- Боже мой, я не могу говорить "hunkah", это отвратительно. Я много лет талдычил о важности дикции и необходимости серьезного изучения грамматики в школе. Хотя, разумеется, никто не слушал. Но если честно, если я не утруждаю себя тем, чтобы воспринимать королевский английский серьезно, то кто станет это делать? Эту программу смотрят дети, я чувствую ответственность, я должен подавать пример.
- Я всего лишь говорю, что, если ты споешь "hunk of", ты не только будешь выглядеть глупо, но еще и ритм собьешь.
- Правда?
- Ну, конечно, правда, - ответила герцогиня, откладывая в сторону щетки и крем для обуви. - Послушай: в "hunk of" два слога, а в "hunkah" полтора. Совсем другое дело, ты ведь и сам должен был заметить.
- Думаю, ты права, но это ужасно ленивое использование английского.
- Попробуй еще раз и, ради всего святого, постарайся придать песне плавность.
Принц Уэльский снова спел куплет и припев песни, на этот раз послушно произнося "hunkah".
Когда он закончил, его жена подумала немного, прежде чем сказать:
- Думаю, нам нужна другая песня.
Принц вздохнул и налил по маленькому бокалу рислинга.
- Один из наших сыновей предложил что-то вроде "Smack My Bitch Up". Ты такое когда-нибудь слышала?
Привет, детка
Человек, на которого все уповали, находился в этот момент в своем гостиничном номере и был сосредоточен на своей собственной мечте.
- Привет, Эмма, - выдохнул он в телефонную трубку, - что на тебе надето?
- Джинсы и футболка. Я с работы.
- А туфли?
- Нет. Я уже дома. И если тебе обязательно это знать, туфли я сняла.
- А носки?
- Кельвин, мне казалось, что ты занятой, важный человек. Разве у тебя нет более интересных тем для разговора, чем мои носки?
- Что может быть интереснее разговора о твоих носках? Только разговор о твоих ступнях.
- Я немедленно вешаю трубку, если разговор продолжится в том же духе.
- Сними джинсы.
- Ни за что!
- Ну пожалуйста.
- Нет! Категорически нет! Я буду чувствовать себя глупо. Да и вообще, с какой стати?
- Ну, наверное, потому что я тебя попросил.
Последовала пауза.
- Мне придется положить трубку.
- Нет, оставь ее в руке.
- Ой, умоляю!
- Держи телефон рядом с молнией, когда будешь ее расстегивать. Делай это медленно.
- Нет!
- Я не прошу многого.
- А по-моему, многого.
- Я постоянно об этом думаю.
- Но это не означает, что я обязана позволять тебе слушать, как я расстегиваю ширинку.
- Я не сказал, что ты обязана, я просто попросил. Я не понимаю, почему в течение этого длинного и, должен добавить, ужасно строгого периода, когда я должен завоевать твое доверие, мне нельзя ощутить даже самую тонкую сексуальную связь с тобой.
- А если ты услышишь, как я снимаю штаны на расстоянии ста двадцати миль, тебе станет легче?
- Да, вообще-то станет. Я знаю, это звучит немного жалко, но я так сильно люблю тебя.
Последовала пауза, а потом Кельвин услышал очень тихий, отрывистый звук расстегиваемой молнии.
- Бот. Доволен? - услышал он ее голос.
- Сними их, не клади трубку и сними их. Стяни их с трусиков, вниз и через ступни.
- Только после тебя.
- Я уже снял. Я в своем номере. Я только что принял душ, и на мне гостиничный халат. Через минуту я должен спуститься вниз и поужинать с Родни и Берилл, а все мои мысли только о тебе.
Последовала еще одна пауза.
- Ладно, - сказала Эмма отчасти упрямо, отчасти соблазнительно. - Тогда сними халат.
- Вон ты как заговорила.
Кельвин сделал, как она просила.
- Снял, - сказал он. - Он лежит на полу.
- Значит, ты голый?
- Да, и выгляжу великолепно. Совершенно сногсшибательно, как говорят. Теперь ты снимай джинсы.
Кельвин установил звук телефона на полную громкость, пытаясь услышать приглушенный шорох снимаемой одежды.
- Сняла, - сказала ему Эмма, вернувшись к телефону. - И чувствую себя довольно глупо, стоя в трусиках.
- Значит, на тебе только трусики, лифчик и футболка?
- Да, все правильно. Трусики сиреневые. Лифчик белый. Футболка бледно-розовая, пока ты не спросил. Думаю, ты захочешь, чтобы я их тоже сняла?
- Нет. Я хочу быть рядом, когда ты будешь это делать.
- Будь ты рядом, я бы этого не сделала.
- Но ведь когда-нибудь сделаешь.
- Возможно.
- Ты можешь засунуть телефон в трусики и потереть микрофоном о свое тело?
- НЕТ!
- Пожалуйста?
- НЕТ!! Ни за что! Категорически нет!
- Почему?
- Потому что ты гадкий извращенец!
- Что в этом извращенного? Я хочу послушать шелест твоего кустика.
