Идея, заслуживающая рассмотрения
"Ты как сюда попала?"
Молчание. Она уставилась в пол.
"Откуда ты знаешь, что я здесь?"
"Это правда?" - спросил старший сержант.
"Что правда?"
"Это правда - что она говорит?"
"Что ты ему сказала?" - спросил Лев Бабков.
"Она говорит, что она твоя дочь".
"Ах да, - сказал Бабков. - Ну, конечно. Вечная история, опять от тётки сбежала".
"Чего ж мне с вами делать. Протокол, что ли, будем составлять. Ладно, забирай её, на хрена она нам тут сдалась".
"Куда я её заберу. Мне в ателье надо возвращаться, коллеги ждут".
"Ну и бери её с собой".
Разговор происходил в детской комнате районного отделения, больше напоминавшей тюремную камеру. Окно забрано решёткой. Железная койка привинчена к полу, дверь снабжена оптическим приспособлением, которое в классические времена именовалось волчком, а в наши дни называется глазком. В комнате находился стол, весь исцарапанный, покрытый следами канцелярского труда, за столом восседал, заложив сапог за сапог, старший сержант Павел Лукич.
Луша сидела на кровати, составив коленки в дырявых чулках, на ногах - разбитые ботинки.
Она подняла голову.
"Врёт он - никакая я ему не дочь".
"Позволь, позволь. Ты же сама сказала".
"Мало ли что сказала… это я чтобы его найти. И призвать к ответу".
"Что-то я не понимаю", - сказал Павел Лукич.
"Чего ж тут понимать, - сказала она. - Он меня изнасиловал. Я в Москву приехала. Он меня на вокзале увидел, заманил к себе, а теперь от меня скрывается. Я от него беременна".
"Всё по порядку, - сказал Павел Лукич. - Значит, ты не отрицаешь, что эта барышня твоя дочь?"
"Такая же, как твоя".
"Позволь… а чья же?"
"Чья-нибудь, - сказал Бабков. - Я её знать не знаю. Вяжется ко мне, а зачем, сама не знает. Всё, что она рассказывает, враньё. Она и мне наврала с три короба. Сама не знает, чего она хочет; теперь вот зачем-то сюда припёрлась".
"Ты не знаешь, она не знает. Кто же знает?"
"Я требую, - сказала девочка, - экспертизы".
"Какой ещё экспертизы?"
"Медицинской".
"Чего ты болтаешь, зачем тебе экспертиза?"
"Чтобы подтвердить, что он меня изнасиловал. Он меня заманил. Я на вокзале сидела, а он подходит и таким развратным тоном, чего, мол, ты тут сидишь? А я говорю…"
"Ты постой, ты по порядку. Когда это было?"
"Когда было - после экзаменов. Я приехала, сижу, жду, что меня брат встретит".
"Это в каком же месяце?.. Так, - сказал старший сержант, - в мае, стало быть. А сейчас у нас август. Какая же может быть экспертиза?"
"А следы спермы? - возразила она. - Следы остаются". Милиционер сдвинул фуражку на лоб и энергично почесал в затылке.
"Следы, говоришь. Ты, я смотрю, учёная. Вот что, дорогая: подымайся". Она не двигалась, болтала ногами.
"Встать!" - гаркнул старший сержант.
Девочка вскочила с кровати и вытянулась в струнку, как игрушечный солдат.
"И чтоб твоего духу здесь больше не было Где твои манатки? Нет манаток? И ты… и вы тоже", - бросил он Лёве.
"Луша", - сказал Бабков. Несколько времени спустя они добрались до вокзала, это была та самая станция, где карандаш императора наткнулся на выбоинку в линейке. Перешли по трапу на противоположную платформу и уселись в пустом, замусоренном зале ожидания.
"Где ты была всё это время? В Киржаче?"
"Может, и в Киржаче", - отвечала девочка. Она разгуливала по залу, пела песни, мурлыкала, прыгала на одной ноге, поддевая носком что-то.
"Какое-то наваждение, помешались вы все, что ли… У меня есть одна знакомая, она рассказывает о том, как её изнасиловал отчим. Ты мне тоже плела что-то про твоего дядю… как он, кстати, поживает?"
"А что, неправда, что ли?"
"Что неправда?"
"Что ты меня - это самое".
Она разбежалась и ударила по крышке от банки, как футболист по мячу. Лев Бабков спасовал крышку в угол. Вдали шёл поезд. На платформе ожидали пассажиры, их было немного: женщины в сапогах, в платках и плюшевых кофтах, схватив за руку оробевших детей, парень в солдатской шинели без хлястика, похожий на сказителя. Все торопливо полезли в вагоны. Девочка бросилась на пустую скамью у окна.
"Тебе что, - спросил Бабков, садясь напротив, - этого так хочется?"
Она вонзилась в него птичьими глазами без блеска.
