-Не слишком... католический взгляд на жизнь, -с сомнением покачала головой его собеседница.
Двадцать человек, топтавшиеся на блестевшей от влаги паперти, выворачивали шеи, рассматривая терявшийся в тумане шпиль.
Редкие тяжелые капли падали с черного неба -такого низкого, что оно словно лежало на крышах окружающих зданий. Страсбург был красив -несмотря на мерзкую погоду, серый свет и огромное количество машин, поглядишь -и поверишь, что и в Эльзасе можно жить.
- Христианское понимание праведного существования не есть понимание самого Христа, -сказал Ваи-Каи. -Так его толковали апостол Павел, Рим, папы, миссионеры, фанатики и конкистадоры.
С недавних пор вся одежда Ваи-Каи состояла из набедренной повязки из растительного волокна. Когда он впервые появился на публике в этом наряде -вернее, в его отсутствии! -некоторые ученики почувствовали себя оскорбленными и немедленно отреклись. Йенн предполагал, что сейчас они пытаются вернуть свои дома, работу, счета в банке. Другие приняли случившееся, как горькое лекарство, а третьи просто-напросто собезьянничали, и на собраниях стали появляться мужчины в набедренных повязках и женщины, обмотанные куском ткани. Мягкая зима располагала к подобным экспериментам, но если нагота Ваи-Каи была естественной, то подражатели с их розовой пухлой плотью выглядели смешно и нелепо. Он открыл свои мысли Учителю.
-Прекрати наконец судить других, -ответил ему Ваи-Каи. -Ты одет, но выглядишь так же смешно. Эти люди просто пытаются научиться жить заново, с доверием.
-Если завтра ты явишься им без одной руки, каждый немедленно лишит себя одной конечности. Я называю это не доверием, а придурью.
-Так они выражают любовь и привязанность ко мне.
-Ты неустанно повторяешь, что все мы -разные, что мы уникальны, хоть и принадлежим к одному племени. Так почему же они считают своим долгом слепо копировать все, что ты делаешь?
-Они подобны детям, они подражают и будут так поступать до тех пор, пока не услышат собственную песню, не найдут свой путь в жизни.
-Но разве не механическое подражание, не молитва без истинной веры привели христианскую и многие другие религии к ненависти и разрушению?
-Именно так, и по этой самой причине ты должен будешь уберечь тех, кто идет за мной, от всех обязательств, ритуалов, законов и заветов.
- Я ? Но...
Йенн был потрясен -ему понадобилось несколько долгих мгновений, чтобы привести в порядок мысли и продолжить.
-Говорить с ними должен ты, тебя они слушают, тебя почитают. А ты ведешь себя так, будто я вот-вот стану твоим преемником.
Духовный Учитель подарил Йенну одну из тех обезоруживающе безмятежных улыбок, которые сообщали ему почти магическое очарование.
-Не сейчас, не сразу, успокойся. Это произойдет, когда моя душа покинет мое тело, когда ты перестанешь видеть во мне того, кем я не являюсь, и считать себя тем, кем не являешься ты. И потом, ты будешь не один.
Йенн никогда не задавался вопросом, что будет с учением Ваи-Каи, когда тот покинет этот мир, но Учитель неизбежно уйдет, потому что пребывание в доме всех законов не освобождает от смерти, но делает ее неотделимой от человека, превращая в чудесную и не менее желанную спутницу, чем жизнь.
-Что значит -не сейчас?
-Мой срок на этой земле еще не истек, но конец уже близок.
Слезы гнева и отчаяния затуманили взгляд Йенна.
-Ты хочешь сказать, что... видел свою смерть в будущем?
-Я не торговец временем. Моя смерть предначертана в настоящем, в ткани бытия.
-Это невозможно! У тебя теперь слишком много учеников, чтобы кто-то попытался тебя убить.
-Именно поэтому меня и хотят убить.
Йенн поднял кулак, словно собираясь нанести удар невидимому противнику.
-Кто?
-Неважно. Я люблю его, как каждого из моих братьев по двойной змее, как тебя.
-Подставь левую щеку, да? Если бы отец Симон подставил левую щеку, если бы не вырвал тебя из лап негодяев, истребивших племя десана, у мира не было бы шанса узнать тебя.
-Отец Симон -да будет он благословен! -сделал то, что должно было свершиться в тот момент, так и я, когда настанет мой час, сделаю то, что дблжно. А негодяи, как ты их назвал, тоже дети дома всех законов и нити ткани бытия.
-Но, черт возьми, если бы все рассуждали подобным образом, не было бы...
Йенн замолчал, не успев ляпнуть глупость: если бы весь мир рассуждал, как Ваи-Каи, человечество не стояло бы сейчас на краю бездны забвения. С самого начала времен люди были пленниками спирали, гнавшей их навстречу все новым и новым конфликтам, приближая к пучине.
-Подставлять левую щеку не означает бездействовать, -добавил Духовный Учитель, -совсем наоборот, подобный жест требует силы характера. Чтобы так поступить, необходимо освободиться от гнета условностей и установок.
