– Та они недалеко от тебя ушли… Пришли мы в назначенное время, а они уже толпятся возле входа. У некоторых – длинные волосы, разноцветная одежда, словом все как положено. А тут и местные корреспонденты с камерами и диктофонами вопросики задают: каким должен быть поэт? Один такой цветастый и говорит: "Голодным в буквальном смысле этого слова". Публики, смотрю, немного, но рифмачам – по барабану. Много-мало публики – им все равно. Варятся в собственном соку. Важные такие – не подступись…. Долго они не начинали свое мероприятие, все кого-то ждали… Оказывается, вчера вечером в клубе был вечер с эмоциональным напрягом, и там было очень весело… А сегодня – так себе… Для пенсионеров собрались. Наконец, лезет главный читайло. Никакой… Еще не отошел от вчерашнего. Бледный такой, а с ним девушка в длинной юбке с бахромой … Тоже никакая… Держит своего стихотворца за руку и созерцает гордо: вот какая я – девушка вашего ведущего богемного читайла. В конце-концов, впустили нас в зал. Первым к публике вышел какой-то Павел Волхвах. Родом из областного центра, но перебрался в Киев, потому что, говорит, перерос я уже свой областной центр, а ради общения и роста надо вариться в литературной среде. Произнес он спич в защиту украинского языка и пожалел, что мы не читали его романа. Потом сделал реверанс в сторону Лимонова, с которым он даже состоял в переписке и по какому-то поводу спорил. А длинноволосый один, похожий на гимназиста, чуть не заклевал этого Волхваха: "А вы цените расейских паэтов?". А тот в ответ свои стихи влупил… Что-то там об экологии, урбанизме, Днепрогэсе и чугуне… Снова патлатый до него дорывается: а пачему не пишете на русском языке? А тут и отставник с заднего ряда давай кричать, что 70% поэзии Тараса Шевченко написаны на русском. Смотрю, сейчас забьют симпатичного мне поэта-романиста. А тот не сдается. "Чушь!" – отбивается. И в конце сообщает, что если кто-то желает с ним пообщаться, то пусть подойдет к нему после заседания. Я шепчу Марте, что не помешало бы поддержать парня. Давай, говорю, подойдем и покажем, что не все в нашем городе такие хамы…
– Та то он намекнул, чтобы подходили книжечку его покупать! – закинул Марек.
– Может и так… Вслед вышел другой поэт и такое понес… О подмышках, консервных банках, женщинах, гробах… А корифей сидит рядом со мной, и по всему видно, что хреново ему. Явно перепил вчера в клубе конкретно. Сидит – головой метеляет.. Аж тут и его вызывают… Корифей – ни мур-мур… А его снова вызывают. Ну, думаю, капец… Наконец, выкатился… Никакой… Не шел, а тащился… Постоял перед всеми, покачался, и… Выдал довольно приличные стихи! Минут пять читал без перерыва. О любви, конечно… А за ним – молодежь пошла. "Гимназист" понес что-то экзальтированное на манер Маяковского, а другие – даже с матами-перематами. Короче – набор слов. После заседания подходим мы к этому Волхваху, или как его там, и выказываем свое уважение. Все таки он единственный читал украинские стихи, да еще и такие наскоки перенес. Очень, говорю, поражен, как это – быть писателем, поэтом, да еще и в наши торгово-развлекательные времена. А Волхвах мне и выдает: я работаю на престижной западной радиостанции, а стихи – это так себе… Хобби… И отвернулся.
– Не выдумывай… – заступилась за поэта Марта. От вина она раскраснелась и была сейчас немножко смешная со своими веснушками вокруг носа. – Ты не так ему сказал… Ты язвительно спросил: как современные поэты могут жить с поэзии? А он тебе и ответил, что живет не с поэзии, а работает на западной радиостанции. Тогда ты снова к нему прицепился: "А есть в Украине настоящие писатели, которые зарабатывают на хлеб только литературный трудом?". И он тебе ответил, что в кошельки никому не заглядывает.
– Это он понял, что ты книжечку его не купишь и потерял к тебе интерес, – взялся за свое Марек.
Олег и не думал спорить… Он закрыл глаза, положил скрещенные ладони под голову и подставил лицо ласковому ветерку. И вдруг подскочил от удара… А то на его лоб упал большой майский жук. Марта засмеялась, подхватила жука и стала его рассматривать. Марек начал что-то ей объяснять об особенностях поведения майских жуков весной, но Олег их не слушал.
Ему было так хорошо… А что будет завтра он не знал и не хотел знать…
2
Накануне майских праздников Смидович вышел из морга и пошел вдоль зеленого забора, за которым полным ходом шло строительство торгово-развлекательного центра. За забором туда-сюда сновали грузовики со стройматериалами, а работяги весело перекликались, будто бы это не их товарищ, шестнадцатилетний мальчик, выпал вчера с верхнего этажа. "Как можно было допустить подростка к высотным работам?" – спросил Кирпа у прораба, который принес живого еще парнишку в больницу. Тот что-то пробурчал и выбежал на улицу… Травма была не совместимая с жизнью, и через час мальчик умер…
А районная больница села Пресное продолжала жить своей жизнью: со своими болями, криками, операциями, реанимациями… После того, как Семенова уволилась по собственному желанию, обязанности главврача выполнял Коцюба, который сейчас стоял у раскрытого окна и любовался расцветшей персидской сиренью. Вдруг он наклонился через подоконник и крикнул патологоанатому, который все еще плелся вдоль зеленого штакетника:
– Витя, здоров! Ты не забыл? В воскресенье ждем в гости!
– Не забыл…. А что это тебя не было видно?
– Ездил в город… Выбил новый лапароскоп и спонсоров нашел… Циркулярку тебе профинансируют!
– Та ты шо, неужели правда? Спасибо, спасибо….
В это время из больницы вышел хирург Шевчук. Он поздоровался с патологоанатомом, и они вдвоем направились к воротам.
– Как бодро строят! И главное – деньги есть! – иронически прокомментировал Смидович оживленное строительство.
– Та да… Рассадник… Будет нам пациентов поставлять. Сегодня еще одного привезли – кирпич на голову упал. Спрашиваю: а каска где? И я, говорит, недавно работаю, не успел купить. Как не успел? А вам что, не выдают? Никто ничего не выдает, говорит. Робу и каски сами покупаем.
Осмотревшись и увидев Валю, стоявшую на ступеньках, Шевчук притормозил и подождал пока медсестра к ним приблизится.
– Валя, – обратился он к ней, – все забываю спросить. Помните, тогда… когда умерла та женщина, в ноябре… Ну та, что в автокатастрофе… Помните? Вы еще меня поругали за то, что я форточку в палате открыл…
– Та помню…Чего не помнить?
– А почему нельзя было открывать форточку?
– Так вы до сих пор не знаете?… – вздохнула Валя. – Женщина умерла потому, что ее душе было куда вылетать… Бывает мучается человек, и ты видишь, что он уже не жилец, но никак не может отойти, тогда мы форточку отворяем, чтобы душе было куда деваться… А так, может муж той дамочки приехал бы утром, или привез бы хирурга из города, или еще что-то сделал бы, чтобы ее спасти…Да что уже об этом говорить?
…Втроем они вышли за больничные ворота и пошли парком… Андрей с медсестрой о чем-то разговаривали, а Смидович шел немного в стороне, размахивая, как школьник, своим черным портфелем.