"Я спрашиваю, тебе непременно хочется, чтобы тебя кто-нибудь - как это называется - употребил? Дело этим кончится. Найдётся кто-нибудь. Может, это уже и произошло? Что ты делала всё это время?"
"Ты не увиливай. Забыл, что на даче было?"
"Лапочка. Это тебе приснилось".
"Сначала девушку соблазняют, а потом говорят: приснилось!" - сказала она сварливо. - "Кому приснилось, а кому… Вот возьму, и…"
"Что - и?"
"Вот возьму и остановлю поезд".
"Не выйдет. Мы эти номера знаем. Второй раз не пройдёт".
"Вот сейчас закричу, чтоб все слышали. Вот сейчас пойду и буду милостыню просить, скажу, мне на аборт надо".
"А я, - сказал Лев Бабков, - выкину тебя сейчас из вагона. Слушай, Лукерья, - проговорил он после некоторого молчания, глядя на без устали болтающиеся тонкие ноги девочки в рваных чулках, на её руки с грязными ногтями. - Нам ещё ехать долго. Надо сообразить. Куда нам с тобой деваться?"
"Куда хочешь, туда и девайся", - сказала она.
"Чем ты занималась это время? Воровала?"
Она передёрнула плечами.
"А может, действительно побиралась?"
В ответ Луша запела тонким визгливым голосом:
"А поутру они проснулись! Кругом помятая трава!" В самом деле, подумал он, почему бы и нет?
Конец - или ещё не конец?
Пруст говорит, что смерть не одна для всех, но сколько людей, столько же и смертей; мысль, достойная обсуждения, в которое мы, однако, не станем вдаваться. До сих пор наш рассказ был основан на более или менее достоверных известиях, теперь отстаётся только гадать, остаётся область гипотез: представим себе, какой смертью мог умереть Лев Бабков. В том, что он умер, не остаётся сомнений; во всяком случае, исчез бесследно, а другими сведениями автор этих заметок не располагает. Само собой разумеется, смерть была случайной, - если он в самом деле умер, - случайной в том смысле, что она не могла быть логическим итогом биографии человека, у которого нет биографии. Смерть - логический итог? О воине, которому шальная пуля угодила в сердце, не говорят, что он умер случайной смертью; в то же время человек, упавший на пороге своего дома, считается умершим случайно, несмотря на то, что тромбоз венечных артерий сердца был логическим следствием длительного, хотя и незаметного, процесса.
Смерть могла настигнуть нашего друга, когда он перебегал через трап, чтобы успеть нырнуть в электричку, поскользнулся и был раздавлен идущим навстречу товарным составом; примем это за одну из возможностей, хотя Лёве, как всегда, некуда было торопиться. Смерть караулила в подъезде старого дома возле фабрики "Большевичка", внизу, когда Лев Бабков выходил под руку с бывшей подругой сказителя, о которой мы ничего не знаем, кроме её имени, - смерть выглядела непрезентабельно, на голове имела кепчонку, на ногах стоптанные прохоря и в первую минуту повела себя крайне скромно, попросив разрешения прикурить, потом спросила, сколько сейчас времени, потом попросила взаймы ручные часы; слово за слово, и кончилось тем, что, к своему удивлению (в таких случаях всегда испытываешь удивление), он обнаружил, что лежит на полу, прижимая к животу окровавленные ладони, спутница улетучилась, сам же он, привязанный к каталке, мотался и подскакивал в машине Скорой помощи, или ему снилось, что он лежит на каталке, потому что к тому времени, когда автомобиль с красными крестами, с тщетно воющей сиреной застрял окончательно в пробке при выезде на Садовую, Лев Бабков уже не существовал.
Смерть могла случиться при совершенно экстраординарных обстоятельствах, и на сей раз мы могли бы её опознать, на ней было школьное платьице и чулки с дырками. Опознать могла бы и баба-сторожиха. Против ожидания, грузная сторожиха в валенках, которые она не снимала со времени победного окончания Отечественной войны, оказалась на своём посту, но в конце концов пустила их, вероятно, небезвозмездно, и кое-что произошло в одной из опустошённых комнат старой дачи, именно, в той, где стояло разбитое пианино, о чём следователь мог судить по невнятному рассказу сторожихи, слышавшей музыку, а судебно-медицинский эксперт - по лиловым пятнам и следам ногтей на шее трупа, лежавшего на полу, лицом вниз: очевидно, - и скорее всего это случилось сразу же после кульминации, в тот единственный короткий момент, когда два существа перестают чувствовать себя отдельными существами, в тот последний момент, о котором девочка-смерть грезила чуть ли не с детсадовского возраста, - очевидно, она поступила так, как в мире насекомых поступают самки некоторых видов, уничтожая партнёра после копуляции, и, выбравшись из-под обмякшего тела, неслышно выскользнула через заднее крыльцо.