Воссоединение мачехи и ребенка
Приблизительно в то же время, когда Кельвину и Эмме подавали кофе, Берилл Бленхейм и ее дочь Присциллу провожали к их столику в ресторане "Нобу" в Лондоне. На Берилл были обращены все взгляды, и она просто плавилась от удовольствия. Даже оставшиеся на ее лице несколько морщин буквально визжали от самодовольства, пока она величественно вышагивала между столиков, убежденная в том, что здесь всем без исключения известно, кто она такая, и что именно о ней перешептываются остальные посетители. И не важно, что в основном этот шепот был злобным и завистливым, все равно перешептывались о ней, в то время как она не знала о них ничего, ей было все равно и, если честно, просто насрать, доживут они до вечера или нет.
Присцилла тоже улыбалась. Это было более редкое зрелище; обычно, оказываясь на людях с матерью, она дулась и строила недовольные гримасы, будучи не в состоянии забыть о том, что она в их паре - куда менее знаменита. Ее известность была отражением славы ее матери. Если говорить о знаменитости, соединявшая их пуповина не была перерезана.
Однако в этот вечер она пребывала в более радужном настроении. Возможно, сказался приезд в Британию, где громкий провал ее альбома вызвал меньше толков, и поэтому она чувствовала себя здесь менее уязвимой.
- Знаешь, мама, наверное, я скоро буду готова выпустить еще один альбом, - сказала она, приступая к дим-сам.
- Боже, Присцилла, твою мать, ты ведь только что один выпустила, куда спешить?
- Я хочу выразить себя как артистка.
- Разве ты не добилась этого, когда сделала себе эти огромные титьки, к которым я так и не привыкла?
- Нет, не совсем. Я думаю, первый альбом провалился, потому что я его выпустила, просто поскольку у меня была такая возможность. Типа: "Эй, я подросток и знаменитость, почему бы мне не выпустить альбом", если ты понимаешь, о чем я.
- Я заключила для тебя охеренный контракт, милая.
- Мама, я не говорю о контракте! Я говорю об альбоме. Наверное, мне нужно заглянуть в себя и спросить, что я хочу спеть и как я хочу это спеть, а не то, что, по моему мнению, хочет услышать от меня публика.
- Ну, дорогая, давай начистоту, публика вообще ничего слышать не захотела, верно?
- Потому что я лгала им, мама! Если я хочу выпустить хороший альбом, я должна быть честной с публикой, а для начала нужно быть честной с самой собой, а для этого нужно поверить в себя. В свою мечту.
- Ой, Присцилла, ей-богу, иди ты в жопу, я сейчас не на шоу "Номер один".
Мнения о Шайане
Кельвин предложил выпить кофе у него в номере, и Эмма согласилась. Когда они вместе вышли из ресторана и поднялись по великолепной, устланной толстым ковром лестнице, она занервничала. Не из опасения, что он набросится на нее, а поскольку боялась, что не сможет ему отказать.
Разговор за ужином в конце концов зашел о сексе.
- Знаешь, я считаю, что ты привлекательный, - призналась Эмма.
- Но почему ты не хочешь спать со мной?
- Я хочу спать с тобой и не делаю этого не из ханжества. Я просто тебе не верю. Ты аморальный манипулятор…
- Аморальный, не безнравственный? - спросил Кельвин. - Кажется, это уже что-то.
- Нет, не безнравственный. Я не думаю, что ты изо всех сил стараешься причинить кому-то вред или поиздеваться над другими людьми. С другой стороны, я не думаю, что изо всех сил стараешься избежать этого.
- Хм-м. Если честно, я не уверен, что это справедливо. По возможности я всегда стараюсь быть добрым, и я мил с людьми. Я ведь не слишком сильно задаюсь, верно?
- Скажем так, не так сильно, как другие.
- И я совершенно точно пытаюсь избежать издевательства над людьми…
- Группа "Пероксид"?
- То, что я делаю на шоу "Номер один"… что мы делали вместе до недавнего времени… это не издевательство, а если даже и так, по-моему, все происходит по взаимному согласию. Я не думаю, что скомпрометирован больше, чем участники и особенно зрители нашего шоу.
- А мне кажется, тебя компрометирует то, что ты знаешь процесс изнутри. Тебе ведь известно больше, и поэтому ты должен вести себя более ответственно. Это старый спор о казни, верно? Разве тот факт, что люди сами идут на казнь, оправдывает их повешение ради развлечения? В смысле, если поддержка зрителей является нравственным оправданием, ты оправдываешь Гитлера.
- Черт возьми, я знал, что ты вспомнишь Гитлера. Каждый раз, когда заходит такой разговор, кто-нибудь обязательно вспоминает Гитлера. Хотя лично я думаю, что большинству людей понятна разница между созданием шоу "Номер один" и вторжением в Польшу.
Они засмеялись.
- В любом случае, - добавил Кельвин, - мне казалось, что мы говорили о том, чтобы ты переспала со мной.
- Мы можем поговорить об этом, если хочешь, - ответила Эмма.
- В моем номере?
- Как хочешь. Мне все равно.
