- Ваше высочество, разрешите приветствовать вас в нашем городе и от имени советского народа преподнести этот памятный сувенир. Мэ камам рома! Бахтало дром! Наша любовь безгранична.
Я подарил ему кубок за второе место по спортивной ходьбе.
- Мог бы что-нибудь посолидней. Они людей едят?
- Ребята меня щелкнули. Вот я, вот Буш, вот Горбачев, вот король. Леня Мац просек, тоже подскакивает и начинает: "Я бы хотел от имени украинского народа" - и протягивает ему какую-то бронзулетку. А у меня затвор заклинило. То есть, король тянет бронзулетку к себе, Леня к себе. Я бегаю менять фотоаппараты…
- Успел? - по-стариковски улыбаясь, спросил Рогозин.
- А я бы его тоже соломой набил и рядом поставил. Ха-ха-ха, - сказал Большой Василий.
ФРАГМЕНТ 47
- У вас есть фотографии с Шагалом? - поинтересовался Хивук.
Они скатились с шоссе, оглядывались.
- Хм. В Третьяковской галерее. Он приехал. Я был молодой, нагловат. Вы знаете, это свойственно молодости. На меня плохо посмотрели. Очень плохо посмотрели. А он говорит: "Сасси, может быть, вы - гений". Слышишь, Грабор, так и сказал. И познакомил меня со своим учеником. Эмиль Кио, старик, фокусник, Эмиль…
- Что удивляться. Вы действительно хорошо рисуете, - отозвался Хивук. - А Кио тоже был художником?
- Кио - фокусник, старик, волшебник, фокусник. Он натюрморты, скрипки писал, у него уровень старых мастеров. Грабор, ты же фотограф. Приходи ко мне, я в долгу не останусь. Я тебе весь стол икрою намажу. Хочешь черной, хочешь красной. Весь стол. Приходи ко мне. Ты какую икру больше любишь: черную или красную?
- Я больше черную люблю, - включился Большой Вас. - Паюсную, в банках. На развес - плохая икра. Я сразу определю, какая это: баночная или на развес. Я последнее время редко стал икру покупать.
ФРАГМЕНТ 48
Микроавтобус Грабора отбуксировали от аэропорта до дрянной черной автомастерской на окраине города: хорошо, что не оштрафовали. Ньюарк - черный город, когда-то был белым, теперь стал черным. По такому городу приятно проехаться в солнечный день: много музыки, золота. На окраине всё скромнее. Разбитые телефонные будки, пустые улицы, частый вой полицейских. Место нашли быстро, вышли из машины и все вместе, вчетвером, ввалились в закопченный зал мастерской. Сасси машинально плелся за ними следом. Посередине на железном помосте стоял чей-то голубой "Форд Торрес" года восемьдесят третьего, под ним угрюмо бродил рабочий в красной куртке, которую никогда не стирали и не будут стирать. С длинной изогнутой спицей в руках он был похож на миноискателя: бродил под автомобилем, смотрел себе в ноги, тыча ею в бетонный пол. Хивук подошел к нему, заинтересованно потрогал проржавленный глушитель. Из-за стола в углу помещения поднялся пожилой, серьезный негр с огрызком карандаша в руке; по пути прихватил охотничий фонарь, подошел к Василию, но поздоровался со всеми.
- Трансмиссия, - сказал он. - Работы на четыре дня. - Включил фонарик и посветил в омертвевшие внутренности "Форда". - Это дорого, трансмиссия, - добавил он. - Я умею.
Хивук прошел к машине Грабора, заглянул внутрь.
- Это твоя? Мусоровоз. В нем хорошо возить трупы.
- Фак-т, это ты нарисовал, - громко сказал Василий, обращаясь к работяге. - Ты, наверно, только это и умеешь? Ха-ха.
По всей правой панели микроавтобуса тянулось длинное графити из пяти толстых овальных букв, смутно напоминающих олимпийские кольца.
- Точно ты нарисовал. Ты абориген? Из Австралии? Миру-мир! - Он погладил большой ладонью пыльную обшивку вэна. - Все, Грабор, пындец твоему луноходу.
Рабочий посмотрел на Василия, ничего не сказал, только стукнул несколько раз своим прутиком по громадному зашнурованному ботинку. Он продолжал стоять под голубой машиной, не уходя из-под ее навеса, словно обрел крышу над головой.
- Я могу отправить на свалку, - сказал хозяин.
ФРАГМЕНТ 49
Василий залез внутрь, выбросил наружу несколько пустых картонных коробок, добрался до манекенов и, взяв их в охапку, вытащил обоих. Увидев знакомые лица, он ребячливо улыбнулся, отнес президентов в наиболее освещенную часть помещения и усадил на засаленный диван, стоящий возле столика начальства. Он положил их руки им на колени, пригладил прическу Джорджу Бушу. Элегантные, представительные мужчины, - с их появлением мастерская преобразилась, даже хозяин перестал сутулиться.
- Джозеф, - представился он.
- Грабор, у тебя есть лишняя тысяча баксов? - закричал Василий. - Забираем вождей и отваливаем. Сегодня хоккей.
