* * *
Отраженное в окнах солнце сверкало до боли в глазах. Это было какое-то буйство света, восторг небес. И та же буйная радость билась колоколом в груди у Лифшица. Он держал букет цветов и, подставив лицо в прищуре лучившемуся теплу, считал до двадцати. Он загадал, что после откроет глаза и увидит Лену. Именно так и вышло. Его замечательная, его чудесная Лена стояла, счастливо улыбаясь, на крыльце роддома, а в голубом одеяльце на ее руках лежал их ребенок.
Оба знали, что он – сын Шерстова…
2010
Казус
1
"Снег посерел, сугробы просели, небо низкое, ватное. Хорошо… Как-то уютно всегда в конце марта. Похоже делается на душе, когда, завершая что-то трудное – долгий путь, например, или тяжелую работу, – начинаешь предвкушать тепло дома, близкий отдых… А разве не малый путь у всех за плечами? – с морозами (градус их ниже нуля!), с промозглыми ветрами и надоевшей тяжестью зимних одежд. Ничего, недолго уж, скоро лето! Потому что то, что начинается в наших широтах после стаивания снега, необходимо считать летом. Таков единственный способ улучшить климат.
И еще хорошо, что сегодня пятница. Вот только голова болит… Зато какие воспоминания!"
А ведь четверг с утра обещал быть обыденно-тусклым. Сначала томление в отделе, потом обед, затем – мука мученическая! – конференция молодых специалистов. Черт возьми, как же там всегда хочется спать!
Первые ряды в актовом зале по обыкновению заполнялись лишь начальством, да докладчиками. Но и, как всегда, за несколько минут до начала мероприятия последние ряды дружно перекочевали вперед, подчиняясь мягко повелевающему взмаху руки Василия Леонидовича Камышева, заместителя директора по общим вопросам.
Вилен же сразу сел посередине зала (и на что эти, с галерки, всякий раз рассчитывают?!), приготовился дремать. Впрочем, для приличия все же послушал первого выступающего. Был это председатель научно – технического совета, который объявил Генку Воротникова из 18 отдела победителем какого-то конкурса за изобретение прибора с дурацким названием "Ариэль".
– Мы этот прибор, между прочим, уже взяли на вооружение, – загадочно улыбаясь, сообщил председатель, – и в его эффективности вы сможете убедиться в самое ближайшее время.
Потом он пригласил Генку на сцену и вручил ему грамоту, к которой полагалась еще и премия.
Все. Теперь можно было отключаться.
Когда наступил перерыв, Виден едва сдержал себя от сладкого потягивания. Выйдя в фойе, присоединился к курящим.
Лица у всех угрюмые, глаза в пол, чтоб не щуриться от света.
– Пора просыпаться! – возник рядом с компанией Ершов, как всегда, бодрый, веселый, шумный.
Впрочем, эта его энергичность не раздражала, поскольку естественно сочеталась с обликом русского молодца, голубоглазого, белокурого, налитого силой.
– Вот что: а не свалить нам отсюда? – предложил он. – В "Пни" на Обручева.
– Ну, ты даешь! Заметят же…
– Нас тут сколько? Пятеро! Генка шестой. А в зале народу под сотню будет! Ну и как заметят, есть мы или нет?!
– А Генка-то тут при чем?
– Так ему ж проставиться положено. С премии.
Вилен усмехнулся:
– Сам-то он в курсе?
– Не бойся, сейчас озадачу… Вы давайте по одному на выход – и в "Пни", а я за Генкой. Куда он денется!..
Вообще-то "Пни" именовались "Чайкой", и нарекли в народе это кафе именно так, потому что рядом с ним и в самом деле возвышались три пня – память о спиленных когда-то липах. А заведение было вполне приличное. Более того, по многим показателям оно выделялось из общего ряда московских кафе с их пластиковыми столами, дюралевыми стульями, выщербленными солонками и неспешным обслуживанием. В "Пнях", то есть в "Чайке", даже выступал вокально-инструментальный ансамбль.
Но до его появления еще было далеко.
Вилен подошел к автомату с пластинками, достал пятачок.
– Джо Дассена давай!
– Даю! – опустил Вилен пятачок в автомат.
А вскоре пришли Ершов и Генка.
– Эх, сейчас гульнем! – потер руки Ершов. – Только мне через час убегать надо – дело срочное.
– И чего тогда всех взбаламутил?
– Вам-то никуда не нужно! Ешьте, пейте, плохо что ли? Да, Ген?
– Ясное дело. Мне же все равно проставляться. Так уж лучше сейчас, пока деньги есть.
– Мы вообще-то решили по рублю скинуться, тебе на подмогу…
Сделали заказ, и уже через пять минут принесли холодную водку.
– Вот всегда так, – взялся разливать бутылку Ершов, – водку принесут, а закусывать нечем. Тут хорошо еще на столе хлебушек есть. Передайте-ка мне горбушку. Ну что, Ген, за тебя?
Выпили, закусили посоленным хлебом.
– Ген, а что за прибор?
