слуха шефа.
Наверно, ничего, - он сосредоточенно правит курсовые работы своих вечерников.
Мой собеседник никак не выговорится, чтоб отвязаться, я обещаю пойти с ним на концерт Бисера Кирова, кладу трубку, аккуратно, как будто она из хрусталя.
Шеф, не поднимая глаз, говорит кротко:
- Валентина Дмитриевна, не было бы вам удобнее неслужебные разговоры перенести на неслужебное время?
Да, да, мне будет удобнее! А тебе, сухарь несчастный, никто никогда не позвонит по неслужебным вопросам!
Звонок. Шеф держит трубку левой рукой, правой продолжает черкать в тетрадях. Непонятно, с кем, а говорит, примерно следующее: "Да, я помню". "Очень приятно, хотелось бы узнать, чем могу служить". "Может быть, я вам дам телефон Петра Семеновича?" "А все-таки по какому вопросу вы звоните?" "Проще было бы выяснить в канцелярии". "По вечерам? Читаю лекции". "Вряд ли это было бы удобно для вас". "Хорошо, надо будет подумать. А все-таки лучше посоветуйтесь с Петром Семеновичем…"
Шеф подает свои реплики с нарастающим недоумением. Глаза открываются все шире, брови подымаются все выше, очки - и те лезут на лоб. Положив трубку, сообщает растерянно:
- Никак не могу сообразить, что же ей было нужно… Знаете, Валентина Дмитриевна, Петр Семенович познакомил меня с девушкой. Говорит, хотела бы учиться на заочном. Я ей дал свои координаты, на случай, если понадобятся справки. Вот она позвонила - и не говорит, по какому вопросу, приглашаю на факультет - почему-то ей нужно именно вечером и именно со мной посоветоваться, поступать или нет…
…Все-таки есть у меня выдержка! Не валюсь под стол от хохота. Значит, нашлась такая, что прельстилась ходячим холодильником?
Хотя ведь с виду и он человек. Даже смотрится прилично. Надо его знать, как я. У меня он на ладошке - с утра до вечера.
…Вот именно - до вечера.
Слышны только реплики шефа, и какие! Многосерийный детектив!