КАЗАРМЕННЫЙ КАПИТАЛИЗМ
Левый поворот Михаила Ходорковского
Даже когда Михаил Ходорковский был просто предпринимателем и богачом, он отличался от других богачей - думал не только о прибыли, но о смысле жизни. Однажды мы спорили о прогрессе и о том, подходит ли для России чужая история - можно ли напрокат взять чужую историю, подобно тому, как берут напрокат фрак Ходорковский отстаивал идею прогресса, связанного с объективными процессами, безусловными, как правила математики. Он говорил, что надо следовать общим разумным рецептам, примененным в других странах, и это изменит российскую действительность. Было время, когда казалось, что это возможно. Он формулировал мысли четко, и, казалось, жизнь подтверждала его слова.
Арест Ходорковского является вехой в социальной истории - это очевидно. Когда его сравнивают с Сахаровым и диссидентами, мне это кажется преувеличением: он не правозащитник, а капиталист. Тот факт, что именно капиталист стал играть роль правозащитника - крайне важен. Двадцать лет назад генеральный секретарь коммунистической партии объявил коммунистическую утопию несостоятельной. Сегодня лидер капиталистического строительства объявил, что несостоятелен построенный капитализм.
Это противоречие характеризует противоречивое состояние общества.
В результате двадцатилетних усилий построен казарменный капитализм. Я думаю, словосочетание "казарменный капитализм" точно описывает сегодняшнее сознание - смесь горделивого предпринимательства с привычным холуйством. Это нездоровое сочетание, процветания оно не сулит. Казалось бы, все видят, что общество больно: вот сыпь увидели, вот язву заметили, вот шанкр разглядели - а диагноз никто не ставит. Напротив, говорят: как хорошо, что у нас не чума тоталитаризма. И правда - хорошо, что нет чумы. Но то, что есть сифилис, - плохо.
Идеологией стали деньги, и это вроде бы лучше, чем лицемерные лозунги. Плохо то, что распределение денег осуществляется согласно привычной идеологической иерархии. Про коррупцию пишут не стеснясь: само собой понятно, что некоторым брать можно, а некоторым - нельзя. Не взятки берут, как при старике Брежневе - но заводы, земли, недра. Собственно говоря, уже разобрали - те, кому разрешили. Сформировался класс богатых холопов - и это в обществе, которое хотело избавиться от марксистского наследия. Больше всего не любили мы термин "классовая борьба" - казалось, придумали этот термин дураки-основоположники в своих низменных целях. И хотелось шагнуть в цивилизацию, которая всех уравняет. Но в результате усилий возник именно класс, с обособленными интересами, с собственностью, с моралью.
Этот класс - традиционная российская номенклатура, но с некоторыми особенностями. Казарменный капитализм - строй прогрессивный, теперь начальство олицетворяет не только власть, но исторический прогресс. Раньше начальник был лицемером, сам не верил в то, что говорит. Раньше начальник знал, что прогресс - на Западе, а положено врать, что прогресс - в России. Но разве сегодня лицемерят? Отнюдь: выходят на трибуну и хвастают от души, празднуют личные приобретения. Новое капиталистическое начальство есть гарант движения от тоталитаризма к демократии. Новая номенклатура имеет моральное право грабить. Это моральное право она получила от российской интеллигенции, устами прогрессивного поэта однажды сказавшей: "ворюга мне милей, чем кровопийца". Поэтическая формула всем хороша, не учитывает она одного: кровопийцы берутся именно из ворюг - больше им и взяться неоткуда. Мнилось, что прагматизм защитит от утопий - но казарменный капитализм от казарменного социализма отличается не сильно. Путин ввел в обращение фразу "централизованная демократия", а при Брежневе мы говорили "демократический централизм".
Российский казарменный капитализм немного напоминает корпоративное государство Муссолини, немного - латиноамериканский режим, а больше всего - традиционную российскую действительность. Ту самую действительность, которую некогда декорировал Потемкин, - только теперь дизайнеры декорировали ее так ярко, как Потемкину не снилось. Вы предлагаете пересмотреть отправные посылки. Вы произнесли слова "левый поворот"; эти слова многих напугали. Вот бойкий журналист пишет, что нужна не справедливость, а свобода. Вот бравый телеведущий говорит, что в целом жизнь улучшается. Есть, мол, отдельные недостатки, а все-таки - прогресс. Их трудно будет убедить в том, что стране необходим левый поворот. Но даже если убедить данного субъекта повернуть влево (уверить, что свобода слова сохранится, и дачу не отымут), все равно влево повернуть будет сложно.