-Я не готов подставлять щеки -ни левую, ни правую.
-Я всегда знал, что ты ужасный трусишка!
Веселый смех Ваи-Каи прозвучал в ушах Йенна, как звук пощечины. Неужели именно ему -гордецу, трусу, невеже, жертве, терпеливо сносящей все его насмешки, -Ваи-Каи хочет передать эстафету, покинув этот мир?
-Ты слишком многого от меня требуешь. Я -всего лишь человек...
-За кого ты себя принимаешь? Ты еще очень далек от истинной человечности. Но ты отрекаешься, отсекаешь, сжигаешь, и очень скоро не останется ничего, кроме твоей собственной истины, твоей нити в ткани бытия, неповторимой и блистающей.
* * *
Аудитория, собравшаяся в маленьком амфитеатре Технологического университета, арендованном Страсбургским отделением Движения новых кочевников, беспокойно переговаривалась. Перед входом в зал, в холле, люди сердито огрызались, обмениваясь оскорблениями и тычками, и эта агрессивность производила тем более странное впечатление, что обычно адепты Духовного Учителя пребывали в состоянии приторно-сладкой и пылкой взволнованности.
Йенн даже не попытался вмешаться и навести порядок, оставив эту проблему организаторам семинара, маленькой группке страсбургских учеников, куда входила и элегантная дама, которую так огорчили высказывания Ваи-Каи на паперти кафедрального собора.
В последнее время ему все меньше и меньше хотелось вмешиваться. Он то и дело задавался вопросом, не поддается ли, незаметно для себя самого, лени, инерции или усталости. Освободившись от большей части дел, он наслаждался той беззаботной расслабленностью, которую его родители и брат наверняка посчитали бы легкомыслием и непоследовательностью. Если управлять -это предвидеть, значит, он ничем больше не управляет, позволяя ходу событий нести его, не пытаясь связывать одно с другим, не ища связи и логики в череде, казалось бы, случайных происшествий. Он утратил вкус к организованности, к анализу, он больше не был одержим манией все контролировать, которой поддавался и во времена своего членства в партии неоэкологов, и в ассоциации "Мудрость Десана", и в отношениях с Мириам. Самоотречение давалось Йенну нелегко.
Время от времени у него возникало желание вмешаться, что-то спланировать, организовать, придумать новый проект, но он немедленно отступал, столкнувшись с волей и добрыми намерениями других людей. Йенн чувствовал, нет -знал, что это всего лишь проявление людской гордыни, рядящейся в одежды милосердия и благородных намерений.
Теперь его занимали податливость, гибкость, действие без противодействия, подобное горному ручью, текущему по склонам и принимающему форму земного рельефа. Человеческие существа без конца возводили препятствия, выстраивали порядки, придумывали законы, догмы и ритуалы, чтобы пресечь, затруднить течение жизни, попытаться задержать, приостановить ее, превратив в затхлое болото. Новые кочевники не были исключением: они с угрожающей скоростью создавали новые структуры и иерархии, их словно бы пугали новые пространства, которые открывал перед ними Духовный Учитель, и они стремились как можно скорее упорядочить их с помощью старых привычек.
Йенн никого не осуждал, он был одним из них -человеком, жаждущим признаний, душой, томящейся в тюрьме плоти. Ему достаточно было взгляда на этих людей, чтобы увидеть самого себя как в зеркале с тысячекратным увеличением, осознать собственные пределы, понять свое личное страдание. Они были пустыми оболочками, стремящимися наполнить себя содержанием, потерянными, тоскующими детьми-невротиками, ищущими свой путь во тьме. Они не слушали Ваи-Каи, а порхали вокруг него, как мотыльки, влекомые его магической аурой. Йенн спрашивал себя, что станется с этой лихорадкой и трепетом, когда свет Духовного Учителя угаснет и ветер развеет память о его чудесах.
-Скоро Рождество, так скажите нам, чтб вы думаете о Христе, о подлинном Спасителе! -крикнул кто-то со ступенек амфитеатра.
Со своего места на конце стола, где сидели Ваи-Каи, четверо членов оргкомитета и журналист из DNA, Йенн наблюдал за задавшей вопрос женщиной. Одетая в строгий костюм, старомодно причесанная, она глядела на Учителя с тем враждебным вниманием, с каким строгий экзаменатор ждет ответа нерадивого ученика.
-О чем ты спрашиваешь, женщина? О Христе или о Церкви Христовой?
Смущенная непривычным "тыканьем" -Ваи-Каи нечасто прибегал к подобному обращению, -его собеседница мгновенно стала агрессивной.
-О Его заветах.
-А ты сама следуешь Его заветам? Что ты о них знаешь, женщина?
Почувствовав неловкость, она заерзала на сиденье и зашла с другой стороны.
-Вы называете себя новым Христом. Но ведь это богохульство?
-Объясни мне, что такое богохульство.