Я заметил, как одна из штор немного приподнялась. В узкой щели появилось лицо. Кто-то нас рассматривал. Потом поползли вверх шторы и на других окнах, люди выглядывали наружу. Некоторые свешивали за окно руки. Из каких-то купе никто не выглядывал, но там тоже поднимались шторы, и я увидел, что на полках лежат, шевелятся больные. Увидел спину, голову, ногу, переворачиваемую подушку. Больные находились в постоянном движении. Казалось, им было нехорошо, наверно, их мучили боли, томила жара. Я чувствовал, что между нами и ними непреодолимая бездна. Из одного окна выглядывала монашенка в светлых одеждах, с белой крылатой шапочкой на голове. Лицо ее торжествующе светилось.
- Одни больные, - сказала Марианна. - Можно подумать, они никогда бикини не видели.
Она перестала мазать мне спину, отвернулась от поезда и натянула майку.
- Там, должно быть, убийственно жарко, - предположил я.
- А нам еще предстоит попариться, - ответила Марианна. - Как думаешь, они заразные?
- Чего они на нас уставились? - возмутился я.
Стояла мертвая тишина. Лишь порой ее прерывал чей-то кашель. Я закурил.
- Иногда мне кажется, что больным живется проще, - сказал Даниэль. - Они хотя бы знают, на что им рассчитывать в будущем.
- И ты думаешь, они в это будущее верят? - спросила Марианна.
- Конечно, - вставил я, - но легче им от этого не становится.
У окна прямо напротив нас стояла старушка. Ее рука бессильно свисала вниз. Она перебирала пальцами воздух, словно ощупывала какую-то ткань или пропускала сквозь них песок. Позади раздался звучный грохот. Металлические жалюзи станционного кафе поползли вверх. Мужчина в белом жилете вынес на перрон несколько пластиковых столов и стульев. Как только он зашел в кафе, я встал и последовал за ним.
- Купи воды! - крикнула мне Марианна, а Даниэль добавил:
- И мне.
У барной стойки сидел начальник станции, который, должно быть, зашел через боковой вход.
- Кто-то умер, - сказал он мне, кивнув в сторону поезда, - умер от жары.
- А тетке моей поездка пошла на пользу, - сообщил бармен, - у нее был опоясывающий лишай. Когда она вернулась из Лурда, от болезни и следа не осталось. Но врачи этого не признали. А теткиному возмущению не было конца.
Я заказал напитки.
- Вы еще молоды, - сказал мне начальник станции. - В ваши годы я не задумывался о подобных вопросах. Но здоровье не купишь.
Когда я вышел на перрон, Марианна сказала:
- Они кого-то выносят.
- Знаю, - ответил я, - выносят покойника.
Открылась дверь одного из вагонов. Оттуда спиной к нам вышел мужчина в ярко-оранжевом жилете. На его шее блестели капельки пота. Он осторожно сошел вниз по лестнице, за ним показались носилки, а вслед за носилками - еще один мужчина в ярко-оранжевом жилете. Последними вышли грузный мужчина в черном и монашенка. Больные во все глаза смотрели на группу, собравшуюся у поезда. Увидев это, монашенка мелкими шажками засеменила по перрону, что-то выкрикивая и так размахивая руками, словно загоняла кур. Некоторые больные втянули головы обратно. Даниэль рассмеялся. Санитары понесли труп с платформы. А священник пошел за ними.
- Интересно, мертвые потеют? - спросил Даниэль. - Или потоотделение сразу прекращается?
- Они все об этом знали, - разозлилась Марианна, - и при этом глазели на меня. Разве это нормально?
- С потерями приходится считаться, - сказал Даниэль.
- Просто дикость, - продолжила Марианна, - человек умирает на наших глазах, а я мажу тебе спину от каких-то дурацких ожогов.
- Человек умер еще в пути, - возразил я, - потому они и остановились. Потому и ехали так медленно.
- Да при чем тут это? - недоумевала Марианна.
Когда поезд тронулся, больные отошли от окон. Шторы снова опустились.
- Интересно, когда они приедут? - сказала Марианна. - Как вы думаете, далеко отсюда до Лурда?
- Не знаю, - ответил я. - Раньше завтрашнего утра они там точно не будут.
- Все мы где-то странствуем, - произнес Даниэль, - даже больные. Даже мертвые. Вот этого наверняка увезут обратно. Как будто есть какая-то разница.
Я представил себе поезд, идущий ночью мимо городов и деревень, где люди спокойно спят и ничего не подозревают об этих больных, которым не дают заснуть боль и волнение. Представил, как в утренней дымке вырисовываются Пиренеи.
- Поезд, битком набитый больными, - сказал я, а Марианна покачала головой.