Чтобы был возможен левый поворот, нужно, чтобы было лею и право. В России левых и правых нет - есть нижние и верхние. Верхний может себя называть как левым, так и правым - нижнему от этого ни левее, ни правее не сделается. Более того - левых и правых сейчас и в мире нет. Английские лейбористы - они иго? Нет больше пролетариата - размылился пролетариат в класс менеджеров и управленцев среднего звена. Им больших приобретений не сулят, но иногда зарплату платят неплохую. Правда, их немного - процентов десять от всего населения. А остальные - кто? До какой степени они могут являться левым электоратом в терминологии двадцатого века? Кто может воплощать левое движение? Латиноамериканские сельхозрабочие? Страны третьего мира, эксплуатируемые в ходе нового витка колонизации? Что значит социал-демократия сегодня? И самое существенное - какова интеллектуальная программа левых? Вот у правых все понятно: хочу свободу слова и дачу на Пахре. Взвешенная позиция. А левые что скажут?
Ходорковский вспоминает 96-й год, тот самый, когда предрекали победу на выборах Зюганову и коммунистам. Ельцин ситуацией не владел, либералы и демократы испугались: неужели вернемся к проклятому большевизму? А что делать, если народ хочет обратно в казарму, - много неграмотных дурней по деревням, живут старыми привычками. И неожиданно сделалось ясно, что демократия, конечно, всем хороша, - вот только народ ей достался неудачный. Что бы такое с ним сделать? Вот тогда и понадобилось вмешательство авторитарных технологий, тогда журналисты превратились в обслугу власти, тогда циничными методами сохранили Ельцина в Кремле. И то сказать, легко ли строить демократию в стране, где так много народа?
Иные полагают, что сегодняшняя беда началась с того обмана. Это правильно и неправильно одновременно. Правильно потому, что именно тогда случился обман, и это плохой фундамент для общества. Неправильно потому, что те, кто обманывал, считали, что делают святое дело, которое обманом не назовешь. Конечно, прогрессивная часть населения несколько подтасовала карты - но ведь не все же прогрессисты были прохвостами. Многие говорили искренне, их слова возбуждали. Для того чтобы обман прошел, надо, чтобы обманщики - богачи, продажные журналисты, политтехнологи - были уверены в том, что к обману они прибегают не ради себя, но ради общего блага. Общий цинизм сделался возможным оттого, что существовал своего рода общий идеализм. Устраивая эти выборы, прогрессисты и либералы говорили друг другу следующее. Мы, конечно, им (то есть народу) врем (факты подтасовываем, телепередачами мозги гробим, коробки из-под ксерокса носим), но мы им врем ради их же собственного блага! Не время объяснять больному историю болезни - надо срочно дать ему лекарство, а как - неважно, пусть обманом. Мы хоть и врем, но в исторической перспективе говорим правду.
Руководствуясь гуманной целью, обманывать легко - вот и тогда, в 96-м, участники фарса (продажные политики и денежные тузы) полагали, что произносят святую ложь. Не ради себя стараются - о прогрессе пекутся. Они получили историческую индульгенцию - так им казалось - на ложь и манипуляции с народным сознанием. Эту индульгенцию им дало особое положение думающей, прогрессивной части населения в стране. Прогрессистов и интеллигентов в России мало - а народа много. Что прикажете делать? Приходится выкручиваться - и мухлевать ради блага того самого народа, который дурят. Эту индульгенцию на вранье новому начальству выписала российская интеллигенция.
Вспоминая то время, надо вспомнить ощущение от тех людей, что поддерживали компартию - помните, как мы (интеллигенты, предприниматели, прогрессисты) смотрели на них? Какие-то они были жалкие, рваные, истеричные - люда вчерашнего дня. Пенсионеры, алкоголики, провинциальные неудачники, сварливые бабки - могут ли они соответствовать идеалам прогресса? Светозарных личностей в тех рядах не наблюдалось. Зато они сияли в наших рядах - одна личность краше другой. "В каком сражаться стане" - такого вопроса не возникало. Что, прикажете с этими идти, как их там, ампиловцами, баркашовцами, зюгановцами? С этой полукриминальной, простите, толпой? Или рука об руку с известным правозащитником, солидным предпринимателем, дерзновенным поэтом?
Интеллигенция в тот день взяла у народа реванш за долгие годы унижения. Против обыкновения интеллигенция оказалась ближе к власти, чем народ, - а в СССР дело обстояло наоборот. Советская власть опиралась на народ, народ был доверенным лицом власти, а интеллигенция - нелюбимой прослойкой. Мнения слесаря и доярки спрашивали, чтобы осудить Пастернака и Солженицына - и те осуждали. Понятие "народ" довольно расплывчато - ну в самом деле, что такое народ? По сути, интеллигенция тоже народ. Но в России это не совсем так Интеллигенция чувствовала себя чужой в государстве, где идеалом общежития является казарма, интеллигенция являлась как бы агентом иного мира - мира просвещения, прогресса, западных ценностей. Интеллигенция отождествить себя с народом не могла: народ к советской жизни притерпелся, а думающих людей казарма оскорбляла. Поэтому, когда советские демагоги говорили, что у нас власть народная - они не вполне лицемерили. Власть, конечно, была номенклатурная, но номенклатура была из народа.