Я стал забирать ее с собой. И мы часто лежали вместе под скалой у большой воды: я, Ло и воющий зверь, и нам не надо было никого больше, но разве мы могли охотиться, когда нас так мало? А потом Ло родила мальчика, и он не был таким черным и шерстяным, как другие и вождь сказал, что надо смотреть хорошо это или плохо, каким он будет воином.
Скоро племя увидело, каким воином стал я. Пришли люди из другой пещеры, далеко от большой воды. Там, наверно стало меньше мяса и кореньев. Они хотели убить нас и занять нашу пещеру. Мы бежали от них в пещеру, и вождь велел закрыть ее большим камнем, но я сказал, что мы умрем без воды и пищи, когда не сможем охотиться. Я сказал, что мы наверху, а эти люди внизу и надо набрать много камней и кидать в них и взять заостренные палки и убивать как животных, мы так и сделали. Мы победили их. Они убежали, а те, кто были убиты, стали нашей добычей. Племя жарило их и ело, все брали те куски, силу которых хотели получить. Но я не смог есть похожего на меня. Я только взял мертвую плоть вождя, высушил ее и отдал Ло. Она сплела веревку из травы, вплела туда мой дар, и мы вместе радовались такой добыче.
Мне было хорошо. Но я все время думал, кто я, почему я не похож на других из пещеры или тех, кто живет далеко; а где живет большой небесный огонь, откуда появляется ночной огонь, на чем стоит большая вода? Мои мысли – это была моя работа, и часто в пещере стали делать то, что я говорил. Когда шли на охоту, вождь не брал меня с собой. Ты должен думать, – говорил он. Когда родились и другие дети, похожие на меня, я обратил внимание на равное количество лун, предшествовавшее рождению. Я увидел, что дневной огонь неизменен и прекрасен, но иногда он жжет невыносимо, а иногда гневается, и обрушивает на нас небесную большую воду, чтобы было холодно и страшно, потому что с неба на нас кричат и пускают небесный огонь на землю. А вот ночной огонь не столь страшен и велик, но он все время меняется.
Я стал складывать камни по мере того, как менялся ночной огонь и увидел, что изменение повторяется через равное количество отложенных камней. Когда я сказал об этом вождю, он потряс руками и сказал: Ты разговариваешь с высшими духами. Ты сможешь договориться с ними об удачной охоте и о добрых зверях; чтобы у нас было много мяса и рыбы и кореньев. Наши женщины много рожали, мы стали сильными и выгнали врагов из соседних пещер.
Но вождь и все старшие в племени считали, что в каждом камне, в каждом дереве, в траве есть высшие существа, любящие или не любящие нас. А я говорил, что есть кто-то один, кто сотворил небо и землю, траву и животных, ночной и дневной огонь, Тот, кто есть все. Он смотрит на нас и чего-то ждет, но я не знаю, не помню – чего. Вождю очень не нравились эти слова. Он говорил, когда вспомнишь, что от нас ждет небо, тогда и будешь объяснять нам, а сейчас мы живем по-своему, почитая духов вокруг нас.
Я стал забирать на холм возле большой воды, своих детей, своих женщин, а когда воющий зверь принес потомство, то и его со щенятами. Я просто хотел показать всем, как прекрасна большая вода, когда в нее падает небесный огонь, как сверкает вода и небо, когда они соединяются и однажды, глядя на все это, мне показалось, что из облаков выглянул прекрасный лик и любовался вместе с нами. Я упал на колени и завыл как мой друг – зверь. Я еще не знал, какую песню сложить.
Вождь и многие обитатели пещеры начали возмущаться. Одни говорили, что я такой же чужак, как и другие не из их пещеры, и должен умереть. Некоторые говорили, что я принес племени удачу, у нас славная охота, мы победили врагов, я сделал много детей, звери, охранявшие пещеру, дружат теперь с нами и еще – я приручил небесный огонь, который никогда не гаснет в пещере, потому что я строго слежу за этим. Вождь прекратил подобные разговоры, сказав, что не может запретить мне думать по-своему, но будет ждать знака свыше.
А я наблюдал за растениями: когда одни умирали, другие оживали; за рождением детенышей, которые появлялись в определенное время, за тем, как менялся и вновь возвращался к кругу ночной огонь, все было повторяемо, но было другим, каждое по-своему прекрасным. Я рассказывал обо всем этом своим детям, они резвились вокруг меня, но слушались меня больше, чем вождя, потому что считали, что я прав. Вождь долго думал. Он смотрел на всех нас хмуро, но не недовольно. Просто он постоянно думал. Многие же не любили нас. Мы были другие.
Часто и мои дети и я спали вне пещеры, если было тепло. Нас стерегли наши друзья – воющие по ночам. Если в пещере стоял запах пота и вони, то под небом – сухо и свежо. Но когда начинались дожди, надо было жить в пещере, делить со всеми оставшуюся пищу или вырывать у слабейших. Мне не нравилось это. Не нравилось это и вождю, он не хотел, чтобы нас было меньше. Однажды он встал посреди пещеры. Заставил всех замолчать и сказал:
– Ты, упавший с неба, ты принес нам удачу. Уже много лун ты с нами и мы сильны. Но нас стало много для одной пещеры и думаешь ты и твои дети по-другому. Ты должен найти следующую пещеру и другое место для охоты. Мы научим твоих детей охоте, остальное ты и твои женщины смогут сами, а потом вы уйдете.