- Не говори гадостей!
- Мне кажется, это хорошая идея.
- Ну а я не собираюсь этого делать.
- Но у тебя ведь есть кустик, верно? Ты ведь не удалила все воском или что-то в этом роде? Ненавижу это. Просто ненавижу.
- Значит, у тебя было много лысых?
- Полно. Такое ощущение, что в Америке все девушки это делают, они почему-то думают, что это сексуально. Еще одно последствие безумного омолаживания. Сначала взрослые женщины начинают разговаривать как маленькие девочки…
- Как Берилл.
- Да, например, как Берилл. А теперь они все хотят иметь лобки как у маленьких девочек. Если вдуматься, это довольно отвратительно.
- Значит, тебе приходится иметь дело со множеством лобков?
- Повтори.
- Что?
- То, что ты только что сказала, это прозвучало так мило. Пожалуйста, повтори еще раз.
- Не будь таким жалким. Отвечай на вопрос.
- Да, в прошлом я видел ужасно много лобков, и, повторяю, все чаще и чаще мне, к сожалению, попадались лысые.
- А тебе нравится, когда они шуршат, когда о них трется телефонная трубка?
- Да.
- Я не стану этого делать. Заставь одну из своих девушек, должен же остаться кто-то, кто еще не образилился.
- Эмма, нет никаких других девушек. Все в прошлом. И если уж на то пошло, я никого и никогда не просил делать это. Меня это вообще не интересовало. Ты единственная женщина, возбуждающая меня настолько, что даже мысль о шуршании твоих лобковых волос меня заводит. Для меня здесь все в новинку.
Последовала еще одна пауза, после чего Кельвин услышал в трубке тихий, мягкий, шуршащий звук. Через некоторое время он снова услышал ее голос.
- Хватит? - спросила она.
- Еще минутку, - ответил он. - Я хочу сказать, только если тебе это нравится. Если ты не возражаешь?
- Нет, - сказала она. - Наверное, не возражаю, хотя и чувствую себя глупо.
Через несколько секунд слабое шуршание продолжилось и длилось целых две или три потрясающие минуты, после чего Эмма снова заговорила.
- Все? - вежливо поинтересовалась она.
- Да. Все, - выдохнул Кельвин. - Можешь перестать.
- Хорошо.
- Это было великолепно.
- Я рада, хотя вообще-то, боюсь, я тебя обманула. Я терла трубкой о ковер.
- Стерва!
- А по-моему, это смешно.
- Пожалуйста, скажи, что ты сняла штаны.
- Нет.
- Черт.
- Прости. Ты позвонишь мне сегодня после ужина?
- Я больше никогда тебе не позвоню.
- Ну, пожалуйста.
- Ладно.
Одеваясь, Кельвин серьезно задумался о том, что с ним происходит. Секс с Эммой понравился ему сильнее, чем секс с любой другой женщиной за многие годы. А ведь он даже не занимался с ней сексом. Он даже не занимался с ней телефонным сексом. Он занимался телефонным сексом с ее ковром. И все же ему ужасно понравилось. Привыкшему к власти человеку это было совершенно непонятно.
Хочу быть гадким
Родни ждал своих коллег уже довольно давно.
Все трое судей договорились встретиться в семь тридцать в баре гостиницы, поэтому Родни сидел здесь с семи часов. Кельвин пришел почти в восемь, а Берилл, что неудивительно, нигде не было видно.
Плохое настроение Родни слегка улучшилось оттого, что, в отличие от сегодняшнего утра, Кельвин пребывал в добром расположении духа.
- Да-а, я вижу, тебя что-то порадовало, - заметил Родни.
- Да, - прямо ответил Кельвин, но не стал уточнять, что именно.
- Шампанского?
- Конечно. Но не это дерьмо, - сказал Кельвин, кивнув в сторону бутылки, которую Родни выбрал и почти опустошил за время часового ожидания. - Я закажу что-нибудь приличное.
- Ты всегда загонялся по вину, да, Кельвин?
Алкоголь уже начал сказываться на Родни, и он говорил с Кельвином таким тоном, каким ни за что не заговорил бы трезвый. Кельвин только улыбнулся.
- Я хотел спросить, - продолжил Родни, надеясь воспользоваться хорошим настроением собеседника и не понимая, что сам портит его, - ты обдумал то, о чем мы говорили в ресторане вечером накануне съемок в самолете?
- А о чем мы говорили? - спросил Кельвин, не поднимая глаз от винной карты.
- Ну ладно тебе, Кельвин. Мы говорили о том, чтобы я в этот раз был более гадким, крутым, остроумным, а сегодня я слышал твои планы на этот год, и среди них была эта идиотская шутка с Берилл, которая плещет на меня всякой хренью, а я абсолютно уверен, что всем понятно, что это наигранно.
- Да ты что, Родни?
- Да, я так думаю.
- Ну, а по-моему, если британский зритель верит в то, что двенадцать человек, которых мы ежегодно им показываем, - это лучшие артисты, обладающие поистине звездными качествами, которых мы нашли во всей Британии, то он поверит во все.