Больше в тот день сердце меня не беспокоило. И назавтра, и послезавтра. Но вот дня через четыре возвращаюсь я не поздно вечером домой и на выходе из метро, уже на ступеньках, вдруг чувствую внезапный ноющий провал в груди. Остановиться нельзя, вверх по лестнице валит потная толпа, сглатывая распяленными ртами последний кислород. Надо тащиться вверх по ступеням, хотя в глазах темно. Вываливаюсь через стеклянные двери на улицу, из духоты в духоту. В мае в Москве бывают иногда такие дни, разведчики июля, когда неготовый к летнему температурному порядку организм начинает паниковать. Я прислонился к стене в куцей тени, прислушиваясь к себе. В груди вроде бы ничего не происходило, но вместе с тем было понятно, что там не все в порядке. Стоило мне двинуться, как холодные, внезапные пустоты в груди стали образовываться одна за одной. Останавливаться глупо, сверху почти отвесно хлещут солнечные потоки. До дома идти минут пятнадцать и здоровым-то шагом, а сейчас, когда я ноги-то с трудом переставляю…
Допрыгался!
Не знаю, как у кого, но во мне всегда сидел такой злорадствующий негодяй, никогда не упускающий случая потыкать пальцем в каждую новую рану. Глупый негодяй, ибо не понимает, что если я и умру, то весь, вместе с ним.
Было страшно, но я решил бороться. Собственно, первая реакция всегда у меня такая: врешь, не возьмешь!
Побрел домой, петляя, стараясь как можно чаще оказываться в тени дерева, здания, не брезговал даже тенью столба.
"Скорая помощь", вот что мне сейчас нужно.
Войдя в квартиру, я не стал запирать дверь изнутри. С тоской "понял" смысл этого своего действия. Рядом с дергающимся сердцем завозилась тоска. Я набрал 03, перебарывая что-то похожее на стыд. Неловко отрывать занятых людей, занятых, может быть, вытаскиванием по-настоящему пострадавших граждан из лап смерти. В этой неловкости доживало свой век замордованное, многажды обманутое мое гражданское чувство. Мы можем потерпеть, пусть проходят те, кому срочнее надо. Я для чего-то вспомнил свою призывную военную комиссию и одного парня, которому должны были удалить четыре зуба и он потребовал, чтобы это было сделано без анестезии. Когда он вышел из кабинета с окровавленным ртом и подмигнул мне, стоявшему в очереди за маленькой пломбой, я понял, что жизнь сложная штука и мне ее, возможно, и вообще не изучить как следует - я ведь никогда не откажусь от анестезии.
Равнодушно-деловитый женский голос спросил, что со мной.
Сердце. Аритмия. Полных лет 46. Адрес такой-то.
Ждите.
Я осторожно перетащил стул из кухни к дивану. Тут сядет участливый, мудрый доктор. Пощупает пульс.
Убрал с дивана тренировочные штаны, а с журнального стола недопитую чашку кофе с молоком.
Сердце вело себя подло - полностью спряталось в обычный ритм работы, как будто и не кувыркалось пару минут назад. Оно словно подслушало мой разговор со "скорой". Я почувствовал себя обманщиком. Где-то в наших майских Сокольниках пропадает обездвиженный ветеран без своевременной медпомощи, а тут бородатый бугай расприслушивался к каким-то неопределенным шевелениям за грудиной.
Я замедленно лег на диван, выпустив полустон сквозь нос, мне хотелось хотя бы внешним видом походить на больного.
Раздался звонок в дверь.
Явились две медички. Молоденькая, маленькая, белокурая и длинная, черная, кудрявая. Первая - тихоня, вторая - бодро развязная. Я не сразу понял, что маленькая тихоня - главнее.
Пришлось с кухни притащить два стула, разложили они на нем свой прибор для кардиограммы. Кудрявая все пошучивала, цепляя мне на ноги и руки холодные зажимы, белокурая лепила на волосатую грудь присоски с проводами. Я в это время тоже трудился - описывал симптомы своей "аритмии". И испытывал некую раздвоенность: с одной стороны, мне нужно было достаточно впечатлить "скорую помощь", с другой - мне хотелось услышать от них успокаивающий все же диагноз.
- Так, тише, - сказала старшая.
Машинка на стуле заработала, выпуская широкую, мелко исчерченную ленту. Врач перехватывала ее правой рукой, левую держа на моем запястье.
Я молчал, стараясь дышать ровнее. Машинка перестала работать. Мне страшно хотелось спросить: "Что там? Инфаркт? Или что-нибудь похуже?"
- Вы знаете, мы две минуты выводили, ни одной экстрасистолы, - подытожила врач.
Я шевельнулся, как обвиненный в маленьком обмане. Но медичка меня успокоила:
- Но пальцами я одну поймала.
Я не знал - радоваться мне или впадать в панику.
- Но это, но…
- Что я вам могу сказать… Единичные экстрасистолы… для вашего возраста… сорок пять?
- Сорок шесть.
- Тем более, это почти норма.
Кудрявая влезла в разговор, взмахнув обеими руками:
- Да с этим живут, и не просто живут, а еще и злоупотребляют. Сегодня духота, солнце вообще провоцирует перебои. Если прихватило на улице, это вам на будущее, валидол под язык и присядьте в теньке.
