- Ну хорошо, хорошо. Я только спросил новенькую, чем она будет заниматься, когда уволится. И она ответила, что сядет за докторскую. По антропологии, - хохотнув, добавляю я. - Так что это действительно какое-то совпадение.
Клайв не сводит с меня гневного взгляда.
- Ты подлец. Двуличный интриган.
- Таковы, мой друг, невзгоды и превратности любви. Я лишь помогаю тебе к ним акклиматизироваться. - И добавляю сурово: - Ведь если ты собираешься ухлестнуть за такой первоклассной цыпочкой, бессонные ночи тебе гарантированы.
- Первоклассной цыпочкой! - вторит взбешенный Клайв. - Да она, да я за нее…
- Спустись на землю, за ней, наверное, половина делийских миллионеров бегает.
Несчастный укоризненно смотрит на меня.
- Ты ничего не понял, да? - И выходит из комнаты.
Я вздыхаю, прокручиваюсь в кресле и долго гляжу в окно.
- Наверное, ты прав, мой друг, - бормочу я. - Наверное, прав.
Вот так я впервые узнал о безнадежной любви Клайва к Амрите. С тех пор, судя по всему, они встречаются.
Глава 7
А меж тем я делаю неплохую карьеру. Мне звонят, засыпают заказами, я буквально нарасхват.
Одним стылым ноябрьским вечером меня направляют на некий адрес в Вест-Энде.
"Надень фрак", - говорит Кэролин.
Ох не люблю я это дело.
Точно в полусне я моюсь, бреюсь, расчесываю волосы, освежаю дезодорантом подмышки, сыплю немного талька под плавки. Да, кстати, что с ними? Похоже, им пора в стирку. Выбираю шикарные трусы-боксеры, разрисованные аллигаторами, потом меняю их на темно-синие, надеваю свою единственную и неповторимую выходную рубашку с привлекательно желтеющим воротником, а поверх - позеленевший от времени фрак отца, который свисает с моего тощего тела складками, как шкура на носороге.
- Какой красавчик! Мечта молоденькой кокетки! - восклицает Кэт, поднимаясь мне навстречу.
Я натянуто улыбаюсь, а на языке так и крутится ответ: "Скорее мечта старенькой кокетки".
В назначенное место я прибываю ровно в 19.26. Надраенная парадная дверь открывается, и крохотная филиппинка-горничная буквально тычками заворачивает меня направо, в поражающий воображение зал, обставленный под библиотеку. Я гляжусь в зеркало: вроде ничего - разве только едва заметный ужас в глазах.
- Добрый вечер, - раздается чей-то голос.
Я оборачиваюсь.
На вид шестьдесят - шестьдесят пять. Толстый слой пудры. Тучная. Пышногрудая. Тяжелый подбородок. Черное пальто, белая сумочка. Сталь в глазах.
- Вечер добрый, - улыбаюсь в ответ.
- Тоби, не так ли?
Клиентка надвигается на меня с неожиданной для ее комплекции прытью и подставляет напудренную щеку.
- Можешь называть меня Памелла, - снисходит она.
- Приятно познакомиться, Памелла, - отвечаю я, целуя ее в щечку.
- Ну что ж, замечательно. - Моя немолодая дама придирчивым взором изучает себя в зеркале, поворачивает голову под несколькими углами, не сводя с отражения бдительного взгляда, плотно сжимает губы, взбивает рукой прическу, приглаживает ладонью пальто - проверка окончена: она удовлетворена. Одаривает меня победной улыбкой, расстегивает сумочку. Просмотрев ее содержимое, вытаскивает чек и протягивает его мне. Закрывает ридикюль.
На чеке указана сумма в триста фунтов.
- На дорогу и прочее, - говорит она. - Не пора ли?
В холле я натыкаюсь на юнца с хилыми ляжками, разряженного в молескиновые джинсы и шелка. У него красивые пышные волосы и испуганная улыбка. Памелла прижимается ко мне и шаловливо подхватывает под локоток.
- Мой муж, сэр Дерек, прощает женушке мелкие шалости, - мурлычет она. - Я отвечаю тем же. - Старая кокетка устремляет на меня стальной взгляд, в котором сквозит некий намек на юмор. - У него свои Руперты, у меня, - она с силой стискивает мой локоть, - свои Тоби. Когда доживешь до наших лет, научишься воспринимать жизнь проще.
С этими словами она ведет меня к ждущему у дверей такси. По пути я решаюсь промямлить Руперту что-нибудь вроде "приятно познакомиться", как вдруг замечаю в коридоре зловещую тяжеловесную фигуру сэра Дерека, который надвигается на Руперта со спины, - и слова приветствия застревают в горле.
