– Ненормальная, вся в своего батьку. Тот всю жизнь метался. Матери не вздумай нервы портить. Люди ей помогали, а она теперь нос кверху задрала.
Я чувствовала, что могу сорваться в любую минуту. Всё во мне клокотало. С каменным лицом открыла дверь на мясоконтрольную. Завидев меня, все, кто был, на губах заиграл в мою честь туш. Кто-то из женщин воскликнул: она ещё не до конца понимает, какое это счастье поступить в институт. Мама, глядя на меня в упор, побледнела: что случилось?
– Всё нормально, мамочка, о'кей, я студентка. Бабуля знает, Алке позвонила.
– Анечка, я же говорила, все будет в порядке, даже думать не о чем, – Этерия Фёдоровна обняла маму. – Давайте лучше отметим. А ну, студентка, беги за шампанским, с тебя причитается.
– Оля, бежать никуда не надо, всё заготовлено.
Все дружно в кабинете заведующей накрыли стол, немного выпили красного вина, закусили домашним сыром, сальцем и кровяной колбасой.
Настроения, однако, у меня не прибавилось. Провожая, мама еще раз переспросила, все ли в порядке, мое лицо с выражением застывшего огорчения ей явно не нравилось.
– Да не волнуйся, я просто очень устала. Галка Рогачка едет в деревню к бабке на недельку. Недалеко, в Беляевку, там, она говорит, красавица речка Турунчук. Ты меня отпустишь?
– Ой, Оля, не надо на речку, опасно, там такое быстрое течение. Это там, где Днестр?
– Ну, мамочка, пожалуйста, я же плавать умею.
Так случилась в моей жизни первая встреча с дивной речкой Турунчук, которая меня просто очаровала, и я полюбила её на всю жизнь.
Ранним утром первого сентября я села в 18-й трамвай и впервые проехала мимо своей школы. Там уже собирались ученики и их родители, идут со всех сторон, все нарядные, с букетами. Как я мечтала скорее эту школу закончить, а сейчас защемило, больше никогда туда ходить не надо. Грустная, вышла на остановке, которая называлась "Переулок Александра Матросова", это в самом начале Большого Фонтана. На всём нашем потоке оказалось только трое одесситов, двое мальчишек Заг и Финкель и я. Все остальные – приезжие, они жили в общежитии и уже все между собой подружились. Лишь наша троица держалась особняком. Недолго думая, мы пошла во двор покурить, порассказывали друг другу, кто где живет, какую школу заканчивали, в общем, первое поверхностное знакомство.
В большой аудитории еле все разместились. Узнали, что декан нашего факультета будет читать нам политическую экономию. Потом подтянулись и другие преподаватели, в том числе и моя любимица математичка с профессором. Она даже мне улыбнулась, и я видела, как она всё время на меня посматривает. Самыми последними зашли преподаватели с кафедры физкультуры. Вот здесь я чуть не залезла под стол. Среди них был мой мучитель, бывший тренер по волейболу в 7-й спортшколе Бергер Михаил Иосифович. Только бы меня не узнал, я почти мордой уткнулась в стол, закрыв лицо руками.
Сначала они поинтересовались, у кого из ребят уже есть спортивные разряды, предложили записываться в секции и продолжать заниматься. Те, кто это уже сделал, освобождается от посещения физкультуры. И вдруг я услышала, как Бергер произнёс мою фамилию: а кто здесь Приходченко Оля? Мальчишки с двух сторон стали меня расталкивать. Пришлось подняться. Бергер хлопнул в ладоши: какими судьбами ты здесь, моя дорогая и любимая? Весь поток развернулся в мою сторону Выпучив свои и без того глаза навыкате, он улыбнулся: ну, вот, от меня никуда не скроешься.
Тут как раз прозвенел первый в моей студенческой жизни звонок, и Михаил Иосифович, поманив меня указательным пальчиком, ехидно улыбнулся:
– Так как ты здесь очутилась, дитя моё, что тебя сюда занесло? Только не говори, что из-за любви к сельскому хозяйству.
– А если даже так?
– Ольга, не выпендривайся! Чего ко мне не обратилась? В любой институт в Одессе устроил бы. Спортсмены всюду нужны, честь вуза защищать. Списки ректору подаём – и нет проблем. Как ты сюда прорвалась?
– К вашему сведению, не с чёрного вх ода, сама всё сдавала. Правда, пытались отшить, одесситов в этом сельхозе не балуют, но не получилось.
– Хочешь перейти? Куда ты хочешь?
– Никуда я не хочу Удобно, близко от моего дома, далеко тащиться не надо, а экономика всюду одинакова.
– Ну, если только рядом с домом… Важная причина. Знаешь, включу я тебя в список и освобожу от колхоза. Что тебе там делать? Дорогу в зал на Ласточкина не забыла? Все, жду тебя завтра на тренировке. За "Буревестник" будешь играть.
– Нет, Михаил Иосифович, я со всеми на уборочную. Некрасиво как-то получится, если не поеду. А на секцию обязательно ходить буду.
– Ладно, езжай, только руки береги и колени. Тогда до встречи через месяц.
