-За него это сделал я, - умирающий оскалил зубы в подобии улыбки, потом протянул руку в сторону стола, - Там карта с точными координатами падения самолета. Две недели искали… Этот Кружкин не хера не помнил… Отдашь властям, пусть экспертизу проведут. А то такой кипеж начнется… Возьми две ампулы оставшиеся. Тоже отдай… Не дрейфь, они безопасные - запаянные… Все - вали! Будешь статью писать - про меня не говори, а то все блатные смеяться будут, как Сиплый фрайернулся…
…Дверь дома захлопнулась с глухим стуком. Пес по–прежнему лаял. Со скрипом закрылась за спиной калитка. Охранник на этот раз не обмолвился ни словом. Ветер обдул вспотевшую спину, колыхнул сухую осеннюю траву, прошелестел листвой кривой березы, донес хриплый крик петуха. Всё.
Уфимцев посмотрел на часы: его визит длился ровно пятнадцать минут. Всё. Кончилось. Все так обыденно, что не верится. Он вспомнил рассказы о центре - "глазе" морского урагана, где волны плещутся в штиле, в то время как вокруг уходят на дно корабли. А может, все настоящее на самом деле обыденно, спокойно? Если ты, конечно, находишься в центре событий, а не страдаешь эмоциями где–то на их обочине.
Игорь сжал пальцами в кармане ампулы, завернутые в клетчатую бумагу, вырванную из школьной тетради. Всё. И он, передвигая вдруг затяжелевшие ноги, пошел по узкой тропке, заставляя себя не оглянуться назад, туда, где в спину, словно пулеметная очередь, бил тяжелый взгляд боевика, удерживающего на коротком поводке захлебывающуюся лаем немецкую овчарку. И Уфимцев на мгновение ощутил, что на его плечах - не джинсовая корейская куртка, а расползающаяся от влаги и грязи шинель. А сзади - вышка с солдатом латышских частей "ваффен–СС" и - короткий раструб "цвайундфирцих–машиненгевер" , целящий меж лопаток. И - та же рвущаяся с поводка собака. И - томительное ожидание выстрела с вязким хрустом плоти, расходящейся под ударом пули…
…Та же березовая роща, те же желтые листья, чуть слышно шуршащие под ногами, прохладный по - осеннему ветерок, обдувающий спину… Те же, да не те. Игорь, поминутно оглядываясь, шел по тропе, то и дело сворачивая с нее под укрытие деревьев, готовый в любую секунду броситься в глубину леса. Он ждал погони. Но ее не было.
Во время очередного зигзага, Уфимцев только собрался перевести дух и выкурить сигарету, как из–за кустов, как раз со стороны леса, куда он собирался бежать, к нему шагнули две фигуры. Журналист едва не выронил пачку и уже собирался броситься наутек, но вовремя узнал в одной из них капитана Сунгоркина.
-Ну? - без предисловий произнес тот, останавливаясь перед Игорем и поднося зажженную зажигалку к кончику его сигареты. Уфимцев при других обстоятельствах обязательно оценил бы этот эффектный жест, как и само неожиданное появление контрразведчика, но в данный момент сил на удивление и восхищение не было.
Журналист в ответ прикурил сигарету, старясь спрятать дрожь в пальцах, затянулся, поперхнулся дымом, тяжко закашлялся. Сунгоркин стоял рядом и терпеливо ждал. Подавив кашель, Игорь также молча протянул капитану газетный сверток с ампулами.
-Что это? - спросил тот, не торопясь брать его в руки.
-То, что вы искали. Не боись, они запаянные…
Смеркалось. Накрапывал дождь. Ветер с Волги гнал листву и мусор вдоль главного рыбинского проспекта, именовавшегося до революции 1917–го "Крестовским". Проезжали редкие троллейбусы. По мокрому, узкому тротуару, едва освещенному тусклыми редкими фонарями, торопливо семенили прохожие, вжимая голову в плечи перед враз наступившей осенью. Уфимцев сидел на тяжелом дубовом стуле, смотрел в заплаканное окно в баре, обитом мореной сосной, с тяжелыми, стилизованными под старину, светильниками над столами, и пил бренди "Сленчев бряг".
Изделие из коньячного спирта, разлитого по пузатым, из зеленого стекла, бутылкам в подпольном заводике где–то под Москвой, никоим образом не напоминало настоящий бренди одноименной марки, появившийся в первопрестольной еще в 90–м. Однако это был единственное изделие в баре, которое можно было отнести к "коньякам". Остальной народ пил водку. Уфимцеву же не нужно было туманить голову - требовалось согреть душу. Поэтому он цедил коньячный спирт, привезенный откуда–нибудь из–под Грозного, и вспоминал события прошедшего дня.