Deep Furrows
Казалось, доктор Кеннеди ждет ответа. Он сделал большой глоток пива и взглянул на меня. Доктор признался, что рождение и смерть - вовсе не противоположности, а одно и то же.
- Мы возникаем из небытия и уходим в небытие. Как бы входим в пространство и вновь покидаем его. Разумеется, это банальщина, - продолжил он. - Всем известно, что тело создается из неорганического вещества, из нуля материи, и вновь растворяется, распадается в нем. Это изучают в школе, а потом забывают и верят во всякую ерунду.
Я оглянулся на музыкантов, которые кружком сидели посередине паба и беседовали между собой. Время от времени кто-нибудь из них брал несколько нот на своем инструменте, к нему присоединялся другой, однако все мелодии растворялись в шуме голосов.
Адрес заведения я узнал от Терри, с которым случайно познакомился на улице пару дней назад. Я заблудился, спросил его, как лучше пройти, и он проводил меня. Мы разговорились о музыке. Он посоветовал мне сходить в общинный центр. Терри сказал, там играют настоящую ирландскую музыку, а тот, у кого есть инструмент, может подыгрывать. Иногда он там поет. А еще рисует и пишет стихи. Если я приду, Терри подарит мне одно из своих стихотворений. На прощание он показал мне визитку: "Терри Маколи, специалист по генеалогии". Визитка была заламинирована. Только я дочитал текст, как Терри протянул руку, и я вернул визитку.
В центр я пришел рано и первым делом осмотрелся. В одной из комнат друг против друга сидели двое молодых людей и играли на гитарах, в следующей - старик разучивал какую-то песню вместе с несколькими детишками. На доске были написаны гэльские слова, но старик обращался к своим воспитанникам по-английски.
- Исполняя песню, вы должны ставить вопрос и давать ответ, - говорил он.
В глубине комнаты собралась небольшая аудитория взрослых. Двери всюду были открыты, так что в коридоре потоки музыки перемешивались. Откуда-то доносилась барабанная дробь.
Я направился в паб. Музыканты выходили один за другим - более десятка мужчин и женщин, молодых и старых. Они достали свои инструменты: скрипки, гитары, свистульки и барабаны. Мужчина настраивал скрипку, женщина взяла несколько нот на флейте, другие что-то обсуждали и беспрерывно смеялись. В это время доктор Кеннеди подсел ко мне, хотя рядом еще оставались свободные столики. Мне хотелось побыть одному, но доктор сразу принялся говорить. Он представился, и я тоже назвал свое имя. После этого говорил в основном он. Рассказывал то одно, то другое.
Потом появился Терри и сел у барной стойки. Я помахал ему, но ответа так и не дождался - Терри словно не видел меня. Он заказал ананасовый сок. Доктор Кеннеди спросил, знаком ли я с Терри. Бедолага, сказал он, эпилептик. Прежде Терри работал на ковроткацкой фабрике, но из-за постоянных приступов его пришлось уволить. Теперь он безработный и живет на пособие.
- Раньше он красиво пел. И был лучшим свистуном в округе. Выигрывал конкурсы.
Тут доктор принялся бранить Ирландию и ирландцев. Сказал, что близкородственные связи - зло. И в них надо искать причины беспорядков, безработицы, религиозного фанатизма, алкоголизма. Вот почему сам он женился на немке. Стране нужен приток свежей крови. Он действительно отправился в Германию, чтобы подыскать жену, мать своих будущих детей. Фамилия его жены - Лютер. Да-да, она состоит в отдаленном родстве с реформатором.
На какое-то мгновение гул голосов вокруг нас немного стих. Доктор за это время успел сообщить мне, что у него есть три дочери. Во внезапно образовавшейся тишине его слова прозвучали слишком громко. Несколько посетителей бара рассмеялись и оглянулись на нас, после чего вновь возобновился привычный галдеж.
Помещение, в котором мы находились, рассказал доктор Кеннеди, раньше принадлежало пожарникам, а затем превратилось в общинный центр, где разрешалось говорить только по-гэльски. Полная ерунда. Сюда ведь мог войти каждый. Откуда, например, приехал я? Швейцария - хорошая страна. Там народы перемешались между собой. Не то что здесь.
Позже Терри начал петь, а некоторые музыканты ему подыгрывали. Пел он плохо, и музыканты постепенно заскучали. Стали играть слишком быстро, сбивались с ритма. Терри не успевал за ними и проглатывал слова. Его выступление сопровождалось жидкими аплодисментами. Наконец он поднял руку и перестал петь.
Я сходил к стойке и взял себе пива. Как только я вернулся к столику, доктор Кеннеди спросил, долго ли я еще пробуду в Ирландии. Мне непременно стоит прийти к нему в гости. Он часто принимает у себя иностранцев. Свободен ли я завтра вечером? Доктор дал мне свой адрес и раскланялся. Я же остался в пабе.