Тягач подъехал минут через десять. Холеный парень с усами невероятной длины (когда он подъезжал, закрученный, напомаженный левый ус торчал из окна как антенна) оценил машину в сто долларов. Грабор забрал деньги, похвалил парня за необычную внешность. Направляясь к своему грузовику, Усатый заметил двух сидящих в углу мужчин в галстуках, машинально поздоровался, сделал несколько шагов, обернулся. Джозеф-негр без конца звонил по телефону. Потом преградил им дорогу.
- Я записал ваши номера, - сказал он. - Адрес вашего бизнеса тоже. С вас двести сорок баксов за ремонт.
Хивук действительно рекламировал "Колбасный рай" на дверце своего фургона. Василий Иванович фыркнул, отодвинул негра в сторону, но тот повторил свою угрозу.
- Я на это говно потратил целый день. Я разобрал мотор. У тебя бумажные мозги? - Негр посветил Грабору в лицо своим фонариком. - Покажи мне свою томограмму.
В мастерскую стали скапливаться черные люди. Один за другим, много, человек восемь, может больше. Они заходили, здоровались с Джозефом, потом с президентами. Появилась большая мама с четырьмя детьми, грудничок лежал на ней, зацепившись за свежевыпавшие груди. Она была в розовых бигудях, точно такие же Грабор видел у Лизоньки.
- Как бы твой мальчик не окочурился от бензина, - сказал Василий.
Черный папаша взял монтировку. Вошел толстый негр, представился бывшим полицейским. Ждали кого-то от суда присяжных: улица оживала на глазах.
- О чем ты говоришь, когда я знаю Далинберти. Ты знаешь Далинберти? У него русская жена. Он прокурор этого района.
- Далинберти - дорожная полиция. Не еби мне мозги.
Никто не хотел ввязываться в историю, только Василию было весело, окружающие люди ему не нравились.
- Ты знаешь анекдот про розового голубя?
- Вася, ты мало сидел? - спросил Хивук. - Они мне подожгут магазин. Дай нам десять минут.
- Старичок останется.
Выходя за двери, Грабор подмигнул художнику Рогозину:
- Пару месяцев рабства. Они больше терпели.
Художник осунулся еще сильнее, Грабор вспомнил про его желудок. Жалко. Он посмотрел, как тот прошел сквозь горланящую толпу, сел на край дивана рядом с бесчувственными президентами.
Съездили в банк. Пока Грабор расплачивался и торговался, Василий два раза прошелся отверткой по обшивке хозяйского "Кадиллака". Грабор забрал Сасси, вывел его из мастерской, пытаясь обнять: тот проскальзывал у него под мышкой. На обратном пути художник опять разговорился.
- Бутырская тюрьма, Матросская тишина, Троицко-Антропово под Москвой - принудку дали… Больница № 5: ты не хочешь - тебя колят.
- Я в этом ведомстве много кого знаю. Они помогали мне…
- Тебя, Хивукович, все равно достанут, сколько ты ни ховайся, - сказал вдруг Большой Вас. Потом расхохотался. - А я этим бандерлогам "Кадиллак" расцарапал. Догадайтесь, что написал? Ха-ха-ха.
Грабор заметил, как при этих словах посерело лицо Виктора. Рогозин раскачивался на заднем сиденье в одинокой медитации.
Iхав козак за Дунай
Сказав: "Дивчино, прощай!
Ти, конику вороненький,
Неси та гуляй!"
ФРАГМЕНТ 50
Толстая открыла дверь, нарядная, с выставленным поверх кофточки золотым ирландским крестиком, от ее недавней сонливости не осталось и следа. Грабор заметил, что в доме прибрано: Лизонька протерла от пыли решетки электрических батарей и даже жалюзи на окнах. У Грабора было тоже безмятежное настроение: он втащил в дом одно за другим чучела заморских президентов. Чучела были легкие, но дышал он прерывисто: то ли смех разбирал его, то ли усталость.
- Народы должны любить свое прошлое. Их оборонял от негров художник Сасси… Черный человек на кровать на его садится. У него в голове не укладывается все такое. У нас с тобой уже есть профессия - твоя бабушка. Это многое значит. Что с тобой? Я счастлив. Поет?
Грабор подошел к Лизоньке, поцеловал, нелепо обнимая ее растопыренными ладонями. - Лучше бы я их действительно убил, - прошептал он. - Они этого заслуживают. Теперь я вижу. Мне так жалко Сасси… Издеваются все, кому не лень…
Лизонька не вдавалась в смысл его речи, целовалась, прижималась, терлась. Зачем говорить о какой-то ерунде, думала она. Они начали опускаться на пол, вглядываясь друг другу в глаза. Бабам легче - они могут прожить всю жизнь, просто снимая штаны. Или не снимая штаны, а просто делая вид, что когда-нибудь их снимут.
- Лиза, я сегодня продал свою машину, - Грабор обнимался все рассеяннее. - Нас сегодня почти убили. Лиза, я теряю чувство юмора. У меня нет денег… Я просрал сегодня последние деньги.
- Мальчик-мальчик, вот вернулся мой мальчик.
Позвонила Колбаса, начинала разговор странно, слишком вежливо. Грабор подумал, что знает наперед, что она скажет. Он ошибся.
- Как поживаешь? - Эвелина выдержала паузу. Какие-то звуки раздавались за ее спиной: то ли срываются с петель ставни, то ли кричат скворцы. Грабор подумал, что эти звуки издает ее соседка Катенька, и улыбнулся.