В той роще Сунгоркин забрал у него уцелевшие ампулы, внимательно рассмотрел и засунул в портмоне листок бумаги с координатами погибшего самолета, переданные Игорю Сиплым. Выслушал короткий рассказ, потом протянул Уфимцеву руку:
-Спасибо за помощь. Дальше мы сами, - улыбнулся, - с меня причитается. Давай, Игорек, двигай к шоссе, там тебя машина ждет: добросит, куда скажешь, в Ярославле.
-Не, - помотал головой Игорь, - У меня еще в Рыбинске дела есть. До Ярославля сам доберусь, автобусом.
Он вдруг вспомнил о девушке со светлыми волосами, Любе. В конце концов, должно же произойти хоть что–то хорошее в этой чертовой командировке!
-Ну, как знаешь, - пожал плечами капитан, - Я бы на твоем месте в этом городе не отсвечивал. Уголовники, понимаешь, народ ненадежный, могут пожалеть, что такого свидетеля отпустили. Мы же за тобой хвостом ходить не можем. У нас, сам знаешь, другая задача.
Игорь вместо ответа еще раз пожал Сунгоркину и его незнакомому спутнику руки и, не оглядываясь, пошел в сторону шоссе.
Подождав, когда джинсовая спина журналиста скроется за деревьями, спутник повернулся к Сунгоркину:
-Ты рисковал, Андрей. А если бы с парнем что–нибудь случилось?
-Процентов тридцать риска - это нормальный уровень. Я же не мог светить своего источника в окружении Сиплого: если бы на них вышли мы, то этот старый уркаган наверняка догадался, что "протечка" произошла из его окружения. А тут прямо в масть подвернулся этот журналист. И "легенда" у него была вполне правдоподобная.
-Интересно, если в ампулах действительно яд, то почему Сиплый не сдох сразу?
-А хер его знает. Вполне возможно, что среди груза самолета действительно были какие–то сильнодействующие вещества. Дыма без огня не бывает: Маков и Кружкин, рассказывая о них на допросах, вряд ли так согласованно врали… Впрочем, вскрытие покажет, что там валяется на дне среди обломков самолета. Так что пора заряжать группу аквалангистов.
-С уголовниками что будешь делать?
-Ничего, - ответил Сунгоркин, - Пусть живут, романтики ножа и топора. Хотя, о Сиплом это уже не скажешь.
Об этом разговоре Уфимцев не знал, да и не узнает никогда. Единственное, что Игоря мучило, пока он шел к ожидавшей машине, так это факт, что написать об этом приключении он не сможет никогда. По крайней мере, лет десять. Об этом, на прощанье предупредил все тот же капитан Сунгоркин:
-Подписок о неразглашении с тебя брать не буду, но учти, Игорь, болтать об этом не рекомендуется. Да и писать тоже… Без компетентного подтверждения твоя статья будет лишь блефом, а государство все это будет отрицать. И выйдешь ты в глазах общественности всего лишь балаболом, который в командировке нажрался, потерял фотоаппарат, попал в отделение милиции, а чтобы отмазаться перед своим начальством, придумал такую байку. Да и твой редактор статью не пропустит, несмотря на всеобщую гласность: чтобы без доказательств пугать целый город, нужно быть полным мудаком.
-Фотоаппарат–то я нашел, - ответил Игорь, которому тон капитана нравился все меньше.
-Так снова потеряешь. Дурное дело нехитрое.
-Пугаешь?
-Нет, Игорь, выношу благодарность. На самом деле ты сделал очень большое дело. И ты рисковал. Ей–Богу, если бы все происходило в старые времена, ты бы благодарность от органов получил, а сейчас… Это тебя только скомпрометирует. Вот, бля, времена–то пришли: выполнение гражданского долга - компрометация! Ладно, Гоша, иди. Бутылка армянского коньяка все равно за мной… Ну как, договорились?
Уфимцев решительным глотком протолкнул в желудок остатки бренди, которые ожгли слизистую не лучше самогона, сжал в руке жетон телефона–автомата и выбрался из–за стола. Кивнул у стойки бармену:
-Присмотрите за столиком, чтобы не занимали - я сейчас подойду!
Таксофон висел в тамбуре, и Игорь поблагодарил случай, что не ему не потребовалось выбираться под унылую серую промозглость, вдруг сменившую ярко–желтые цвета конца лета.
… - Алло, Люба? Это Игорь. Какой? Ну, мы вчера в автобусе познакомились. Вечером. Помните? Может, встретимся? Вы сегодня заняты? У подруги? Да–да конечно… Нет, завтра я не могу. Я уезжаю обратно в Ярославль. Да, конечно, пишу ваш ярославский телефон. Да, конечно. До свидания, Люба.
Уфимцев посмотрел на часы и прощально махнул бармену: мол, держать столик уже необязательно. Поднял воротник курточки и вышел на улицу. Он посмотрел направо: к остановке как раз подъезжал троллейбус до автовокзала: до ближайшего рейса в областной центр оставалось около часа…