- Вы стремитесь к совершенству, маэстро, вот в чем ваша беда. Много ли осталось таких, как вы?
- Правда ваша, - вздохнул Фидельман. - Вы думаете, я не думал: надо бы самому продавать мадонн туристам, но если я буду не только резать, а еще и торговать, когда же, спрашивается, мне писать картину?
- Совершенно с вами согласен, - сказал Паненеро. - Все так, но для холостяка вы зарабатываете вовсе недурно. И почему вы такой худущий, не возьму в толк. Не иначе как это у вас порода такая.
- Большая часть моих заработков уходит на материалы. Цены на все подскочили: и на масло, и на пигменты, и на скипидар, буквально на все. Тюбик кадмия стоит тринадцать сотен лир без малого - вот я и ловчу, обхожусь без ярко-желтого, а уж без киновари и подавно. На прошлой неделе упустил соболью кисточку, за нее запросили три тысячи. Штука холста обходится в десять тысяч с гаком. При таких ценах может ли хватить на мясо?
- В больших количествах мясо вредно для пищеварения. Мой шурин ест мясо по два раза на дню, и у него вечно болит печенка. От миски макарон с сыром вы войдете в тело, и печенке не навредите. Так или иначе, а как поживает ваша картина?
- Не спрашивайте - не хочется врать.
На ближнем рыночке Фидельман потыкал пальцем в спелые бочки двух крупных груш, в испанскую дыню. Сунул нос в корзину с инжиром, оглядел подвешенные на крюках тыквы, рассмотрел окровавленную тушку кролика и сказал себе, что не мешало бы написать пару натюрмортов. Ему пришлось ограничиться длинным батоном и двумястами граммами требухи. Купил он еще диетическое яйцо на завтрак, шесть сигарет "Национале" и четвертушку капустного кочана. В припадке расточительности приобрел вдобавок винно-красный георгин, и старуха торговка дала ему в придачу еще одну астру из своей корзины бесплатно. Какая же это благодать - покупать еду, подумал он, вот где открывается суть вещей. Понимаешь, что не так уж важно создать шедевр, как, впрочем, и многое другое. У него появилось чувство, что он может вообще бросить писать и ничего страшного не произойдет, но едва эта пугающая мысль овладела им, как в низ живота током ударила тревога - и он с трудом сдержался, чтобы не припустить, обливаясь потом, в мастерскую, не натянуть холст и не наброситься на него с кистью. Время меня доконало, для художника нет проклятия страшнее.
Молоденькая шлюха в мятой шляпке различила среди пакетов с провизией букетик и, когда он приблизился, одарила его смутной улыбкой из-под короткой вуалетки.
Фидельман, сам не зная почему, протянул ей астру, и девчонка, лет восемнадцати, не больше, неуклюже приняла от него цветок.
- Извините за вопрос, но сколько вы берете?
- А вы кто - художник или вроде того?
- Верно, откуда вы знаете?
- Догадалась, наверное. То ли ваша одежда навела на мысль, то ли цветы, а может, и что другое. - Она рассеянно улыбнулась, глаза ее блуждали по скамейкам, недобрые губы были поджаты. - Раз уж вы спросили, отвечу - две тысячи лир.
Он приподнял берет, побрел дальше.
- Бери меня, я тебе обойдусь всего в пятьсот, - крикнула ему вдогонку старая шлюха со своей скамьи. - Я такие штуки знаю, о которых она и слыхом не слыхивала. Чуди как хочешь, ни в чем отказа не будет.
Но Фидельман прибавил шагу. Надо снова браться за работу. Пересек улицу, лавируя в потоке "фиатов", тележек, "весп", мчался в мастерскую.
Потом сидел на кровати, зажав руки меж колен, глядел на картину, думал о молодой шлюхе. А вдруг, переспи я с ней, мне удастся расслабиться и начать писать?
Пересчитал, сколько денег у него осталось, завязал купюру в носок и сунул в ящик комода. Решил перепрятать носок и запихнул его в шкаф, на полку для шляп. Шкаф закрыл, ключ спрятал в ящик комода. А ключ от комода опустил в склянку с мутным скипидаром, решив, что вряд ли кто захочет мараться, выуживая его.
Может, она поверит мне в долг, а я расплачусь с ней, когда разживусь деньгами? Как-нибудь вырежу две мадонны разом и из десяти тысяч лир выкрою деньги.
Потом подумал: она, похоже, заинтересовалась мной как художником. Вдруг она согласится взять в уплату набросок?
Перебрал кипу набросков углем, наткнулся на пузатую обнаженную - она стригла ногти, поставив толстомясую ногу на табуретку. Фидельман потрусил на рыночную площадь, где на скамейке сидела девчонка с поникшей астрой в руке.