– Да долго рассказывать. На улавливании молекул основан, самое широкое применение…
– Ну да, вам же сказали, что начальство уже взяло прибор на вооружение. Ген, это как?
– Понятия не имею.
– Ох, не нравится мне это их "вооружение", – сказал Ершов, наливая по второй. – Чувствую, устроят они какую-нибудь пакость.
– Илья, а не любишь ты начальство!
– Да, не люблю. А еще не люблю все эти их парткомы, профкомы…
– Потише, еще услышит кто-нибудь.
– Ладно… Ну, Ген, еще раз за тебя!
Через час Ершов ушел, а застолье покатилось дальше, благо и выпивки, и закуски хватало.
Народа в кафе все прибавлялось. Уже играл вокально-инструментальный ансамбль, сокращенно именуемый ВИА. Танцевали пары.
Вилен взглянул на одну из них. И сразу понял, почему именно на эту пару: с плотным мужчиной танцевала… Вика. Он почувствовал ее еще не увидев, а увидя, сразу узнал. Сколько же лет прошло?! Вилен всматривался в Викино лицо. Вдруг – словно опрокинулось время, и он ощутил себя… в детстве.
2
Да, Вилену было двенадцать лет, когда Вика появилась в их дачном поселке. Ее младший брат Колька жил у бабушки каждое лето, как и сам Вилен у тетки, а Вика приехала тогда впервые (наверно, потому что после развода родителей Колка остался с мамой, а Вика с отцом).
Все мальчишки сразу же повлюблялись в Вику, пробудив в ее братце неожиданную склонность к шантажу:
– А вот возьму и расскажу Вике, что вы меня Фурункулом зовете, – с тихой улыбкой говорил Колька, страдавший ячменями. – Или про то, как вы у меня одежду на озере сперли…
Радостно наглея день ото дня, братец в конце концов взялся всех поучать:
– Дурачье вы, зря перед Викой воображаете, все ваши старания для нее – пустой звук!
И был прав. Шансы на взаимность даже у самого старшего из компании – заводилы Лешки, который к своим тринадцати с половиной годам имел, по его уверению, всевозможный житейский опыт, – равнялись нулю. Потому что Вике шел…девятнадцатый год.
Вилен, как и остальные ребята, не задавался вопросом, красива она или нет? Просто все обреченно понимали: в таких вот и влюбляются.
У нее был вздернутый носик, круглые щеки с ямочками и необычайные глаза. "Ишь, какая косуля!" – сказал как-то ей вслед дед Матвей Дмитрич, почти круглосуточно восседавший на складном стульчике перед своей калиткой. Это он о ее глазах – больших, влажных и с тем же разрезом, что у косуль. Но, в отличие от них, Вика смотрела совсем без робости, ясно и прямо. Такая вот смелая косуля получалась.
А ведь, и в самом деле, Вика не боялась ни в футбол с мальчишками сыграть, ни речку переплыть. А с каким азартом удила она рыбу! Так уж получилось, что вокруг не было никого, кто оказался бы близок ей по возрасту, но, проводя время в мальчишеской компании, она явно этим не тяготилась. Стоит ли говорить, как притягательно было ее общество для ребят.
Хоть еще и мальчишки, они находились в той поре, когда темная сила влечения к Женщине уже распахивает свои объятья, и вдруг узнаешь, что сердце сладко замирает не только на качелях, но и от увиденного девичьего профиля, очерченного и аккуратно, и легко, от светлого взгляда из-под челки, брошенного блондинкой на эскалаторе, или от того, например, как у кассирши с озорными глазами темнеет ложбинка в вырезе платья или как лежат одна на другой загорелые женские ноги.
Хорошо понимая происходящее с ребятами, Вика относилась со снисхождением к их глупым выходкам. Дело в том, что с каждым Викиным появлением круг ее поклонников сразу же превращался в ярмарку тщеславия. Или в птичий двор, где каждый индюк пушил хвост на собственный лад. В результате, будто бы сами собой начинали происходить такие вещи, как покорение вершины самой высокой сосны, полеты с "тарзанки" на дальность, езда на велосипеде без рук, хождение "колесом" и многое другое. Вика, конечно, пыталась сдерживать ребят, но этим лишь раззадоривала их.
И только Вилен ничем не привлекал к себе внимания: он просто терялся в присутствии Вики. Но все же и он выкинул номер! Да какой!
А началось все, как водится, с пустяка: Вике понадобилось позвонить в Москву. Сделать это можно было с единственного в округе телефона-автомата, располагавшегося на площади возле продуктового магазина. Пока Вика звонила, ее заприметили трое оболтусов из местных, которые решили немедленно познакомиться с симпатичной дачницей. А чтобы у нее не оставалось выбора, знакомиться или нет, один из них подпер плечом дверь телефонной будки. Конечно же, эта сцена не могла обойтись еще без одного персонажа – благородного героя. И он, понятное дело, появился. Волей случая им оказался Вилен, возвращавшийся с банкой сметаны из магазина. Справедливости ради нужно отметить, что по воле случая Вилен лишь оказался на сцене, а вот какую роль ему сыграть, зависело только от него самого.