- Я вам не психолог. Да вам и не психолог требуется. Посидите, подумайте о том, как это мерзко быть героической женщиной… А мне пора немножко подвигаться. Пойду, оторвусь. И заметьте, мне вас совсем не жалко. Женщина, которой хочется танцевать и которая это отрицает, не заслуживает ничего, кроме горсти таблеток, это точно!
Чтобы замять разговор о танцах, я поспешно воскликнула:
- Может быть, у вас… найдется потом еще несколько минуток, чтобы побыть со мной. Если, конечно, я имею право просить вас…
Он всплеснул руками с таким видом, как будто я была совершенно безнадежный случай.
- А мне показалось, что мы успели подружиться. У меня даже сложилось впечатление, что вам, в сущности, наплевать на разницу в нашем возрасте.
- Да, странно. Но я действительно не чувствую разницы. Может быть, это ужасно глупо. Захмелела дамочка, да?
- По вам не скажешь, что особенно захмелели. Где ваше кокетство? Неужели вам не хочется назвать меня на "ты"?.. Да и вы, я думаю, не прочь, чтобы я говорил вам "ты".
- Конечно, я совсем не против. На "ты" так на "ты". Давай.
- Я даже не сказал тебе, как меня зовут.
- Я решила, что ты… сам не хочешь представляться.
- Ну и ну! Разве тебе не приятно было бы назвать меня по имени?
- Конечно, приятно, но…
- Ладно, потом скажу. Когда придет время.
- Ты иди, танцуй, - смущенно сказала я. - Не обращай на меня внимания. А я посижу здесь в уголочке, тихо, как мышка, послушаю музыку…
- Как мышка? Послушаешь музыку? Этот грохот? - искренне расхохотался он.
- Ну, просто отдохну.
- Ладно, Александра, мне пора, - сказал он, протягивая мне портсигар, чтобы я взяла еще одну сигаретку. Потом, тряхнув белокурыми волосами, поднялся из-за стола. Я увидела, что он не такого уж высокого роста, как мне представлялось вначале, но сложен чудесно. Я так и не смогла вспомнить, кого он мне напоминает.
- Но ты еще вернешься? - жалобно промямлила я, чувствуя в этот момент, что сама напоминаю извращенку. Раньше, глядя на подобных молодых симпатичных людей, я могла пожелать их - разве что в женихи своей дочери.
- Не обещаю, но, даю слово, что постараюсь вернуться, - серьезно сказал он. - А ты пока отдохни. Поразмысли о своих желаниях. Можешь даже немножко вздремнуть, тебе это не помешает. Здесь в уголке тебя никто не побеспокоит…
Он немного наклонился ко мне, заглянул мне в глаза и, как старший брат или отец, на несколько секунд положил мне ладонь на темя. А ведь он был вдвое младше меня, причем не фигурально выражаясь, а буквально. Я посмотрела на его близкий, загорелый бицепс, на крепкую, но чуткую руку, покрытую золотистыми волосками. Я послушно кивнула, и он ушел.
Откинувшись в угол, я закурила и обвела взглядом битком набитый зал, где градус веселья заметно повысился. Казалось, я отделена от мира какой-то невидимой стеной, попала в параллельное измерение, и в этом моем интимном пространстве мне сделалось необычайно уютно и спокойно. Закрыв глаза, я улыбнулась про себя: "Ах, милый мальчик, если бы ты знал, как взвинчены мои нервы! Если бы ты знал, что я могу отключиться лишь под утро, изнурив себя до предела и наглотавшись снотворного…" Потом я вспомнила, что обещала ему поразмыслить о своих желаниях. Еще забавнее! Сейчас мне больше всего хотелось взглянуть, как он танцует, этот странный молодой мужчина, который был со мной так приветлив и внимателен, как добрый старший брат, которого у меня, кстати, никогда не было. Он говорил со мной так, как будто был уверен, что нас действительно что-то связывает, и, покапризничав, как маленькая девочка, я в конце концов с удовольствием подчинюсь его воле.
Я хотела открыть глаза, привстать и поискать его взглядом среди танцующих, но в моем сознании словно заструились, переливаясь, легкие радужные струи. Я почувствовала, что начинаю грезить. Я не ощущала времени. Может, пролетел час, может, два. А может, всего несколько мгновений - подобно тому, как грезил пророк Магомет, успев увидеть замечательный сон - из тех, что сняться только раз в жизни.
Вокруг был океан. Я сидела, раскинув ноги, как Пеппи-Длинный-Чулок, на носу небольшой яхты, прислонившись спиной к мачте со спущенным парусом. Яхта едва ощутимо покачивалась на волнах посреди абсолютного безветрия. Из каюты должен был показаться Джон. Мои колени были прикрыты легкой ситцевой юбкой, и сквозь тонкую материю я чувствовала ладонями что-то напоминающее веревку, лежавшую на палубе, или корабельный фал. Почему-то я вспомнила о саргассовом море, о целых островах густых водорослей, среди которых обитают не то копченые угри, не то опасные морские змеи. Это было одновременно и глупо и странно: я не решалась пошевелить ладонями, прижав их к палубе, как будто опасалась, что веревка окажется змеей. Когда я подняла голову, то увидела, что Джон уже появился - сидит, скрестив ноги на корме.