- А вы не возьмете взамен набросок? Один из моих, естественно.
- Взамен чего?
- Взамен наличных - я сейчас не при деньгах. Такая мыслишка меня осенила.
Минута миновала, прежде чем до нее дошли его слова.
- Ладно, если вам так хочется.
Он развернул рисунок, показал ей.
- А… ну ладно.
И вдруг лицо ее под вуалеткой вспыхнуло, она сконфуженно уставилась на Фидельмана.
- Что случилось?
Она горестно обежала глазами площадь.
- Ничего, - не сразу сказала она. - Я возьму ваш рисунок. Я смотрела, нет ли поблизости моего родственника. Мы договорились встретиться тут. Ну и шут с ним, пусть ждет, он мне нужен, как зубная боль.
Она встала со скамьи, и они отправились на виа Св. Агостино.
Фабио, домовладелец, с первого взгляда распознал в ней уличную и так напрямик и выложил.
- Чтоб я больше этого не слышал, - одернул его Фидельман.
- За квартиру надо платить, а не сорить деньгами.
Ее зовут, сообщила она ему, пока они раздевались, Эсмеральда.
Его звали Артуро.
Она скинула мятую шляпку, обнажив темные густые волосы. Глаза у нее были как черносливины, рот маленький, с грустной складкой, модильяниевская шея, крепкие, хоть и не слишком белые, зубы и прыщавый лоб. Длинные серьги с поддельным жемчугом Эсмеральда не стала вынимать из ушей. Расстегнула молнии и рухнула в постель. Вышло неплохо, хоть она потом и извинялась: мол, она сегодня не в форме.
Они лежали, покуривали в постели, - он отдал ей одну из купленных им шести сигарет, - и тут Эсмеральда сказала:
- Кого я там на площади искала, он мой не родственник, а сводник, во всяком случае, был моим сводником. И если он меня еще ждет на площади, чтоб там началась метель, чтоб ему замерзнуть до смерти.
Они выпили кофе. Она сказала, что ей нравится его мастерская, и предложила остаться у него.
Он было запаниковал.
- Я не хотел бы никаких помех для своей живописи. Словом, я одержимый. Да и кроме того, мастерская-то совсем крохотная.
- А я что - не крохотная? Я буду о вас заботиться, помехой вам не буду.
В конце концов он согласился.
И хотя его мучили сомнения - не больная ли она, - он разрешил ей остаться, и был, пожалуй, поелику возможно, доволен.
- Il Signor Ludovico Belvedere,- крикнул снизу домовладелец, - этот джентльмен поднимается к вам наверх. Если он купит картину, вам не отвертеться, придется выложить денежки за прошлый месяц, ну и за июнь-июль само собой.
- Надо еще проверить, джентльмен ли это.
Фидельман отправился мыть руки, незнакомец тем временем неторопливо, с частыми передышками карабкался по крутой лестнице. Художник поспешно снял холст с мольберта, сунул его в альков, за занавеску. Густо намылил руки, зажмурился - дым от сигареты разъедал глаза. Поспешно вытерся замызганным полотенцем. Оказалось, что никакой это не джентльмен, а Эсмеральдин жалкий cugino, сводник, худосочный субъект лет пятидесяти с гаком, длинный, с запухшими глазками и усишками в нитку. Руки-ноги у него были на редкость маленькие, ходил он в разношенных скрипучих туфлях и серых гетрах. Его старательно наглаженный костюм знавал лучшие времена. В руке он вертел тросточку, на голове у него красовалась жемчужно-серая шляпа. Сказать, что он видывал виды, значит, ничего еще не сказать, хоть он и старался это скрыть, и Фидельман было струхнул.
Отвесив любезный поклон, Лудовико повел разговор так, словно они с Фидельманом закадычные друзья: его, объяснил он, расположение духа оставляет желать лучшего, да и здоровье тоже - оно и понятно, он ведь целую неделю рыскал по городу в поисках Эсмеральды. Объяснил, что между ними вышло недоразумение из-за каких-то жалких лир в результате прискорбной ошибки - он не так подвел итог, поставил единицу вместо семерки.
- И с лучшими математиками такое случается, но если на человека никакие доводы не действуют, что ты с ним сделаешь? Она влепила мне оплеуху и сбежала. Я назначил ей встречу через общих знакомых - хотел объясниться, чтобы не быть голословным, представил счета, она обещала прийти и не явилась. Разве можно после этого считать ее взрослым человеком?
Позже один друг из квартала Сан-Спирито сказал ему, что Эсмеральда сейчас живет с синьором, Лудовико не хотелось бы беспокоить Фидельмана, но тот должен понять: Лудовико никогда не пришел бы к нему, если бы не настоятельная необходимость.