Неожиданно быстро нашлась и бывшая любовница Белкиной. Воистину "чем дальше в лес – тем больше лесби!" Мир становился вокруг меня не просто тесен, а неприятно жесток и груб. Мы сошлись, и вскоре я знала о прошлом Маргариты едва ли не больше, чем она сама. Час мести близился, но я еще не была уверена в прочности положения моего мужа, соавтора и душеприказчика.
Я мучалась от мысли, что он – мой Павочка – останется совсем один. Ненавижу гомофобию. Каждый вечер, когда милый принц, не предупредив, задерживается где-то, я с ума схожу от страха. Черт знает, что взбредет в голову какому-нибудь низколобому идиоту, возомнившему себя судьей чужой нравственности и образа жизни. Мальчики, с которыми я знакомилась в "Маяке", "Шесть и девять" или "Тишине", как правило были на целую голову ниже Павы, и не в пример ему тонки и хрупки. Зерцалова никак нельзя назвать неженкой или размазней – он просто прекрасен и тонок, как мечта богини любви, а те мальчики – нежные цветы… (Я не имею ввиду, конечно, когда они хабалят и напиваются. У всех свои недостатки.) Но как подумаю, что кто-то может ударить такое дитя?! Садизм! Попадись такой подонок мне или Тамарке-кунфуистке, да чтобы на ней были увесистые гирьки на косах, а при мне дружественная бензопила…
Ведь мы, женщины, – существа по природе своей слабые, а значит взять да и припечатать в харю, чтоб разом вырубить, не можем. А бить – только дразнить. Причем, среди уличных мерзавцев по большей части встречаются мазохисты. Вот и получается, что если и придется бить – то скорее всего убьем, да еще и с особой жестокостью.
Нас с двоюродным братом родители с детства вышколили выбирать противника сильнее себя: "В случае поражения не так обидно, а победите – вдвойне почетно! Бить ребенка или женщину – последнее дело".
А у Павы душа нежная, женская…
Душа… Его душа, наверное, разрывается сейчас даже сильнее, чем моя, ведь я рискую только жизнью, а он теряет последнего друга.
Хотя, судя по подслушанному мною его разговору со Славой, кажется, он серьезно влюблен в кого-то.
Я продолжала работать над трилогией. Последняя повесть моего несчастного друга пощекочет еще кому– то нервишки. Какое-то время я склонна была подозревать, что письма с угрозами действительно существовали, раз уж лесбиянка не была плодом воображения. Но какая теперь разница – раз я доподлинно знаю, откуда исходила инициатива написания пьесы и писем, кто всучил Шоршоне злополучный пистолет сразу же после убийства коллекционера. Потом Рита могла просто воспользоваться именем своей давней знакомой, подозревая, что Слава, как талантливый писатель, возымеет желание найти ее, что на самом деле оказалось впоследствии не особенно сложным, а отыскав автора писем, не усомнится и в подлинности произведения.
Я продолжала наводить справки о Белкиной и несколько раз побывала в театре, время от времени проникая за кулисы. Но самой идти по следу актрисы для меня представлялось делом почти что невозможным, так как моя внешность широко известна и легко запоминается. Поэтому я оставила всякие надежды превратиться в невидимку и воспользовалась старым проверенным способом: если хочешь хорошо спрятать вещь – положи ее на самое видное место. Так, я договорилась с режиссером театра "Фата Моргана" Александром Баруздиным, у которого работала Маргарита, о проведении у них презентации моей новой книги. Александр Альбертович – мой давнишний поклонник, я частенько заходила к нему за кулисы выпить чашечку кофе и поболтать о пустяках.
В это-то время я и послала Белкиной свое первое письмо. Надо сказать, что поначалу я терялась в догадках, от чьего имени должны исходить настоящие угрозы. Узнавая все больше и больше о прошлом актрисульки, я поняла, что претендентов на подобную роль было как минимум восемь. Нашей даме явно нравилось дразнить свою судьбу, связываясь всякий раз с неуравновешенными мерзавцами. Но, поразмыслив хорошенько, я решила, что не в силах собрать достаточно сведений о них, в то время как здесь нужны тонкие и безошибочно узнаваемые жертвой подробности. Конечно, можно было почерпнуть их из предоставленных моему другу фальшивок, но я боялась перегнуть палку и написала наконец от лица человека, которому Владислав поручил тайно охранять Маргариту от возможного нападения. Я даже подумала, что странно, что такого типа в действительности не было. Итак, теперь я прикрывалась личиной опытного, искусно маскирующегося детектива, все это время незаметно следующего по пятам и обладающего всей или почти всей доступной самой Белкиной информацией.
