…- Из того похода он вернулся в ссадинах и кровоподтеках, с разорванным ухом, - вздохнул Виктор, - я представляю, сколько ему досталось. Ведь дело было весной, когда в лесу полно низин с затопленными деревьями, их надо обходить; так что Тишке приходилось до отказа напрягать силы… Похоже на него кто-то напал. Волки - вряд ли, здесь их мало. И если б они напали, от Тишки ничего не осталось бы. Судя по кровавым полосам на Тишкином боку, это был след лапы владыки леса - медведя. Косолапый вполне мог его хватануть, изголодавшись за зиму. Но Тишка увертливый и бегает прилично, с ним не так-то легко справиться… Вот такой он парень, - закончил рассказ Виктор.
- Скромный герой! - сказал я.
- Никакой ни герой. Просто выполнял свою работу, - слабо возразил Виктор, притеняя славу Тишки. Он говорил о подвиге своего друга так, словно речь шла о рыбалке или обычной грибной вылазке.
…Я провел с Виктором и Тишкой чуть больше часа, но был счастлив с ними. Потом мы попрощались, как я думал - навсегда. Но спустя несколько лет судьба снова забросила меня в те места. От посельчан я узнал, что Виктор давно уехал в город и последние годы Тишка ходил в стойбища один.
Он носил почту до глубокой старости. В любую погоду. То есть, шел под дождями и палящим солнцем, в убийственную жару и в пургу, под снегопадом.
- Теперь он совсем старый, слепой, целыми днями лежит у амбара, - сообщили посельчане. Один из них вызвался проводить меня на окраину поселка.
Тишка сильно сдал: бока ввалились, шерсть облезла, обнажив множество шрамов. Когда я подошел, он приподнялся, принюхался и вдруг заскулил, завилял хвостом - явно узнал меня.
- Надо же! - пробормотал я. - И общались-то всего-ничего, а вспомнил.
- Ничего удивительного! - хмыкнул мой спутник. - Собака запоминает три тысячи запахов.
Вот и все о Тишке. На этом с вами прощаются автор и герои его рассказа. Всего вам хорошего.
Любовь к животным
Подросток Лешка любил животных и собирался учиться на зоотехника, а пока работал конюхом и, вместе с возчиком пенсионером Иваном, катал на лошадях ребят. "Лошадник со стажем", Лешка два года с утра до вечера торчал в конюшне: чистил денники, в одни корыта насыпал корм, в другие наливал воды, и все время поглаживал лошадей и разговаривал с ними.
Конюшня находилась в конце парка и представляла собой старое продуваемое помещение с протекающей крышей; лошади постоянно простужались, но директор парка говорил Лешке и Ивану:
- Скажите спасибо, что выделяю деньги на закупку сена и отрубей. Ваша работа на кругу - убыточное дело. Очень убыточное. В праздники, в выходные дни еще туда-сюда, дает кое-какой доход. Но это пять-шесть дней в месяц, верно? А остальные дни? Сами знаете, в плохую погоду и одним рублем все оборачивается. А лошадей-то содержать надо и вам платить надо. А у меня карманы пустые, - директор выразительным жестом почти выворачивал карманы пиджака. - Так что ремонт конюшни отложим. До лучших времен.
В жаркие дни Иван часто отлучался к пивному ларьку и доверял упряжку своему малолетнему напарнику. Лешка подъезжал к будке-кассе, а там уже в нетерпении бурлила детвора. Ребята усаживались в тележку и Лешка гнал лошадь рысцой по аллеям. Обогнув болото, упряжка легко вбегала на покатое взгорье, и лошадь на мгновение останавливалась, как бы оглядывая открывающееся пространство, потом, запрокинув голову, неслась вниз; ребята визжали, захлебываясь встречным ветром, а Лешка, степенный, важный, покрикивал на лошадь и хлопал вожжами. На пятаке у будки-кассы притормаживал, кричал:
- Вытряхайтесь!
Ребята прыгали с тележки и, покачиваясь, ошалелые от гонки, снова бежали в очередь.
Парк имел двух жеребцов: списанного с бегов Голоса и степного табунного Сиваша. Голос был тихий, доверчивый, все время лез к Лешке целоваться, обжигая лицо горячим дыханием. Когда-то Голос бегал по ипподрому и считался одним из фаворитов, но потом его подвело зрение. Год от года он видел все хуже; в конце концов его и приобрели для работы в парке. После ипподрома, широких дорожек, шумных трибун и былой славы, бег на тихих аллеях казался Голосу скучным и постыдным занятием - неким тихим прозябанием, поэтому к катанью по кругу он относился безответственно и постоянно отлынивал от работы. Бывало, Иван его зовет, а он, хитрец, прикидывается, что не слышит, хотя имел отличный слух, а если и подходил, то симулировал болезнь, разыгрывал хромоту.
Любимец детворы Сиваш привык к вольной жизни и, несмотря на четырехлетний возраст, так и остался диковатым, строптивым; постоянно задирался к Голосу, доказывал свое главенство, при случае мог прижать, куснуть; завидев собаку или кошку, так и норовил ударить копытом. Из табуна Сиваша взяли в школу верховой езды, но там от перенапряжения он потянул ноги и его списали за негодность. Некоторое время он возил мелкие грузы на деревообрабатывающем заводе, потом его купил директор парка.
