Наше время: Постепенно знакомство либералов с богатыми мерзавцами обросло приятными подробностями: брифингами с шампанским, конференциями в дорогих гостиницах, дефиле мод, глянцевыми журналами, бутиками и дачами. Стиль жизни менялся стремительно. Вот они уже на зарплате у филантропически настроенного гангстера, вот уже министр (взяточник и негодяй, но милейший просвещенный человек) включает их в состав делегации, вот уже они сблизились с западными либералами - и видят на Западе-то все именно так и устроено. Хочешь быть либералом - ну изволь, дружи с банкиром. Хочешь быть прогрессивным художником - ну брат, тогда дружи с куратором, который дружит с галеристом, который дружит с банкиром. Тут есть определенные правила игры. Цивилизация, порядок, открытое общество - и в этом обществе есть законы! А вы как хотели? Назад, в пещеры тоталитаризма? Что, кому-то не хватило еды? Так может быть, этот неудачник сам виноват - плохо работал? Нам-то всего хватает. И когда так называемый народ стал роптать, что ему чего-то там на этом празднике не додали, либерал внимательно посмотрел на этот народ - и словно в первый раз его увидел. И возмутился либерал в сердце своем. Грязный народ, нецивилизованный, варварский, если называть вещи своими именами. Мы кладем силы и старания, думаем о его благе, пишем неустанно свободолюбивые заметки в печать - а они все такие же скоты. Не исключено, что этот народ питают (страшно вымолвить!) националистические настроения. Мы здесь выпиваем и закусываем в просвещенной интернациональной компании, без границ и барьеров, мы стоим над узкими национальными интересами во имя прогресса, а они?! И либерал сурово погрозил пальцем своему отсталому народу: чтоб без национализма! Чтобы без этих, знаете ли, коммунистических настроений! Развели здесь красно-коричневую заразу! Обратно в сталинские лагеря захотели, смерды? Смотрите, позову своего нового знакомого - генерала КГБ, он вам живо порядок даст!
Герцен: "Либералы удивились дерзости и неблагодарности работника, взяли приступом улицы Парижа, покрыли их трупами и спрятались от брата за штыками осадного положения, спасая цивилизацию и порядок!"
Наше время: Однажды, и очень быстро, наступил момент, когда либерал должен был выбрать между неприятным народом и во всех отношениях симпатичными бизнесменами. То был роковой девяносто третий год - народ и его агрессивные избранники замахнулись на самое дорогое, на приватизацию. Они чуть было не повернули государство вспять - к варварскому коммунизму, к общенародной собственности. В годы героического первоначального накопления, когда лихие банкиры и прогрессивные либералы объединили усилия для построения цивилизованного открытого общества, в эти судьбоносные годы - вылез на сцену истории грязный мужик и пожелал равенства. Либералы всплеснули руками. Оказывается, этот варвар, коего еще учить и учить, возмечтал, что он впрямь хозяин своей судьбы и знает, как ему жить дальше. Либералы колебались недолго - выбрать, в каком сражаться стане, оказалось на диво легко. С финансистом Джорджем Соросом и его Открытым обществом - или с глупыми националистами (ведь мужики, желающие блага своей отсталой Родине, - несомненно националисты, не так ли?)? Талантливые люди, вчера писавшие гневные отповеди Сталину (покойный Сталин их уже не страшил), сегодня клеймили свой варварский народ и его оголтелых вожаков. И когда вечно пьяный самодур, первый президент свободной от коммунизма России решил стрелять в собственный парламент из танков - либералы рукоплескали ему, кричали: давай, заступник за демократию, дави их! Им и впрямь мерещилось, что они защищают демократию, когда стреляют в депутатов, избранных народом. В этот момент произошла окончательная подмена понятий: либералы осознали, что они не вообще за демократию, но за строго определенную демократию - и другой демократии не допустят, народу демократию доверить никак нельзя. И высыпали интеллигенты на площадь перед Моссоветом, столпились под державным балконом, тянули тощие шейки вверх - там, на балконе приплясывал жирный министр, обличитель варварства, борец за цивилизацию. Жирный человек приплясывал на балконе и кричал в ночи "Фашизм не пройдет!". Он выглядел героем, и слою "фашизм", срываясь с его масляных губ, грозно гудело в московском воздухе. Потом на тот же балкон выходили и другие люди - профессора, художники, артисты. Они говорили искренне и горько, призывая войска уничтожить народных депутатов и их сторонников. И толпа интеллигентов, поправляя пенсне, скандировала: "Фашизм не пройдет!" и потрясала хилыми кулачками. Какой фашизм? Почему фашизм? Откуда фашизм, помилуйте? Они казались себе жертвами фашизма, эти героические либеральные интеллигенты, стоящие на площади Моссовета, они готовы были пасть в борьбе с новоявленным Гитлером - хотя на самом деле их собрали только для того, чтобы они присягнули на верность первоначальным накоплениям номенклатуры в предали свой народ.