Врач измерила мне давление:
- Почти норма. При таких цифрах редкие экстрасистолы - это неопасно.
- Ну, извините за побеспокоил что. Перепугался. Сердце.
- Вы все сделали правильно. Никогда не стесняйтесь в таких случаях.
Я полез в карман и достал заранее приготовленные двести рублей, чем, кажется, еще улучшил мнение медичек обо мне. Они пожалуй что готовы были признать, что у меня вообще железное здоровье.
Были еще разговоры, даже до анекдотов дошло, они не спешили уезжать, я понял почему - все же сердечник, вдруг, несмотря на легкий диагноз, начнет все же внезапно давать дуба.
Когда они уехали, на прощание наулыбавшись мне, - может, и искренне, - я остался в каком-то не очень приятном раздумье. Такое чувство у меня бывает, когда я покупаю, да еще и задорого, какую-нибудь не слишком нужную мне книгу. Что же произошло сейчас? Я тоже купил нечто. Слово "экстрасистола" за двести рублей.
Заверения белых халатов меня успокоили, но и… не успокоили. Влекомый любопытством, к которому примешивалось что-то неуловимо стыдноватое, я на следующий день забрел в медицинский отдел на втором этаже книжного магазина на Новом Арбате. Обычно я посещаю другую часть магазина, в левую сторону от входа. Я даже не подозревал, сколько интересного, а главное, нужного можно найти, повернув вправо. Кардиологическая полка как бы сама вышла мне навстречу, мне даже не пришлось искать ее. Издания на любой вкус. И фолианты, и брошюры. От бесстыдно популярных - "Счастливая жизнь после инфаркта" - до угрюмо специальных - "Типы флюктуаций при расширительном…" и т. д. Все формы сердечного нездоровья предусмотрены. Помимо инфарктов, еще и блокады, ишемическая болезнь, пороки. Очень быстро я нашел касающееся меня. Тоненькая книжка "Нарушения ритма сердца", написанная кандидатом медицинских наук с красивой фамилией Трешкур и кучкой соавторов. Не унося ее с собой, я углубился в чтение тут же, на месте. Уже через несколько минут я понял, что эта книга написана для меня. Никакой Гоголь, никакой Конан Дойл не могли бы встать рядом. Когда человек обнаруживает свои казавшиеся столь неповторимыми, столь индивидуальными симптомы напечатанными на бумаге и изложенными даже образнее, чем он выразил бы сам, даром что литератор, его, можно сказать, охватывает некий экстаз узнавания и сопричастия. "Сердце как бы замирает, кувыркается", именно "кувыркается!". Если успели из миллионов жалоб выкристаллизоваться эти точные слова - значит, дело исследовано, глубоко понято специалистами. Потрясающе приятно, что я не один, все носители сходных симптомов вдруг почувствовались мною как близкие родственники, даже, может быть, и ближе. Ничто так не роднит, как сходство страданий.
Пережив волну этих первых, таких новых чувств, я конечно же захотел узнать прогноз, проистекающий из моей хвори. Скончаюсь ли я на этой неделе, или мне предстоит тусклое, скорбное существование с вечно прижатой к левой стороне груди ладонью и таблеткой под языком. Или у меня есть шанс выкарабкаться? Разумеется, я желал надеяться на последнее. И в поисках подтверждений ринулся по страницам книжки, выклевывая сведения, которые считал имеющими отношение к моему случаю. По ходу дела попадались симптомы обнадеживающие и сразу вслед за этим - вгоняющие в ступор. Так что же у меня, наконец, черт возьми? Мерцательная аритмия? Пароксизмальная тахикардия? Брадикардия? Неполная блокада сердца? Ни одна не подходила полностью, и ни одна не казалась полностью не имеющей ко мне отношения.
Одно было ясно: книжку надо взять с собой и изучить в спокойной обстановке.
Продолжал читать я в метро и продолжил дома. При этом все время прислушиваясь к себе.
Часа через два, когда явилась с работы Ленка, я был полностью интеллектуально размонтирован и заразился сразу несколькими страхами. Я очень боялся мерцалки и пароксизмальной тахикардии, но, кажется, мог себя успокаивать, что симптомов этих жутких нарушений у меня меньшинство. Маячил еще синдром слабости синусового узла, но с ним меня связывали совсем уж натянутые признаки. Я готов был согласиться на один из видов экстрасистолии. Более предпочтительной была, конечно, функциональная форма. Она возникает от пьянства, обжорства, стрессов. Больше всего мне нравилась последняя, четвертая причина функциональной экстрасистолии, я готов был ее признать немедленно: недостаток калия и магния в организме. Ликвидируется эта четвертая причина введением в рацион кураги, изюма, чернослива.
Но, наученный опытом своей уже длинной, можно сказать, жизни, я знал, что мне никогда не выпадает жребий ни самый жуткий, ни самый сладкий. Я не оказываюсь ни в числе проклятых, ни в числе избранных. Остаюсь всегда наедине с собой, отсюда столь развитое, всегда побуждающее меня к большей частью глупым порывам желание "примкнуть".