- Не ссорьтесь, мальчики! - попросила Тата. - Вы так мило смотритесь рядом…
- Бери ручку, бабник! - приказал Виктор. - И пиши! Грамоте еще разумеешь? Зовут - Наташа, телефончик следующий… Бедра - девяносто шесть, ножка - тридцать восьмая, рост - метр шестьдесят девять, грудь - третий номер. Вообще, не помню, черт ее знает, может, и четвертый… Давно не видел. Раньше была не рыжая.
- А что сказать? - трепетно заглядывая в глаза Виктору, спросил, прикидываясь полным идиотом, Венька.
В жизни его больше всего устраивала эта роль. Но Туманов частенько переигрывал.
- Правду, Венечка, - нежно посоветовал Виктор. - Одну чистую правду, и ничего больше. Скажешь, что окончательно завязал со сном, узрев ее в кино или на именинах у тети. Что истомился, исстрадался и скоро сойдешь с ума без ее белых ручонок. И что если она немедленно с тобой не увидится, отравишься яблочным компотом семилетней давности из ближайшего коммерческого ларька. Тогда она поймет, что дело серьезное и шутить не стоит. А теперь дуй отсюда, юбочник!
- Нет! - твердо, с металлическими интонациями заявил совершенно обнаглевший и избалованный Венька. - Я позвоню ей от тебя и, когда окончательно улажу свою несчастную судьбу, удалюсь к возлюбленной!
Туманов нахально прихватил с пола телефон и поволок его в соседнюю комнату. Дверь за собой он закрыл плотно, с сожалением отметив, что замка нет и запереться невозможно.
Виктор сердито сел на диван и взглянул на спокойную Тату. "Осточертело! - с горечью подумал он. - Осточертело все, Татка! По фигу наши бесконечные хахоньки и смешки! Ни разу не поговорили серьезно! Не умеем, что ли? Или не хотим? Почему мы все готовы осмеять и превратить в шикарный фарс? На хрен сдалась эта дурацкая манера вечно острить и иронизировать! Впечатляет во всех отношениях. А на деле юмор и ирония - полнейший примитив, которым все давно овладели. Начитались, нахватались, наслушались… КаВеэНы, джентльмены… Не Бог весть какая наука! Переняли чужой опыт - с ним жить легче. Ох, не мне бы рассуждать! У самого рыло в пуху!"
Крашенинников вздохнул.
- Ты будешь пить со мной, Татка?
- Девушка непьющая, негулящая, зато курящая, - отозвалась она. - Нельзя же быть совсем без достоинств.
И эта туда же!
- Ах да, совсем забыл! - сказал Виктор. - Ну и память у меня стала! Но все-таки странно, что ты не научилась пить, проведя в нашей компании свои лучшие годы! Венька уйдет, а ты останься!
Тата кивнула. Спешить ей особо было некуда: дома никто не ждал, в холодильнике, как всегда, пусто, работать в такую жару не хватало сил. Они долго молча курили, пытаясь понять, о чем договаривается Туманов с не рыжей Наташей.
- Кто она? - спросила Тата.
- Без понятия! - отмахнулся Виктор. - Не все ли равно? Шлялась какая-то сюда непрерывно, потом вдруг исчезла… И слава Богу! Вроде бы студентка… Ну да, кажется, иностранный язык изучала. То ли испанский, то ли немецкий. А может, оба сразу…
Тата усмехнулась.
- А грудь ты ей сам вымерял?
- Подарок ко дню рождения доставал: бюстгальтер от Кардена! - завопил Виктор. - Ну что ты пристала, в самом деле, зараза, тебе делать нечего? Пойди лучше глянь, чем этот урод там втихую занимается? Телефон, что ли, трахает?
Тата подошла на цыпочках к двери, ловко бесшумно ее приоткрыла и долго стояла, наблюдая. Потом осторожно закрыла дверь и вернулась на свою табуреточку.
- Лежит с Наташей, - лаконично доложила Татка.
- Что? - возмутился Виктор. - Как это лежит?! Он уже там разлегся? Пусть немедленно встает и убирается! Я хочу остаться с тобой вдвоем!
Тата меланхолично курила. Она не принимала слов Крашенинникова всерьез, потому что ее саму никогда всерьез не принимали. Тата давно рассталась с надеждами и иллюзиями, давно точно оценила и правильно себя поняла, примирившись с собой и своим положением с такими же легкостью и спокойствием, с какими делала все остальное. Чтобы жизнь не стала ей в тягость, Тата много лет назад научилась ничего не ждать, ничего не хотеть и ни о чем романтическом не думать. Это была ясная, бесхитростная и прямая натура. Работящая, как лошадь, и на удивление милая в своем безобразии.
- Интересны лишь два полюса женской внешности, - объяснил как-то Алексею Виктор. - Совершенная гармония, то есть настоящая безупречная красавица, и полнейшая дисгармоничность или, попросту говоря, страхолюдина. Татка, например. Но что характерно, Алексис, заметь, оба полюса - оба! - редко вызывают половое влечение. Венера идеальна, но желания не возникает. Почти ни у кого. Проверено!
Виктор налил по новой.