На следующее утро из ворот нашего института дружно в рядок выехали грузовики со студентами. Мы, пока ехали по городу во всю глотку горланили песни. Маршрут был недолгим, нас ждал учхоз имени Трофимова. Выгрузились у двухэтажного здания общежития, потом долго ждали коменданта. Наконец она объявилась и открыла давно непроветриваемое помещение. На первом этаже, там, где размещались туалеты и душевые, все двери были заколочены досками. И на втором то же самое. Пришлось бегать на улицу, где в метрах двадцати стоял деревянный домик с яркими буквами "Ж" и "М". Ещё днём можно было изловчиться и не вляпаться в остатки человеческой жизнедеятельности, а попросту в говно. Но вот если приспичит вечером или ночью… Ни одной лампочки Ильича, даже патроны и выключатели для них не были предусмотрены.
За общежитием даже трава уже не росла. Комнаты располагались по обе стороны коридора, нам, четырём девчонкам, понятно, повезло, наше окно выходило как раз на это архитектурное сооружение, именуемое, опять же попросту нужником. Уж триста лет прошло со времени нашествия Мамая, но только не здесь, в этом сарае. Всё, буквально всё, начиная от пола до потолка, от окна до дверей, всё было выбито, поломано, измазано. На железных кроватях, наверное, спали ещё герои гражданской войны. Нам вручили истерзанные, вонючие и какие-то влажные матрацы с такими же одеялами и подушками с порванными наперниками. Белья нет, ещё не получено из прачечной. Пока без него обойдетесь. Еще получите по лампочке, 40 свечей, надо экономить, ввернете – да здравствует свет в комнате; тусклый, читать вечерами нельзя, ну и нечего глаза портить. Чай, не читать приехали, а работать, поднимать наше сельское хозяйство. В общем, мы этому коменданту были полностью до лампочки.
Кое-как мы более-менее навели порядок и отправились в столовую.
По широкой дороге, обсаженной гиганскими тополями, двинулись с сторону центральной усадьбы. Там был магазин потребкооперации и наша замечательная столовая. Солнце нещадно пекло, перламутровые листочки тополей играли и переливались на солнце и удивительно шелестели, как будто бы переговаривались между собой. Мы уже забыли о неприятном впечатлении от общаги, начали хохмить, девчата затянули удивительную украинскую песню. Я, не зная слов, им подпевала. Обед был еще тот, не разгуляешься. Назвать первое блюдо борщом – как только у этих коров-поварих необъятных размеров язык поворачивается. Многие только притронулись и отставили тарелки в сторону. Правда, мальчишки всё съели, особенно бывшие солдаты. На второе жирные тетки сготовили жаркое. Большие куски картошки плавали в черноватом томатном соусе с ломтями старого сала. Все это мы запили компотом из сухофруктов, хоть бы виноградом или яблочком угостили, Одесса же, сентябрь месяц.
Машины, которыми приехали, подкинули нас к громадному кукурузному полю, оно обрамлено было, словно помещено в рамку, с четырёх сторон высаженными деревьями. Нам вручили по мешку, выставили в ряды, и мы пошли ломать початки. Ребята наполненную тару относили и высыпали в прицеп к трактору. Так мы работали до самого вечера. Пешком, уставшие, еле доползли к столовке. Все то же жаркое с кашей из шрапнели не очень-то насытили студенческие желудки. Прикупить бы что-нибудь, да все уже закрыто. Чай наливали из борщевой кастрюли половником. Не знаю, из чего была заварка, но только не из чайных листьев.
В свою чудненькую общагу возвращались пешком и уже без песен, приседая по очереди между топольками. Мальчики направо, девочки налево. Не в загаженный же сральник тот идти. Завтра надо заставить почистить его.
Уснули все мгновенно, едва рухнули на кровать и дотронулись до подушки. Не почувствовали даже, как железные прутья впиваются в спину. Комары чудовищно выли всю ночь, а утром присоединились к ним кусачие мухи. Злые, мы опять потопали между топольками в сторону центральной конторы, прихватив с собой туалетные принадлежности. Снова мальчики туда, а девочки сюда. Удобрений в память о себе за этот месяц оставили предостаточно. Перед столовой умылись и почистили зубы. На завтрак нас ждала манная каша, кусочек сливочного масла, хлеб и какао. Под какао местные поварихи подразумевали воду, слабо окрашенную в кофейный цвет и разбавленную молоком. До поля, как и накануне вечером, добирались пешкодралом, медленно тянулись гуськом. А куда спешить: работа не Алитет, в горы не уйдет. Читали эту книгу?
Так и потянулись наши трудовые будни, сквозь которые одна мысль доминировала над остальными: успеть отовариться в маленьком магазинчике рядом со столовой, прежде всего прикупить "Червоне мицне" и рыбные консервы. Это вино по 52 копейки за бутылку опустошалось прямо из горла, оно заменяло нам воду. На вторую неделю наши желудки стали протестовать. Одна из девчонок совсем расклеилась, боли не проходили. В местной аптеке ни фталазола, ни других лекарств не было, кончились еще до нашего приезда, и я отпросилась у нашей преподавательницы сгонять за ними в Одессу, заодно и заскочу домой, переоденусь.