Мужчина был высокий, худой, светловолосый; он то сосредоточенно строгал прутья, то, как фокусник, перебирал разные чурки и бруски, и тогда уголки его губ подрагивали от улыбки. Мужчина непрестанно курил, но хлопья от папиросы не падали вниз, а каким-то странным образом вились вокруг "строительной площадки", словно рой мошкары у фонаря.
Но особенно странно выглядели мосты. Одни из них были легкими и зыбкими, державшимися на еле видимых бечевках; казалось, дунь на них - и они рассыпятся. Но время от времени, чтобы проверить прочность своих конструкций, мужчина наступал на них, и удивительная вещь - хрупкие сооружения его держали.
Другие мосты были очень длинные - тянулись с одного берега ручья на другой без всяких опор, - и казалось просто невероятным, что они не рушились. Были мосты, напоминающие арки и виадуки, со множеством разных лепнин, украшенные галькой и ракушечником. И были мосты из разноцветных ветвей, как маленькие дождевые радуги.
"Кто этот дядька? - мелькнуло в голове. - Волшебник или чудак? И почему строит игрушечные, а не настоящие мосты?" Я готов был кричать на всю окрестность, чтобы все бежали смотреть на это чудо, но онемел от восторга, и понесся сломя голову домой, чтобы привести к реке хотя бы тетю. Но когда вбежал в дом, тетя сразу начала меня отчитывать за "безобразный поступок", потом долго взывала к совести, сетовала на мою неблагодарность. Потом еще некоторое время всхлипывала, приходила в себя, а когда наконец у нее появились проблески интереса к увиденному мною, неожиданно хлынул дождь.
После дождя тетя, кряхтя, надела боты и поплелась со мной на речку. Всю дорогу она бормотала о протекшей крыше и размытых грядках, только когда мы подошли к реке, замолчала. И я подумал: она потрясена не меньше меня. Ведь никаких мостов не было. На их месте шумели мутные пенистые потоки.
Утренние трамваи
С самого раннего детства мне хотелось убежать из дома. Я все время мечтал пожить без родителей, без их нравоучений и контроля, без постоянного ограничения моей свободы. Едва научившись ходить, я начал прятаться: в шкафы, под кровати, в сундуки, а года в три уже забирался в такие недоступные закутки, что в поиски включались жильцы всего дома, а иногда и милиция. В пять лет, когда мое воображение несколько расширилось, а свободолюбивый дух окреп, я начал знакомство с соседними дворами и улицами. Что только со мной не делали! Запирали в квартире, отдавали в детские сады - ничего не помогало. Домой меня возвращал только голод, да и то поздно вечером, когда мать с отцом сбивались с ног от беготни по дворам.
Став постарше, я пришел к замечательному открытию - путешествию в трамвае. Как-то утром сквозь сон я услышал, что родители собираются на рынок. Когда они ушли, я вскочил с постели и выбежал из дома. Было еще очень рано; по пустынным улицам бесшумно скользил ветер, где-то в домах гулко били часы и звенели будильники. Я прошел все знакомые переулки и очутился на улице, по которой пролегали рельсы. На рельсах стоял трамвай. Первый утренний трамвай, умытый и сверкающий. Пошарив в карманах, я нашел несколько монет и шагнул в вагон. В то время кое-какую мелочь мне выдавали на мороженое и кино, правда, после долгих вымогательств и угрозы - убежать из дома навсегда. С деньгами я почему-то чувствовал себя намного свободнее, чем без них.
Войдя в то утро в трамвай, я взял у кондукторши билет и уселся на лучшем, переднем месте у открытого окна.
- Далеко направился в такую рань? - спросила кондукторша.
Я буркнул что-то неопределенное и отвернулся к окну, а кондукторша рассмеялась. Через некоторое время в трамвай вошел вожатый, кивнул мне в знак приветствия и вагон тронулся. Замелькали улочки, вывески, лотки. Трамвай катил по городу, но я не боялся заблудиться - знал: стоит только пересесть в трамвай, идущий в обратную сторону, как он примчит меня назад.
А город за окном оживал, улицы заполнялись прохожими и машинами; из булочных тянуло горячим хлебом, звякали бидонами молочницы, дворники из шлангов поливали мостовые - чувствовалось приближение шумного и жаркого дня. Проехав остановок пять, я решил, что для первого дня впечатлений получил предостаточно, и вышел из вагона. Потом пересел в трамвай, идущий в обратную сторону, и вскоре как ни в чем не бывало вернулся домой.