Приглашенная тем же вечером в "Фата Моргану", я посмотрела спектакль "Сцены французской жизни" (сколько шансов совершить убийство в театре!). Белкина играла одну из главных ролей, держа зал нервной, страстной игрой, демонстрируя трагический темперамент, временами доходящий до истерики. Значит, проклятая бестия заказала пьесу и письма, в надежде под– накрутить свои нервишки, а заодно и обвинить замкнутого, нелюдимого, но готового на все для нее человека в том, что он ради создания своего произведения и устроил всю эту катавасию, затравливая и до смерти пугая несчастное существо.
"Ну, что ж, – решила я, – ты хотела, чтобы твоими делами занялся известный писатель, – ты его получила. Как в сказке. Только теперь вступает в силу реальность, которая, уж будь уверена, опалит твои стрекозьи крылышки, даже если после этого мне предстоит сгореть и самой".
Приблизительно через неделю после получения Маргаритой моего первого послания состоялась презентация "Любовников Фортуны". Войдя в уже переполненный зал, где народ со скучающими гримасами взирал на выступление полуголых танцовщиц и шарил глазами по проходам, откуда в конце концов должны были выкатиться фуршетные столики и подносы с коньяком, я увидела ее. Выглядела она, надо признаться, великолепно, я бы даже сказала, что над своей внешностью она трудилась часа три, как человек, не желающий демонстрировать свое подлинное состояние.
"Ну, штукатурка с тебя еще послетает, дай срок". Я заготовила уже новое послание, припрятав его среди фантов для гостей.
Неожиданно я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд и в следующее мгновение увидела Линду. Ее белый льняной балахон с обилием хипарских ца– цек выглядел настолько в точку, что нарядные вечерние платья окружающих ее дам поблекли и выглядели какими-то кукольными.
С минуту мы пристально смотрели друг на друга.
"Она знает!" Я сжалась, воспринимая всем телом невыносимое давление, в висках заклокотало, комок подскочил к горлу, словно притаившейся в моей собственной утробе предатель пропихнул через трахею и гортань кулак. Я смотрела в ее глаза!..
И тут все прошло. На какое-то мгновение я потеряла Линду из виду и тут же заметила, что стоящая в шаге от меня Маргарита ловит ртом воздух. Руки ее испуганно вздрагивали, а глаза уставились в одну точку. Я проследила за остекленевшим взглядом, вновь обжегшись о серые глаза медиума.
"Ага. Сестры", – пронеслось у меня в голове. Странное обозначение по отношению к врагу.
Я проклинала дурацкую систему пригласительных, при которой невозможно добиться какого-либо фейс-контроля. Но да что было делать? Линда знает – и черт с ней. А я буду делать свое дело – и баста.
Как хозяйка я постоянно находилась в центре внимания, перепархивая от одного гостя к другому, иными словами мелькала, мелькала, мелькала…
В половине восьмого, то есть через час после официального начала, когда все уже крепко выпили и те, кому было положено вещать, отговорили все, что собирались, ведущий объявил фанты. И естественно я, как героиня дня, взялась обносить ими гостей. Подойдя к Марго, я слегка присела, протягивая шляпу со жребиями, но тут к нам подошла мерзкая журналистка, внешне напоминающая вездесущую крыску. И слава богу, не то я чуть было не наделала глупостей! Ну надо же, придумала – самой вручать конверт – пусть даже в виде фанта.
Теперь у меня оставалась еще одна попытка. После дурацких конкурсов в духе "Оживших картин" участники обменивались шуточными любовными письмами. Они опускали их в большую корзину с цветами, как у пастушек из пасторальных сцен. Туда-то я и положила свое очередное письмо. Естественно, что внутри находилось послание прекрасной блондинки, продиктованное гением Павой. Я предполагала, что, едва только Белкина обнаружит почерк своего преследователя, она немедленно постарается уединиться и прочесть его подальше от общества. Что никак не входило в мои планы – ведь театр, где проходил праздник – ее родной дом.
Куда она пойдет – в гримерную или туалет? Я должна была опередить ее. Поэтому еще днем наняла парня, который взялся красить ужасно узкий коридорчик, по которому ей бы пришлось теперь пробираться с риском для собственного платья, реши она спрятаться в своей клетушке. Мне везло. Этот чертов ремонт хоть и вызвал понятные жалобы, но зато не был встречен удивлением, в это время как раз подновляли правое крыло здания. И ничего странного, что кто-то решился покрасить актерский отсек. Маляра я наняла там же. Таким образом этот путь оказался отрезанным. Оставалось надеяться, что у нее хватит ума не приниматься за чтение, примостившись на лестнице или прямо в людном зале. Пока все шло по плану. Я успела спрятаться в туалете за несколько секунд до того, как туда вошла Белкина.