Так и сделали они, служилые либералы, западники-на-грантах, компрадорская интеллигенция. И выехали вперед танки, и стали стрелять в парламент, и многие интеллигентные либералы стояли рядом с орудиями, следя близорукими глазами за полетом снарядов, отмечая черные дыры в стенах, пожар в окнах. В этот проклятый день либерализм в России перестал существовать.
Герцен писал про революцию сорок восьмого года, преданную самими участниками событий, про республику стремительно эволюционировавшую в Империю, и причем либеральным, демократическим путем! Но разве в первый раз такое с демократией случилось? Сказать, что это закономерный путь всякой демократии, и что политика Гизо работала точно так же в Париже, как некогда в Риме, так же в Веймарской республике, как и в Москве, упрекнуть саму демократию за ее легкий, естественный переход к диктатуре - Герцен не хотел. Сама идея оставалась манящей, и если либералы и предавали демократию карьеры ради, то ведь сама демократическая идея от того не страдала. Так и сегодня: когда историки разбирают трагедию Веймарской республики - они ужасаются именно этой, уникальной трагедии, рассказывают нам о демагогии национал-социализма, о роковом противостоянии коммунистической и нацистской диктатур. В том отдельном случае - демократия сама себя перевела в статус рейха. Но так же было и с демократическим Римом, и со Второй республикой, и с Октябрьской революцией; так происходит и сегодня.
Герцену года не хватило, чтобы описать расстрел Парижской коммуны, победоносный поход версальцев, время переосмысления понятия "либерализм", время торжества цивилизации и прогресса над революцией. Метаморфозы либерального сознания прошли стремительно: от энтузиазма сорок восьмого года до реализма семьдесят первого не так уж много времени. Не об Империи речь, не о преданности Наполеону III (подставьте вместо него любого демократического правителя, гримирующегося под Августа); и даже не о замене Республики на Империю идет речь (подставьте сюда, если хотите, СССР и РФ) - речь о другом. Важно состояние души и ума либерального господина, который вытесняет из своего сознания любую мысль революционного, социалистического характера - и выдвигает вперед магическое слово "цивилизация". Именно цивилизация - то есть прежде всего порядок - делается залогом его душевного комфорта. А то, что всякий порядок неизбежно становится "новым порядком", про это либерал и знать не хочет. Так было во время Парижской коммуны - и так повторяется всегда. Вчера еще парижские интеллигенты засматривались на картины Курбе и Домье - а сегодня уже любуются салонным Кабанелем: вчера еще умилялись пафосу народных трибунов, пересказывали друг другу Прудона, сегодня они уже последователи разумных теорий Гизо, почитатели сильной руки Каваньяка - они же реальные, адекватные люди. Благороднейшие интеллигенты, совесть нации - с какой искренней ненавистью они стали писать о коммунарах. Теофиль Готье назвал коммуну "зверинцем", вырвавшимся на волю, Леконт де Лиль - "разгулом преступного дна", а милейшие Гонкуры, защитники всего трогательного на Земле - "взрывом эпилептического безумия". Ипполит Тэн, Дюма-сын, Ренан - все утонченные люди - поспешили сказать "спасибо" версальцам, расстрелявшим народ. Это ведь правда, именно так и было. И не из страха только сняли головные уборы перед версальцами - но из великого либерального инстинкта социальной адаптации, здорового стадного инстинкта, который всегда направляет интеллигента в верном направлении, туда, где его ждет начальство. А если и найдется один неудобный в обращении интеллигент - Герцен, Гюго, Зиновьев, Курбе, - то мы немедленно объявим его сумасшедшим. Не так ли?