- Не верьте, пожалста, - Славка разлегся на траве и начал жевать травинку.
- Ты что, видел? - спросили мы с Вовкой.
- Если б не видел, не говорил. Вчера полез к ним за клубникой, а оно как бросится на меня! Еле удрал.
- Вот фрукт! - сказал Вовка. - Дурака валяет. Думает, мы маленькие.
- Не верьте, пожалста, - Славка пожал плечами. - Но лезть не советую.
- А мы нарочно слазим, - сказал я.
- Ну слазьте, слазьте, - усмехнулся Славка. - Я посмотрю, как вы драпака дадите.
- Не смеши! - сказали мы с Вовкой. - Сегодня же ночью полезем.
- На спор? - Славка прищурился.
- На спор!
- Встретимся в двенадцать ночи у их сарая, идет? - сказал Славка.
- Идет, - ответил Вовка, а я кивнул.
С вечера мы с Вовкой забрались на наш сеновал. Стали ждать полночи. Ждали, ждали и не заметили, как уснули. Проснулись от стука - кто-то бросал голыши в окно.
- Наверно, Славка зовет, - вскочил Вовка.
Мы выглянули наружу, но Славку не увидели. Слезли с сеновала, обошли двор - никого не обнаружили. А вокруг темнота, и ветер какой-то, и в старицах шлепают лягушки.
- Пойдем к поляковскому сараю. Может, он там, - предложил Вовка.
Еще на сеновале, как только послышался стук, мне расхотелось идти к пугалу, а в этот момент - и подавно, но отговаривать Вовку я все же не решился и, поеживаясь, проговорил:
- Пойдем.
Мы подошли к поляковскому сараю, но Славки и там не было.
- Дрыхнет, - сказал я.
- Может, он в огороде? - откликнулся Вовка.
Мы пролезли в дыру между изгородью и сараем, и очутились на грядках. Стало тихо. В глубине огорода чернело пугало.
- Пошли, - подтолкнул меня Вовка.
- Угу, - выдавил я.
Прижавшись друг к другу, мы стали подкрадываться. Внезапно я почувствовал, как Вовка дрожит.
- Ты что дрожишь? - прошептал он.
- Это ты дрожишь, - пробормотал я.
Дальше мы поползли, не отрывая глаз от пугала. С каждым ползком пугало увеличивалось; мы уже различали его глазищи и усы, слышали шелест лохмотьев, позвякивание бутылок… И вдруг - то ли мне показалось, то ли на самом деле, но неподвижный истукан качнулся. Я замер; по спине пробежали мурашки.
- Ты что? - шепнул Вовка.
- О-он шатнулся, - еле пролепетал я.
- Ты что, рехнулся? Я ничего… - Вовка не договорил. Пугало явственно закачалось и вдруг… загудело, взмахнуло палкой и пошло на нас.
Мы заорали и бросились назад, к сараю. А оно - за нами, и все гудит. Вовка первым оказался у дыры, полез да застрял. Я пихнул его, но поскользнулся и упал. А пугало уже почти подбежало, уже занесло палку, чтобы ею огреть меня по голове, и вдруг как крикнет:
- Попались, голубчики!
И мы сразу узнали Славкин голос…
- Думаешь, мы испугались? - сказал Вовка, когда Славка вылез из пугала. - Дудки! Нам совсем не было страшно.
- Нисколечко! - добавил я, стряхивая землю и незаметно вытирая слезы.
Водолейщик
По вечерам все поливали огороды. Колонка находилась в центре поселка; из нее била мощная водометная струя. Колонку называли "водокачкой" и считали самым важным поселковым сооружением. От колонки к домам вели водоотводные канавы для стока, и в каждом саду была водоемкая яма, чтобы не ходить с ведрами на колонку и чтобы вода за день нагревалась. Водоносные канавы называли "каналами".
Были и старые канавы с запрудами, от которых тянулись протоки в старицы - топкие водоемы, заросшие травой и затянутые тиной - царство тритонов, лягушек и водомерок.
Две-три старицы имели приличные размеры - в них мы купались и катались на плотах, а в одной даже ловили карасей - когда-то кто-то выпустил мальков и они расплодились. Эту последнюю старицу-озеро время от времени очищали от водяных растений - она служила водохранилищем на случай пожара.
Вовка был смотрителем каналов-водоводов; то и дело углублял их русло, водомерным шестом измерял ямы, справедливо распределял водосброс, открывая одни и закрывая другие "шлюзы" на водоотливных рукавах. Это была ответственная работа; не зря Вовку уважительно называли водолейщик, а то и - водовик, водовод.
Вовка знал все: какой канал водостойкий, водопадистый, какой водопойный, то есть слишком впитывающий водоток; в какой яме вода синяя, с водоворотами, в какой - темная, стоячая, в какой - ржавая, железистая, в какой "цветет", то есть позеленела от микроорганизмов.
- Самое трудное после дождей, - объяснял Вовка дачникам. - Тогда в ямах начинается разлив, наводнение. Приходится делать отводные каналы, водорытвины.
Многие взрослые считали, что из Вовки получится великий строитель каналов.