Памеллу не назовешь ценительницей высокого искусства. Истории знакомы примеры, когда жены крупных промышленников прививали себе вкус к культуре, но наша Пэм к ним не относится. Из всего многообразия театральных постановок она выбирает постельный фарс в лучших традициях Вест-Энда под названием "Твоя жена в моих брюках!". Честно говоря, пьесу я смотрю кое-как: мы сидим в частной ложе, и я чувствую себя угодившим в мышеловку - Памелла мертвой хваткой вцепилась в мою коленку и не желает ее выпускать. В любом случае сюжет постановки крайне запутан. Актеры уходят со сцены и появляются вновь с невероятной быстротой, то и дело повторяя фразы, от которых зритель, по расчету автора, должен покатываться со смеху. "Но ведь это мои брюки!" - эту реплику я вспоминаю с особым отвращением. Когда ее произносят в пятый или шестой раз, зрители в партере буквально держатся за подлокотники, чтобы не попадать с кресел в припадке необузданного веселья. Причем радость сильнее охватывает тех, кто заплатил за свои места больше. (Исключая, конечно, публику в корпоративном секторе - те подремывают, беспокойно вздрагивая во сне, и чуткий сон их нарушают лишь бульканье в кишках да периодически пробуждающийся интерес к текущему индексу промышленных акций.)
Во втором действии ситуация накаляется - виной тому послужил бокальчик шардоне, выпитый в антракте. Публика настолько захвачена происходящим на сцене действом, что Памелла без всякого стеснения переходит к более откровенным действиям. Ее рука отпускает мое колено и решительно направляется вверх по ноге с упорством полярного исследователя. Пэм не пасует перед трудностями. (Ранульф Файнц гордился бы такой последовательницей.) Ее не так-то легко сбить с пути: я ерзаю, трясу ногой - все безрезультатно. Наконец, к своему несчастью, я больно зажимаю ее руку между своих костлявых бедер, отчего рвение Пэм воспламеняется с новой силой. Рука движется все дальше, она все ближе к цели, а ее владелица томно улыбается моему правому уху. И вот - вожделенный Северный полюс, и я в ужасе понимаю, что теперь она непременно захочет разбить здесь лагерь.
Я мог бы вскочить и убежать, ведь в мои обязанности не входит разыгрывание в театре интимных сцен. Но что поделаешь - оплачено.
Шершавый грубый язык Пэм касается моей мочки. От нее исходит жар разгоряченного жадного дыхания, и меня охватывает девственная дрожь. Памелла сжимает все сильнее, рассвирепев от желания.
Я поворачиваюсь и смотрю ей в лицо: стальной взгляд, накладные ресницы, обвисшие складки на щеках, грубая акулья кожа, глубокие морщины в толстом слое пудры. Пожалуй, ей все семьдесят. Закрываю глаза. (Единственное, что мне теперь остается, - цинично отдаться.)
- Будь со мной ласкова, - шепчу я.
Все закончилось. Мы лежим на убранной шелком постели в ее безразмерной, залитой ярким светом спальне размером с танцплощадку, и ей хочется поворковать.
- Знаешь, что мне в тебе нравится, Тоби, - говорит Памелла, гладя меня по голове, - ты не красавчик.
На второе свидание иду как в бой - решительно и без колебаний. Первая кровь пролита, и теперь я смело взгляну врагу в лицо.
Правда, эта встреча, должен признаться, принесла мне настоящее облегчение, и я чувствую себя настоящим героем. Я самоутвердился в собственных глазах и, если не считать нескольких припадков жесточайшей дрожи, выдержал испытание молодцом. Моя клиентка, вполне обольстительная женщина за сорок с пепельного цвета волосами и кислым выражением лица, - безупречная, пунктуальная австрийка, жена какого-то дипломата, к счастью для меня, не отличающаяся особым дружелюбием.
Когда все закончилось, она встает. Надевает платье и молча поворачивается ко мне спиной - немое требование: молния.
- Я, - начинает австрийка, опустив вперед голову, чтобы мне было удобнее застегивать крючок, - как вы это говорит, нье выбьирать глазами. - Поворачивается ко мне лицом и, глядя в упор своими темно-серыми глазами, продолжает: - Мне с фами комфорт - фы не слишком красифый, Тоби.
Неделю спустя она снова меня вызывает, и так мы с Маргаритой становимся постоянной парой.
Когда моя третья клиентка заводит ту же песню: "У тебя есть одно неоспоримое достоинство, Тоби…", я ее вынужден перебить: "Да-да, я не слишком хорош собой".
- Верно, сладенький, - Берет меня за руку и смеется. - Нам, женщинам в годах, легче быть с теми, у кого много недостатков. Тогда не кажешься себе такой уж ущербной.
- Я очень рад за вас.
На следующий день я шагаю по Тоттнем-Корт-роуд, прохожу мимо лотка с одеждой, и вдруг взгляд мой приковывает яркая надпись на футболке: "Все мы проститутки".
- Вам, мой друг, уступлю за пять фунтов, - говорит морщинистый продавец, притопывая ногами от холода.
Не могу устоять перед таким соблазном. По правде говоря, я покупаю две.