Постепенно я удлинял маршруты путешествий, а потом вообще стал выходить из трамваев на разных остановках и более подробно знакомиться с окрестностями. К моменту поступления в школу в городе не осталось ни одной незнакомой для меня улицы, я успел на всех побывать. И это к счастью, конечно, - представляю, как изнывал бы за партой, если б за окном оставалось хоть что-то загадочное. Впрочем, это все равно не мешало мне впоследствии сбегать с уроков.
Однажды, в классе пятом, обидевшись на учителя, на мой взгляд, явно занизившего мне оценку, я ушел с уроков и сел в первый попавшийся трамвай. Мне было все равно, куда он идет, ведь я никуда не спешил. Через несколько остановок я заметил, что дома за окнами стали ниже, а остановки реже. Потом дома пропали совсем, и трамвай загромыхал среди огородов с трещотками и чучелами, и шалашами сторожей.
Трамвай остановился на далекой окраине; город чуть белел вдалеке. На окраине струилась речка в голубых шапках тальника и пролегала узкоколейка, по которой бегал маленький, точно игрушечный, паровозик-кукушка. Паровозик отчаянно пыхтел, свистел и таскал взад-вперед такие же игрушечные вагоны с глиной. Я уже однажды был на этой остановке. Вернее, смотрел на нее из окна трамвая. Но тогда трамвай быстро сделал круг и покатил назад. И вот теперь у меня появилась возможность обстоятельно исследовать местность. К тому же у меня было неважное настроение, и я решил как можно дольше не возвращаться домой. Наверно, именно тогда я пришел к выводу, что лучший способ поднять свое настроение - немного испортить его другим. Не знаю, так я думал или иначе, но, во всяком случае, когда прошел по пружинящим доскам через речку и очутился на необитаемом островке, твердо решил не возвращаться домой совсем.
Растянувшись на траве, я жевал чистую горьковатую зелень и наблюдал, как тянутся цепочки муравьев меж травинок и горок из пыли; потом перевернулся на спину и стал смотреть, как ветер шевелил верхушки деревьев и как среди ветвей, наполненных солнцем, мелькали птицы. Погода была замечательная, и мне стало легко. Я начал лазить по деревьям, запускать в воздух голыши. Забыв о неприятностях в школе, я окончательно развеселился и решил обойти свои владения.
Через несколько шагов я понял, что на острове уже кто-то побывал: в одном месте тянулись ряды окученной картошки, в другом - лежала свежеспиленная сосна, тесаная и пахучая, с желто-розовыми разводами.
Я вдруг ужасно захотел есть, вспомнил про школьный завтрак, бросился к портфелю и съел бутерброд, но он только раздразнил аппетит. Тогда я накопал молодой лиловой картошки, собрал сухие ветви и запалил костер. Спички у меня были всегда, и не потому, что тайком покуривал. Нет! Просто со спичек мы сдирали серу и набивали ее в ключи. Потом приставляли к ключам гвозди и бахали об стену.
Побросав картошку в костер, я решил еще наловить рыбы и стал изготавливать удочку. Распустил часть носка и к нитке привязал булавку, которой скреплял отделение в портфеле; вместо поплавка пристроил огрызок карандаша, а под удилище сломал обыкновенный прут тальника. После этих манипуляций выкопал червяка, нацепил его на булавку, спустился к речке и закинул удочку в травы, развевающиеся по течению. Приманку быстро отнесло в сторону, и только я хотел ее перекинуть, как поплавок дернулся и запрыгал на воде. Я резко подсек. Какая-то рыбешка наполовину вылетела из воды, но сорвалась с булавки и шлепнулась обратно в воду. Так повторилось еще несколько раз. Я уже отчаялся что-нибудь поймать и хотел с досады выкинуть удочку, но именно в этот момент поплавок замер, немного покрутился на одном месте и вдруг нырнул. Я схватил удилище обеими руками и дернул. И надо же! В траву плюхнулся окунь.
Потом я жарил рыбу на рогульке, переворачивал картошку в золе… Мне было радостно: я мог делать все, что хотел, никто не стеснял моей свободы. Наконец-то я избавился от опеки и стал самым счастливым мальчишкой в мире.
Когда я пообедал, солнце уже почти село и на острове появились длинные тени. Эти ползущие и дрожащие тени несколько омрачили мое настроение, а тут еще, как назло, я вспомнил мамины оладьи, которые она пекла по утрам. После пресной картошки захотелось выпить сладкого чая с оладьями, но я взял себя в руки - отогнал мысли о всяких лакомствах и принялся за сооружение шалаша: сделал остов из прутьев и закидал его травой. Вскоре я уже лежал в роскошном собственном доме и вдыхал запах разогретой за день листвы.