"В конце концов, - думал он, - у нас действительно мало живых материалов из глубинки. Собкоры боятся критиковать местное начальство и поэтому чаще всего дают серую информацию, без красок и ярких примеров. На этом тираж не вытянешь. Конечно, их можно понять: они там живут, а придавить человека в глубокой провинции, отравить жизнь до конца его дней, наши начальнички еще с прошлых времен выучились и привычку эту не растеряли….Впрочем, газете от этих оправданий не легче".
-Ладно, произнес слух Давицын, - Отправляйся. Когда планируешь ехать?
-Завтра.
-Со следующего понедельника. На этой неделе лимит командировок исчерпан. Да… и пригласи ко мне секретаршу. И… вот что еще! - Давицин остановил у порога кабинета уже собирающегося выйти Уфимцева, - Возьми фотографа, своего друга Бунина и дуйте сегодня на конкурс красоты "Мисс Волга". Там сегодня дают шоу в ДК моторостроителей.
-Москвичи?
-А что, разве в Москве Волга протекает? - деланно изумленно приподнял брови редактор, - Что–то мне об этом неизвестно. Нет, организаторы из Самары. Приплыли к нам на теплоходе.
-А почему отдел культуры не пошлете?
-Игорь, - вновь поморщился главный, - не переводи стрелки на других. Тебе дано задание - выполняй!… А что касается отдела культуры - сам подумай: там же одни женщины. Они на такие вещи совершенно по–другому смотрят. И про этих длинноногих див такое понапишут! А своего друга Бунина захватишь потому, чтобы у вас в материале было две точки зрения. Один будет критиковать, другой - защищать. Да и обленился что–то твой приятель за последнее время - норму не выполняет. Пусть поработает. Свободен!
-Есть! - Уфимцев глумливо изогнулся в верноподданическом поклоне и вышел.
Секретарь имела давнюю привычку не сразу после приглашения шефа, а спустя минуты три. Что она хотела этим сказать или доказать - выдержать паузу, чтобы подчеркнуть собственное достоинство, Давицин не задумывался. Он просто принял это к сведению и сейчас, вспомнив о раздражавшей раньше манере своего секретаря, подумал, что это даже хорошо: есть время поразмышлять.
Главный редактор глотнул уже остывший чай, отставил далеко от себя кружку и подошел к окну. За окном кабинета, на асфальте, расположенном не уровне пояса (редакция располагалась в полуподвальном помещении дореволюционного особняка) метались резкие тени от качающейся под ветром рябины.
"Скоро будет осень, - думал Давицин, - Граница света и тени становится ярче. Это первый признак. Первая осень моего редакторства. Как меняются карты судьбы… Разве я мог подумать еще пару лет назад, что буду начальником целого коллектива, редактором крупной областной газеты. Если бы кто–нибудь мне об этом рассказал в то время, когда я был всего лишь преподавателем философии в нашем университете, я бы рассмеялся…
И все–таки я правильно сделал, что сумел отодвинуть от редакторского кресла этого писателя, диссидента. Эмоции и студенческие идеалы смешны в сорокалетнем мужчине. Эта порода может только критиковать, кричать и взывать к совести. А вот что–то построить… Строить нужно в рукавицах, а не в белых перчатках, которые они не хотят снимать. Как там у Стругацких? "Когда Бог берется чистить нужник, он не должен бояться, что у него будут грязные пальцы". Грязные пальцы - удел каждого строителя. Критиковать легче…
А я строю. И построю, хотя это нетипично для философа. Философы должны заниматься другим. Выходит, я плохой философ…
Что касается этого самонадеянного мальчишки, Уфимцева, то из него можно построить неплохого журналиста. Горяч, правда, но не таких жизнь обламывала. Покрутится в нашей каше годика четыре, растворится в коллективе, станет своим среди своих… Сейчас он еще чувствует себя чужаком, еще полон столичного снобизма. Как быстро въедается в людей этот снобизм! Видимо, это от желания людей выделиться среди себе подобных. Я и сам был такой, когда приехал в этот город после философского факультета МГУ.
Мечтал постичь и переделать мир. Переделал ли я его? Сейчас я просто надеюсь, что привношу в него что–то свое и не более того. Одновременно считаюсь с ним… Уфимцев это поймет. Надеюсь. А пока он увлечен творческим самоутверждением. Ну что ж, это неплохо. Как говорил Марк Твен, кто в юности не был анархистом, тот в зрелости не сможет руководить даже пожарной командой…."
Уфимцев, выйдя из маленького "предбанника" редакторского кабинета, где сидела секретарша, остановился покурить в узком коридорчике напротив входной двери.
"Чертов ретроград, формалист, - думал он, - Привык работать в отделе учащейся молодежи на основе уже установленных фактов. Если "двоечник" - то дебил; круглый "отличник" - глобальный умница и вообще душа–человек. А в фактуре нужно ковыряться, открывать свое, ранее неизвестное людям…"
В глубине души Игорь чувствовал, что вовсе не по этой причине он вызвался раскапывать бесперспективное дело об оскверненной могиле - "висяк", как его обычно называют в ментовке. Ему просто до оскомины надоело описывать бесконечные пьяные драки, поножовщину и угоны автомобилей. Они были все похожи друг на друга, и Игорь чувствовал, что задыхается, пытаясь в своих газетных материалах внести в эту дурно пахнущую муть хоть какое–то разнообразие.