- Ага, - сказал он, - вот и моя первоначальная супруга!
Наш разговор происходил естественно по-английски. Я успевала мысленно переводить на русский и обратно, отчего истинный смысл фраз ускользал. Зато появлялся какой-то другой многозначный, таинственный подтекст. На нем я и старалась сосредоточиться. К тому же, из-за змеи под платьем я чувствовала себя довольно напряженно. Но это напряжение было не таким уж и неприятным. Хотя я успела здорово разозлиться на проникшую ко мне под платье существо, и все свое раздражение почему-то тут же перенесла на Джона.
- Привет, - весело кивнул он. - Как поживаете у меня на носу?
- Привет, - сказала я, как можно холоднее. - Ну вот, опять ты сыплешь сплошными идиомами и неологизмами. Слова не скажешь в простоте.
- А как же "Всё, что нам нужно, это любовь"?
- Это да, - смутилась я.
- Эй, выше нос у меня на носу! Что на этот раз, старушка? Тебе не понравилось, что твой писака-приятель сравнил меня с Полом?
- Со святым Павлом, - поправила его я.
- Ну, это из той же рок-оперы. Кстати, как-то ослиноголовые пытались поймать меня на том, что я сравнивал себя с Иисусом. Какая чушь! Иисус-то никогда не носил очков! Это должно быть известно любому писаке!
- Кстати, - испуганно спохватилась я, - где твои знаменитые очки?
- Зачем мне теперь очки, хотя бы и знаменитые, добрая женщина? - искренне удивился он, а потом хитро подмигнул, чем смутил меня еще больше.
- Ну, - наобум ляпнула я, - чтобы отличаться…
- О, книжники-фарисеи! О, порождение ехидны! - В руках у него оказались знакомые круглые старушечьи очечки, и, покрутив ими в воздухе, он небрежно нацепил их себе на нос. - Ну что, теперь клево? Я отличаюсь от того, кого ты знала до сих пор?
Я была в полной растерянности. Мне показалось, что веревка под моими ладонями чуть-чуть пульсирует. Я крепче прижала ее к палубе.
- Что еще? - поинтересовался Джон, то озираясь вокруг, то иронически поглядывая на мои напряженные руки. - На этот раз тебе не понравились мои воз-зрения?
- Опять двусмыслица! - поспешно возразила я. - Не воззрения. А взгляд!.. Просто я обратила внимание, с какой печалью, даже глубоким сарказмом ты смотрел из своей рамки на господина N. Вернее, не на господина N., а на его жизнь. Может быть, вообще на нашу жизнь…
- Гос-с-поди-Боже-ж-Ты-мой, - удивился он, разведя руками, - а как я должен смотреть на вашу поганую жизнь? Такая же поганая жизнь, какой жил и я сам. Если ты всю жизнь создаешь химеры, миражи не от мира сего - пишешь книги, стихи, музыку, то есть палец о палец не ударяешь, чтобы твоя жизнь выглядела более или менее пристойно, чего еще ждать? Она и будет поганой - твоя жизнь. Когда в духовной сфере правят красота и гармония, в материальной царят хаос и свинство… Кто-то доживает до восьмидесяти лет, чтобы окочуриться во сне, кто-то в сорок лет получает пулю в спину, а какая, позволь узнать, разница? Вдвое длиннее поганая жизнь… Эй, ты следишь за моей двусмысленной мыслью? - прикрикнул он на меня, видя, что я больше занята манипуляциями со змеей.
- А как же любовь? - крикнула я. - А как же Йоко?
- О, Йоко! Для двух любящих творческих сердец - жизнь вдвойне поганее, - хладнокровно отрезал он. - Но это… - тут он сделал паузу и, приобретя сходство с тибетским монахом, многозначительно покрутил пальцем в воздухе, - но это вовсе не означает, что наша поганая жизнь нам не в кайф. Совсем наоборот. Вот парадокс! Очень просто. Наша поганая жизнь компенсируется нашим блистательным творчеством. Более того, по сравнению с вечным кайфом творчества, наша поганая жизнь - микроскопическая кучка дерьма в бескрайних эдемских садах… А это, как ты понимаешь, - логично и уже совершенно дружелюбно подытожил он, - куда предпочтительнее, чем крошечный райский садик посреди гор дерьма…
Однако, борясь со змеей у себя между ног под подолом, отчего меня уже начало бросать то в жар, то в холод, я смотрела на него почти со священным ужасом. В этих круглых очках, он еще меньше был похож на Джона. И все-таки, собравшись с духом и крепко сжав змею в кулаке, я смогла выпалить в заключение нашей беседы, чтобы продемонстрировать свое понимание и осведомленность:
- Но это, однако, лишь одна из интерпретаций, верно? Так сказать, вульгарно-земная трактовка. А есть еще религиозно-мистическая. По сравнению с бесконечной вечной жизнью - земная юдоль вроде скоротечной чахотки!
Скользя между моих ладоней, змей входил в меня, что называется, предельно конкретно, - напоминая отнюдь не тампакс, а определенно нечто другое.
- Где же, Йоко? - в последнем усилии прохрипела я.
- О, Йоко! О, Йоко! - весело пропел он, заметно затуманившись.
Чтобы побороть наваждение, я откинула подол юбки, и тут обнаружила у себя в руках миниатюрную, кукольную Йоко.