- Вы правы, но не вполне, - говорил дачник дядя Юра, который в молодости служил на флоте, а последние годы работал мастером на заводе. - Из него может получится отличный моряк или водолаз, или спортсмен-пловец. У него совершенно отсутствует водобоязнь.
В самом деле Вовка любил воду, он был настоящий водолюб: с утра обходил свои владения, босиком шлепал по каналам, вброд пересекал старицы; домой приходил мокрый, в тине и ряске. Вовкина мать жаловалась посельчанам:
- У всех дети как дети, а у меня не сын, а водяной.
- Вы совершенно неправы, - говорил дачник дядя Юра. - Ваш сын занимается крайне важным делом, без него цветущие огороды так пышно не цвели бы.
Два летних сезона Вовка "работал" водолейщиком, но затем в поселке провели водопровод и на участках установили краны; надобность в каналах отпала, вскоре они заросли травой, а ямы пересохли и осыпались.
Вовка оказался не у дел, но он быстро нашел себе новое занятие - его потянуло в небо. Он стал клеить воздушных змеев, строить планеры, причем, запускал свои летательные аппараты с деревьев: забирался на самую верхушку и запускал.
Посельчане почему-то не заметили нового увлечения Вовки и по-прежнему при встрече спрашивали:
- Как сегодня водичка? Теплая или холодная? - при этом уже почему-то называли Вовку водовозом.
Некоторые интересовались:
- Когда станешь моряком, покатаешь на своей посудине?
Кое-кто заходил слишком далеко:
- Когда построишь канал-то, великий водный путь? Из Подмосковья в Европу? Хочется сплавать, посмотреть другие страны!
Вовка отмалчивался, но чаще объяснял, что решил стать летчиком. Этих посельчан на место ставил дядя Юра.
- Давно пора закончить эти водянистые разговоры, - говорил он. - Вы назначаете капитана на уже затонувший корабль. Все в жизни течет, все меняется, как проточная вода. Я тоже был моряком, теперь - мастер на заводе. Почему водолейщик не может стать летчиком? Отличным летчиком или парашютистом, в крайнем случае - строителем-верхолазом?! У этого паренька совершенно отсутствует боязнь высоты.
Ягоды
Славкин отец работал путевым обходчиком. По утрам снимал с вешалки китель, драил на нем металлические пуговицы, пока они не начинали блестеть, как прожекторы, затем брал молоток с длинной ручкой, кожаную сумку и шагал по шпалам до следующей станции; заметит, болт ослабился, подтянет; увидит трещину на рельсе, ставит метку, чтоб заменили.
Славкина мать, тетя Клава, знала массу интересного про ягоды. Как-то мы со Славкой увязались за ней в лес - собирать малину; набрали по бидону сочных, покрытых пушком, ягод; заодно наелись костяники - прозрачных капель с темными косточками внутри; внезапно набрели на россыпь голубики, и тетя Клава звонко воскликнула:
- Сейчас станем пьяными!
- Почему? - спросил я.
- Да потому, что голубика всегда растет у багульника - вон его раскидистые кусты. А багульник дурманит. Пособираешь голубику, и голова закружится. Потому и называют голубику пьяникой.
Мы со Славкой съели по пригоршни притуманенных ягод и, в самом деле, почувствовали головокружение. Да такое сильное, что весь обратный путь шли зигзагами…
Я вспомнил выражение отца насчет пьющих мужчин и возомнил себя совершенно взрослым. Славка толкнул меня локтем, подмигнул - наверно, тоже сразу повзрослел; и мы оба испытали друг к другу глубокое чувство товарищества. До самого поселка я шатался и хихикал, и откуда-то издалека слышал голос тети Клавы:
- В следующий раз пойдем на болото. Самые полезные ягоды растут на болоте. Взять клюкву. Ее и сушат и мочат, и добавляют в пироги, в квашенную капусту. И делают из нее конфеты и наливки, сиропы и кисели… А морошка! Самая красивая ягода. Вся золотистая, вкуса печеного яблока. Какие из нее варенья! Пальчики оближешь!
На террасе у тети Клавы висели гроздья рябины и бузины. Из рябины тетя Клава делала варенье и лекарства, бузиной счищала нагар в самоваре и красила платья. Все женщины в поселке приносили к тете Клаве красить платья. Зачадит таганок в их саду - значит, тетя Клава начала свое варево. Набросает в котел кисти бузины и туда же опускает платье. Слабо протравит ткань - зеленая и синяя получится, а сильно - будет пурпурный цвет.
В саду деда Дениса сливовые деревья просто сгибались под тяжестью ягод. Ягоды висели крупные, лилово-сизые, точно заиндевевшие. Однажды я ходил вдоль забора и думал, как бы залезть в сад и стянуть несколько слив. Все ходил и думал, как бы незаметно это сделать, чтобы дед Денис не проснулся - он сидел посреди сада на скамье и дремал, его совсем разморило на солнцепеке.
Долго я топтался у забора, глотал слюни, но так и не решился проникнуть в сад. И уже собрался уходить, как вдруг дед окликнул меня.
- Ну-ка, поди сюда! На-ка, возьми, - и протянул мне целую миску слив.
Я поблагодарил, вышел за калитку, стал уминать ягоды. Внезапно объявился Славка, за ним, как тень, - его сестра Аленка.