Кельвин заказал кофе и коньяк к себе в номер, и они вместе поднялись наверх.
Когда за ними закрылась дверь, Эмма замешкалась. Здесь все было так роскошно и комфортно. Слишком опасно. Диван и два великолепных старинных кресла окружали изящный журнальный столик. Через открытые двойные двери в спальню была видна кровать с отогнутым покрывалом.
- Знаешь, - сказал Кельвин, - если мы начнем целоваться, нам придется закончить через пять минут, когда принесут кофе. Сомневаюсь, что за пять минут мы успеем сделать что-то ужасное. Что скажешь?
- Да, я тоже сомневаюсь.
Эмма шагнула вперед и позволила обнять себя. Не отрываясь друг от друга, они попятились к дивану и, едва избежав болезненного столкновения с журнальным столиком, рухнули на него. Через некоторое время ими овладело смущение, и процесс прервался.
- Мы ведь ждем кофе, да? - сказал Кельвин.
- Кажется, да, ведь ты его сам заказал.
- Да, глупо с моей стороны, - сказал Кельвин, отстраняясь от нее. - Тогда это казалось умным ходом, но теперь остается только ждать, верно?
- Ну, в любом случае было мило.
- Согласен.
Кофе принесли только через двадцать минут, и все это время они несколько смущенно болтали о всяких мелочах, как люди в ожидании такси.
- За это время я успел бы заняться с тобой любовью, - сказал Кельвин, взглянув на часы.
- Это вряд ли, - ответила Эмма.
- Я имею в виду с точки зрения времени, а не возможности.
- И я тоже. Если мы когда-нибудь до этого дойдем, тебе не удастся отделаться пятнадцатиминутным удовольствием, или я потребую вернуть мне деньги.
Наконец принесли кофе, и почти сразу же за ним прибыл курьер из Лондона с оцифрованными записями лучших моментов сегодняшнего съемочного дня.
- Придется в первую очередь заняться работой, - сказал Кельвин, - но здесь есть бассейн и куча других развлечений. Хотя, может быть, ты мне поможешь? Ты всегда превосходно монтировала. Контракта не нужно, я заплачу наличными.
- Нет, Кельвин, спасибо. Ты мне снова начинаешь нравиться, но я не думаю, что мне нравится тот человек, который делает шоу "Номер один", да и сама себе я в этой роли не нравлюсь. Я не хочу возвращаться.
- Справедливо. Тогда, может, займемся любовью?
- Нет.
- Дьявол. - Кельвин поднялся. - В таком случае мне придется ложиться спать в одиночестве. Сегодня был трудный день, да и завтрашний будет не легче.
- Ты покажешь мне Шайану?
- Что?
- Это единственная часть работы, которую я хочу увидеть. Эта девушка, Шайана, "суперлипучка".
- По-прежнему боишься ее?
- Не знаю. Нет, наверное. В смысле, мы видели достаточно ненормальных на этом шоу, но… В общем, она просто не выходит у меня из головы. Что-то здесь не так. Я не знаю, с чего я это взяла, но это правда.
Кельвин открыл полную дисков коробку и, проверив временной код по размеченному сценарию, который монтажер Пенни впихнула ему в руки в конце дня, вставил один диск в компьютер.
- Значит, ЕКВ тебя не интересует? - спросил он, вводя код. - Я думал, что это он является ключом к нашим отношениям.
- Меня он интересует, но после того, как я сделала выбор, я хочу действительно держаться в стороне. Я не хочу вмешиваться, мне кажется, это будет нечестно. В конце концов, тебе нужно делать свое дело, а я и без того все сильно запутала. Но эта девушка, Шайана, я не знаю почему… Это никак не связано с шоу или с профессиональным интересом, я искренне беспокоюсь за нее.
- За нее?
- Ну, за нее и, если честно, за тебя тоже.
- Ты думаешь, что она повторит подвиг убийцы Джона Леннона?
Наконец он озвучил его. Тайный страх, живущий во всех известных людях.
- Может быть.
- И не думай, что мне это не приходит в голову. Особенно в Америке. За последнего победителя было подано более шестидесяти миллионов голосов. Даже если учесть, что каждый позвонил по десять раз, получается шесть миллионов человек, которым вовсе не насрать на парня, которого я страшно обидел. Иногда я думаю, не найдется ли среди этих миллионов ненормальных фанатов кто-то, кто подумает, что старому гадкому Кельвину пришло время присутствовать на собственном суде…
- Или это будет один из конкурсантов.
- Да. Точно. Но что поделаешь? У меня по-прежнему больше шансов попасть в руки грабителей в Найтсбридже или угодить под машину, подцепить птичий грипп или инфекцию во время операции на вросшем ногте. Жизнь слишком коротка, говорю я. К тому же мне не нравится мысль, что кто-то может меня запугать. Да ну их к черту.
- Ты крутой парень, верно?
- Ну да, надеюсь. Очень крутой. Ну вот… - На экране появилось застывшее лицо Шайаны. - Вот ее сюжет с Кили.
Кельвин нажал на воспроизведение, и Кили, как всегда энергично, бросилась с экрана в бой.