- Понимаешь, как любопытно? Безукоризненно уродство или безобразна красота? У женщины должны быть недостатки, свойственные ей одной, ей одной присущие неправильные, но очаровательные черты - только тогда ты осатанеешь от восторга и одуреешь от страсти! Пресловутая изюминка - это всего-навсего какой-то небольшой изъян. Впрочем, некрасивых тоже в чистом виде не существует. Красота и некрасота вообще не имеют никакого смысла. Фуфло! Мы сами выдумываем себе комплексы по поводу внешности. Особенно бабы. Одна страдает от длинного носа, другая - от маленьких глаз, третья рыдает, глядя на свои толстые ноги. Природа никогда не ошибается - никогда, Алексис, заметь! И если нос длинноват, значит, именно в этом варианте такой и должен быть, любой другой смотрелся бы хуже: курносый, утиный, картошкой. Только так и не иначе!
Согласно изложенной теории Крашенинникова, Бог создал Татку как и следовало создать. В единственно возможном, правильном и подходящем варианте. Почему же все-таки она всем всегда казалась на редкость некрасивой?
Виктор внимательно рассматривал Тату. Сколько лет знакомы - а вот на тебе, до сих пор не нашел времени хорошо разглядеть! Да, не Мона Лиза… Впрочем, прелестница Леонардо - тоже жуткая уродина! И улыбка сомнительная, чересчур откровенная. Смотришь и ждешь, что сейчас предложит: "Давай, Витек, с тобой трахнемся!" Только на своем языке. И Витька Крашенинников перевести не сможет, но все прекрасно поймет. Уж что-что, но язык жестов, улыбок и прикосновений ему хорошо известен с давних пор.
Но Татка Крохина… Атас… "Ужастики" Хичкока.
Виктор неуверенно еще раз оглядел ее. Глазу даже не за что зацепиться. Нет, похоже, он напрасно спорил с Алексеем: придется ставить бутылку. Ничего с Таткой у него не получится, и выяснить ее физиологический статус экспериментальным путем не удастся. Совсем как с Венерой: не хочется - и все! Два полюса, а реакция одинаковая - нулевая.
В это мгновение дверь распахнулась и возник красный и распаренный от волнения Туманов.
- Быстро же ты успел рассказать ей о своей несчастной жизни! - порадовался Виктор. - Я думал, ты едва добрался до семилетнего возраста.
- Я ухожу! - торжественно провозгласил Туманов. - Она меня ждет!
- Да что ты говоришь?! - воскликнул Виктор. - Номер удался? А я всегда считал, что у тебя омерзительный голос, особенно по телефону!
Туманов, не отвечая, быстро собирал свою сумку.
- Вениамин! - строго сказала Тата. - Купи цветы!
- Ты права, старуха! - весело кивнул Туманов. - "Миллион алых роз…"
И исчез.
- Позвони, миллионер! - крикнул ему вслед Виктор. - Поделись впечатлениями! Цветы запоздалые…
До десяти вечера он работал как одержимый. Тата варила ему кофе и тихо сидела в углу, покуривая и наблюдая за движениями его руки. Наконец Крашенинников швырнул кисть на пол.
- На сегодня пора завязывать! Выдохся! - объявил он. - Накрывай на стол, Кроха! Там кое-что осталось на кухне, поищи.
С заданием Тата справилась наилучшим образом. Вообще Виктор с удивлением обнаружил за один вечер, что раньше совсем не знал Тату. Она могла быть незаметной, тактичной, аккуратной и даже хозяйственной. Да она всегда была такой! Но вот спать с ней…
Проклятое пари не выходило у Виктора из головы. Что они как дети - спорить! Не все ли равно, в конце концов, был кто-нибудь у Таты или нет? И зачем вообще ему это выяснять? Для чего?
Но бутылка на столе постепенно пустела. Тата упрямо не пила, а Виктор быстро пьянел не только от водки, но и от жары.
- У тебя на кухне тараканы, - сообщила Тата, ловко уплетая маслины одну за другой. - Нужно вызвать дядю из фирмы, чтобы он все здесь облил.
- Неплохо бы и меня заодно, - охотно поддержал ее Виктор.
- Для человека это безвредно, - проинформировала Тата.
- Какая жалость! - искренне посетовал Виктор. - Так хочется нанюхаться какой-нибудь дряни и сдохнуть! Но убивать живое преступно! Тараканы - они же смешные, усатые! А маленькие совсем глупые - включаешь ночью свет, а они, спасаясь, бегут прямо на тебя. Ничего еще не соображают. А ты - убивать…
Сказал - и содрогнулся. Сразу сжался в комок. А Таня? Но о ней никто ничего не знает…
Татка ухмыльнулась и достала сигарету.
- Давай трахнемся, Тата! - бухнул Виктор, словно шарахнулся с моста в холодную апрельскую воду. - Только многого не обещаю: пью запоем. Сама знаешь! Анька давно на меня всем знакомым жалуется. Но вдруг у нас с тобой что-нибудь получится…
Тата не удивилась и снова не пошевелилась. Она сидела смирно, пуская синие кольца дыма и рассматривая их с интересом экспериментатора. Крашенинников ждал ее ответа со страхом: сейчас согласится, а у него действительно ничего не выйдет? Такое случалось уже не раз. И чего вечно девки ждут от него, чумные, полоумные, на мужиках помешанные! Каких сексуальных достижений и подвигов?
Тата встала и аккуратно погасила сигарету о блюдечко.
- Попробуем, - флегматично сказала она и удалилась в комнату.