А на самом деле
Вел ее в зеленых чащах
Хоровод берез шумящих,
Вел и стлался под ногами
Мох пушистыми коврами.
Вел ее огонь калинки,
Убегали в глушь тропинки,
Вел смолистый бор сосновый,
Дятла стук, кукушки зовы,
Шум дубов глухой, унылый —
Сто ворот ее впустило!
На третий день пришла Марыся в страну гор и рек, повитую туманами, синевшую далекими вершинами, серебрившуюся бурными водопадами. Дикий край, не похожий на то, что осталось позади!
Куда ни кинешь взгляд – отвесные скалы вздымаются к небу, громоздясь друг на друга, челом разрывая тучи. Стремительные потоки, бурля и пенясь, бегут по ущельям и с шумом низвергаются вниз, а в них отражаются то солнце и небо, то тучи, гонимые ветром, затмевающие лазурь и гасящие золотое сияние. Дикий и грозный край! Жутко пробираться там, меж скал, где нет других дорог, кроме потоков, рокочущих по камням, нет других звуков, кроме грохота лавин, летящих в пропасть, нет песен, кроме клекота орлов, парящих в хмурой вышине. Насколько хватает глаз – одни скалы и вода. Идет Марыся, личико у нее побледнело, глаза затуманились, сердце замерло от страха. Идет, протянула руки и шепчет:
– Ведите меня, горы, ведите к царице Татр!
И вдруг расступились высокие Татры и открылась тихая, светлая долина, по которой голубыми и серебряными нитями вились журчащие ручейки и мягкие стежки; и ручьи, и паривший вверху орел, казалось, говорили: «Смелей, смелей, сиротка Марыся!»
И Марыся шла дальше, прислушиваясь к грохоту лавин и водопадов, к журчанию ручейков и шуму орлиных крыльев. Шла и смотрела на уходящие ввысь вершины, на свет и тени, дивясь могучим горным громадам. А они были так огромны и могучи, что девочка совсем притихла.
Сзади ковылял Хвощ, и его красный колпачок мелькал среди скал. Он шел, задирая нос – все воображал, что это он ведет Марысю. А на самом деле
Вел ее хребет горбатый
К дальним облачным палатам,
Вел ее ручей кипучий
К снежным кручам, к белым тучам,
Вел на склонах и в долинах
Шум могучих крыл орлиных,
Ветер вел в сыром ущелье
В вихре буйного веселья,
Вел к чертогам в край скалистый
Зорьки отсвет золотистый!
II
Дворец царицы Татр стоял на высокой горе – такой высокой, что облака, как стадо серых овец, лежали у ее подножия, а вершина купалась в ясной лазури, сияя на солнце.
Еловый лес двумя уступами подходил к замку; две скалы, два каменных великана, на часах стояли у ворот; две лестницы вели вверх через сосновый бор, устилавший их мшистым ковром, в покои царицы; два серебряных потока день и ночь били перед ними из малахитовых кувшинов, украшенных дивной резьбой; два вихря, как два волкодава, выли у порога; два орла летали над башенками замка; две синих звезды, утренняя и вечерняя, горели в его окошечках.
Ужас и восторг охватили девочку, когда она очутилась перед дворцом.
Содрогнувшись, она подняла голову и прошептала:
– Боже, куда я попала?
И вдруг раздался страшный грохот, будто сто громов ударило, и грянула грозная песнь – ее запел и заиграл на черных арфах еловый лес:
«…Грозна и могущественна царица Татр! Высоко над землей вознеслась она главой! Льды венчают ее чело, на грудь фатой ниспадают снега, а тело окутывают туманы. Глаза у нее сверкают страшнее молний, голос подобен раскатам грома и реву горных потоков. Ноги ее попирают цветы и травы, а гнев рушит скалы и валит деревья. На ее ложе из черных туч никому не уснуть. Ее каменное сердце не знает жалости. Грозна и могущественна царица Татр!»
Марыся дрожала всем телом, слушая этот хор, а когда он умолк, еще долго рокотало эхо, скатываясь все ниже и ниже, как снежная лавина, грозящая обрушиться на мирные долины. Но едва стихло эхо, зазвенели серебряные лютни и другой хор запел:
«Добра и милостива царица Татр! Она ткет тонкие туманы, одевая ими голые скалы, и сосновыми венками украшает их чело.