Он вцепился в разворошенную могилу неизвестного бедолаги, как пес в кость, еще не замусоленную собратьями по помойке. В глубине души Уфимцев не верил, что сможет откопать здесь нечто интересное. Но он мечтал просто о каком–то свежем впечатлении. Разве он многое просит? Стоило переводиться из университета, чтобы копаться в мерзком, грязном белье бытовых преступлений…
Тут, совсем некстати, Уфимцев вспомнил про дурацкие кресла в кабинете главного редактора и раздраженно плюнул в банку из–под бразильского кофе, заменявшую в коридорчике - курилке пепельницу. "Чувствуешь там себя как в гинекологическом кресле" - подумал он.
Игорь затушил сигарету и пошел к себе в кабинет. Впрочем, "своим" он мог назвать лишь с большой натяжкой. В бывшей комнате коммуналки кроме Игоря располагалось еще пять человек, работающих аж в двух отделах: информации и экономики. Уфимцев числился в первом, Бунин - во втором, сидя за соседним столом с Игорем.
Шурик уже был на месте. Он оторвался от листа бумаги, на котором размашистым почерком сочинял очередной материал (пишущая машинка "Эрика" была одна на весь отдел) и сказал Уфимцеву:
-Игорек, перекурить со мной не желаешь? Разговор есть.
-Только что курил, Бунчич, - ответил Игорь, - Но поговорить не откажусь. Пойдем, я рядом с тобой просто так постою.
-Болван ты, Игореха, - заметил Бунин, - Ну какой я тебе Бунчич? Это ж еврейская фамилия, а я наполовину мордвин.
-Не расстраивайся, - хмыкнул Уфимцев, подмигивая симпатичной студенточке Анечке, стажирующейся в газете. Она с любопытством прислушивалась к пикировке. - И среди мордвы тоже евреи случаются. Ты - один из них.
-Так ты что, антисемит? - не сдавался Александр, - Я вот твоему начальнику отдела скажу, Шведу. Он терпеть не может антисемитов. Он сам семит.
-Семит. Еще как семит, - подтвердил Уфимцев, - Только ничего не говори ему, Бунин. Очень прошу. А то, когда у нас все окончательно развалится, меня в Израиль не пустят…
-…И какую же ты себе фамилию выберешь? - ехидно спросил возникший в проеме дверей Швед, услышавший окончание разговора.
-Уфман, Яков Михайлович, - ответил Игорь, увлекая Бунина в коридор, - Уфкац или Уфштейн. На ваше усмотрение, Яков Михайлович. Я в этом вопросе вам полностью доверяю.
Швед иронично щелкнул языком, добродушно бросил в спину Игоря словечко "холера" и уселся за стол сочинять заметку о местной футбольной команде, которой прочили большое будущее. Но она об этом не подозревала, иначе бы не продулась в пух и прах на своем поле.
… - Ну, что хотел? - спросил Игорь минуту спустя, устроившись на скамейке курилки.
-Я тут вечером очень любопытную картинку увидел, - криво усмехнулся Бунин, - Еду в трамвае, смотрю: знакомая девушка на задней площадке стоит. И не просто стоит, но еще целуется с каким–то субъектом. Присмотрелся я к субъекту и вовсе обалдел: субъект–то тоже знакомый…
-Какой ты, однако, наблюдательный… - мрачно заметил Уфимцев. (Ну, что за день такой - все к одному!), - Ну и что с того? Она твоя жена?
-Меня интересует вопрос: когда ты успел? - с какой–то болезненной улыбкой на губах продолжал Бунин, - Неделю назад я привел ее в редакцию показать, как газета делается. И, насколько я помню, вы вообще не были знакомы. А тут…
"Черт, - подумал Уфимцев, - а я–то ломал голову - где ее раньше видел?"
-Шурик, я не понял… Я тебе перешел дорогу? - произнес он вслух.
-Вообще–то нет, - снова криво улыбнулся Бунин и вытащил еще одну сигарету из пачки. - Просто я тебя предупреждаю, Уфимцев: у тебя ничего не получится. Ей не то нужно, не такие парни, как ты…
-Такие, как ты? - исподлобья глянул на Бунина Уфимцев.
"Та–ак, - думал он, - Начинается любовная мелодрама под условным названием "Зачем ты, гад, мою девушку увел. Ведь ты ее погубишь!"
-Нет, Игорь, - жадно затянулся сигаретой Бунин, - Такие, как я, ей тоже не нужны.
-Успокойся, Сашка… - Уфимцев попытался положить руку на плечо Бунину, но тот отшатнулся.
-Успокойся, - повторил он, - Я тоже пока не понял, что ей нужно. И вообще… ("Чего это перед ним распинаюсь", - подумал он внезапно) - Иди ты к черту! Я свои любовные дела даже с друзьями не обсуждаю.
-А я тебе не друг, - тихо ответил Шурик.
-Тем более… - все так же зло произнес Уфимцев, - Коллега, однокабинетник и…
Он сделал паузу.
-Что "и"? - с вызовом повторил Бунин.