Я был очень опечален. Но я понимал, что так лучше. Я чаще стал смотреть на большую воду, на облака, где я увидел Лик все Сотворившего. Я думал теперь, что большая вода лежит на большой рыбе, такой огромной, которую однажды большая вода выбросила на берег, что Лик Сотворившего Великое наблюдает за нами и надо делать так, чтобы Он не сердился, а желал помочь нам. Я думал о том, куда же мне идти с женщинами, детьми, с животными, воющими по ночам? Однажды ночью я был один и задремал. Проснулся я, когда дневной огонь вставал из-за холмов. Над большой водой реял туман, и розовело небо. Прохлада и тишина давали радость. Вдруг на воде я увидел фигуру, всю в золотом сиянии и розовом свете, с прекрасным ликом Того, Кто смотрел из облаков. Он протянул руки и указал на холмы, туда, где вставал дневной огонь. Тотчас видение исчезло. Я понял, что должен забрать своих женщин, детей, воинов, пожелавших уйти со мной, зверей, которые пойдут за мной, и уйти за холмы, чтобы в вечных странствиях заселить то, что создал Он. И мы вышли из родной пещеры, славя Его.
Неизреченный, скрытый, славный, власть,
Цвет всех сияний, всех цветов и блесков.
Движенье, сущность, длительность и самость,
Ты ото тьмы освобождаешь взор;
Всемирный свет, небесно-осиянный,
Ты, вея, чрез вселенную летишь
Бог, могучий, первородный.
5. Дядюшка Ли Сон пятый "восточный"
Сколько себя помню, я всегда была вместе с дядюшкой Ли. Помню его острую седую бородку, смеющиеся глаза, лучистые морщинки, покрывавшие лицо. Дядюшка Ли был неизменно весел и добр.
Мне повезло. Я ведь была чужой девочкой. Он подобрал меня, когда мне было два года. Давно уже шли опустошающие войны между Востоком и Западом. Дядюшка Ли рассказывал, что нашел меня возле трупа матери – совсем молоденькой женщины. Видимо, она прикрыла меня своим телом, когда в хижину ворвались воины. Дядюшка Ли видел, как они с гиканьем и свистом унеслись из деревни, разгоряченные, и пьяные от крови. Дождавшись, когда последний воин скроется из виду, он пошел в деревню, стараясь найти тех, кому можно еще помочь. Увы! – воины убили всех.
Убили просто так, потому что несколько десятилетий война их единственная работа. Только меня нашел он на окраине села в убогой хижине: видимо, воины устали и не так тщательно обыскали дом.
С тех пор я всегда была с ним. Дядюшка Ли играл на скрипке, и зарабатывал на пропитание тем, что шел от села к селу, из города в город, наигрывая свои чудные мелодии. Инструмент этот совсем не знали на берегах Желтой Реки. В детстве один католический монах забрал дядюшку Ли с собой в Европу, пораженный его смышленостью и незаурядным музыкальным талантом. Ли обучался в католической школе, потом у иезуитов; брал уроки игры на скрипке, и его ждало блестящее будущее великого музыканта. Но когда ему исполнился 21 год, он решил уехать на Родину, уже раздираемую к тому времени жестокой войной Запада и Востока.
– Я услышал тихий зов, – говорил дядюшка Ли, – и все, что я забыл, живя в Европе, вдруг в один миг всколыхнулось во мне. Я вернулся сюда, на берега Желтой Реки. Страна погрузилась в кровавый хаос, но Великая культура не иссякла. И я пошел со своей скрипкой по берегам рек и озер, чтобы подать помощь и надежду всем, кто в них нуждались.
За годы странствий многие узнали и полюбили дядюшку Ли. Он приносил покой. В чайных, где мы отдыхали, в хижинах бедняков, в богатых домах, возле старинных пагод и буддистских монастырей нас всегда встречали приветливо и вежливо. Со всеми дядюшка Ли был предусмотрителен и ласков. Когда я появилась рядом с ним, я удостоилась того же внимания, что и мой покровитель.
Дядюшка Ли не только играл на скрипке, но и возвращал всем старинные истины.
– До отъезда в Европу, – говорил дядюшка Ли, – я был необразован. В монастыре иезуитов я изучал европейскую культуру и музыку.
Но, услышав Зов и вернувшись на Родину, я обратился к тысячелетним знаниям моего народа.
Пока люди, прикрыв глаза, упивались музыкой, им совсем неизвестной, дядюшка Ли, окончив музицирование, начинал читать стихи великого Лао Цзы.
Вместивши душу небесную и земную, объявши единое – Сможешь ли их удержать?!
Перегоняя дух ци до предела смягчения – Сможешь ли оборотиться дитятей?!
Омыв и очистив мистический взор – Сможешь ли бельма его устранить?
За годы страшной войны люди забыли философию и правила. Многие комментарии были утеряны или пылились, никем не востребованные, в тиши библиотек. Услышав бессмертные стихи, души их оживали. И часто я видела, с каким благоговением встречали и провожали дядюшку Ли.