Сивашу было тяжело бегать, на ночь он ложился на больные ноги; Лешка делал ему массаж, растирал мазями, ставил спиртовые компрессы, но как бы Сиваш себя ни чувствовал, работу выполнял добросовестно и никто, кроме Ивана и Лешки, не видел его в унынии. Этот не сломленный дух, внутреннюю силу Сиваша чувствовал и Голос - куда бы Сиваш ни шел, безропотно следовал за ним.
Иван всячески поощрял Лешкину любовь к лошадям.
- Ты смекалистый, - говорил. - Но учти, в спешке многое теряется. А в нашем деле мелочей нет. Важно все: и как упряжку содержишь - смазал ли кожу, чтоб была податливой, не задубела, не потрескалась… И, конечно, лошадь всегда должна быть чистой, выхоленной.
Лешка воспринимал эти слова как приказ и все делал без колебаний, без оглядки. А старый возчик все наставлял:
- Учиться тебе надо, а то будешь всю жизнь на побегушках. Техникум хорошая задумка, но ты смотри дальше, не мешало б и в институт поступить. Цель ставь большую и иди к ней упорно. Я в тебя верю.
- Ерунда все эти институты, - брезгливо поджимал губы Эдик, заведующий аттракционами, большой любитель заграничных сигарет и вообще всего заграничного. - Век живи, век учись и дураком умрешь. Я без всякого высшего образования живу неплохо. Главное - вести здоровый образ жизни. Занимайся, Леха, спортом. Найди свой вид спорта. Спорт готовит к жизни, учит преодолевать трудности, дисциплинирует и вообще закаляет дух. Ну и само собой, расширяет круг интересов, общаешься с новыми людьми. А всю жизнь быть лошадником - нет, извините. Верховая езда - это еще туда-сюда. Это престижно, отвечает духу времени. А всю жизнь проторчать в конюшне - нет уж, извините.
Эдику было двадцать пять лет; хвастливый, нахальный, он ходил насвистывая, на его лице так и читался вызов всему и всем; от него резко пахло одеколоном - так резко, что при его появлении лошади чихали и фыркали. Целый день Эдик шастал от аттракциона к аттракциону - "давал ценные указания"; заметит девушек, подходит, рисуется:
- И как вам, ласточки, у нас нравится? Советую посетить павильон смеха. Могу проводить.
Жизнь Эдика текла как вечный праздник. К подчиненным он относился бесцеремонно и жестоко. Как все тупоумные люди, наделенные властью, требовал безоговорочного исполнения своих указаний, всякое неповиновение вызывало у него озлобление.
Однажды без ведома старого возчика и юного конюха, Эдик взял лошадей покататься с девицами. Вечером, когда сторож закрыл парк, Эдик пришел с двумя подружками, взял у сторожа ключи, седлал лошадей и чуть ли не до утра гонял, усталых после дневной работы, животных. Он загнал лошадей: на их мокрые от пота тела насели мухи, у Голоса изо рта шла пена, Сиваш еле стоял на дрожащих ногах.
Придя в конюшню, Лешка сразу увидел, что головы у лошадей опущены, шерсть взъерошена, ноги сбиты.
Лешка разыскал сторожа и, когда тот изложил суть дела, бросился к Эдику. Заведующий аттракционами встретил его подозрительным взглядом и, не успел Лешка открыть рот, отчеканил:
- Ты почему не на рабочем месте?
- Вы почему катались на лошадях? Кто вам разрешил? Какое вы имели право? - вскричал Лешка.
Эдик от неожиданности моргнул; он не привык, чтобы на него повышали голос, но подумал, что Лешка может пожаловаться директору, и неуклюже попытался вывернуться:
- Понимаешь, так получилось… Но ты об этом, смотри, никому…
Задыхаясь от негодования, Лешка направился к директору.
- Постой! - Эдик схватил его за руку. - Если пожалуешься, тебе здесь не работать, так и знай.
Лешка никого не боялся, кроме отъявленных бандитов. Эдик не был бандитом, тем более отъявленным; он был всего-навсего показушник, мелкий показушник и болтун. Поэтому Лешка все рассказал директору, и Эдику влепили строгий выговор. Но потом в конюшне пропало седло, оказалось продырявленным корыто. Лешка догадывался, кто это делает. "Но одно дело догадываться, другое - застать на месте преступления", - именно так заявил директор и добавил, что он, Лешка, попросту стал плохо относиться к своим обязанностям.
От такой несправедливости Лешка чуть не разревелся. Известно - сильные люди, если и плачут, то лишь от незаслуженных обид, а Лешка был сильным, вне всякого сомнения.
- Возьми себя в руки, - спокойно сказал Иван Лешке. - Все наладится. Знаешь, что я тебе скажу - бывает не одна неудача, а сразу несколько свалится, но я заметил - за каждой десятой неудачей обязательно идет удача. Как пить дать… И куда директор без тебя денется?! Он прекрасно знает - ты работящий, добросовестный парень. А негодяя, который здесь портачит, мы отыщем и взгреем, как следует.
Все плохое имеет конец. Конечно, Эдик попался - его застал на месте преступления Иван, и заведующего аттракционами с треском выгнали из парка.