- Вот именно - посмотрим, - отозвался майор. - Поэтому я сказал, что окончательный ответ вы мне дадите не сегодня. Окончательным ответом станет вся ваша дальнейшая жизнь. Решившись работать, вы будете работать исключительно в одиночку, завоевывая столь высокое положение среди нацистов, какого только сумеете добиться.
- Прелестно, - буркнул я.
- Будете настоящим героем. Раз в сто смелее среднего человека - вот и вся прелесть, - ответил он.
Мимо нас прошли прямой, словно аршин проглоти, генерал вермахта и толстяк в штатском с портфелем, со сдержанным волнением обсуждавшие что-то на ходу.
- Здрасте вам! - дружелюбно бросил майор Уиртанен.
Презрительно фыркнув в ответ, они проследовали дальше.
- В самом начале войны вы добровольно пойдете на смерть. Ведь если даже вас не поймают и вы доживете до конца войны, ваша репутация будет замарана, и вам вряд ли останется, ради чего жить.
- Вы придаете вашему предложению неотразимо привлекательный вид.
- Думаю, что у меня есть шанс сделать его привлекательным именно для вас. Я видел вашу пьесу. И прочитал ту, что готовится к постановке.
- Да? И что же вы из них почерпнули?
- Что вам по душе чистые сердца и героические натуры, - улыбнулся Уиртанен. - Что вы любите добро и ненавидите зло. И что вы - романтик.
Главной причиной, позволявшей предположить, что и соглашусь идти в шпионы, он не знал. А главное заключалось в том, что я был несостоявшийся актер. Роль же шпиона того сорта, что описал мой собеседник, обещала возможности грандиозного лицедейства. Я всех надую блестящей имитацией нациста до мозга костей.
И надул. Я стал таким напыщенным и самодовольным, будто был правой рукой Гитлера, и никто не видел моего настоящего "я", загнанного далеко в глубь души.
Могу ли я доказать, что был сотрудником американской разведки?
Вещественным доказательством номер 1 служит моя иесвернутая белоснежная шея. И это единственное вещественное доказательство, каким я располагаю. Те, кому надлежит установить мою виновность или невиновность в совершении преступлений против человечности, приглашаются к дотошному изучению его во всех подробностях.
Правительство Соединенных Штатов не подтверждает и не отрицает, что я был его агентом. Что же, спасибо и на том, что не отрицает вероятность этого.
Однако тут же делают финт, отрицая, что к государственным службам имел какое-либо отношение некий Фрэнк Уиртанен. В его существование не верит никто, кроме меня. Поэтому в дальнейшем я буду часто именовать его "Моя Голубая Фея-Крестная".
Среди многих инструкций, полученных мною от Моей Голубой Фен-Крестной, были пароль и отзыв для тех, кто выйдет со мной на связь в случае войны. Пароль: "Новых заводи друзей".
Отзыв: "Старых не бросай".
Мой здешний защитник, член коллегии адвокатов господин Элвин Добровиц, в отличие от меня вырос в Америке. Он говорит, что пароль и отзыв взяты из песенки, которую распевали мечтательные девочки-скауты.
По словам господина Добровица, весь куплет звучит так:
Новых заводи друзей,
Старых не бросай.
Золота за серебро
Не отдавай.
10: РОМАНТИКА…
Моя жена о моей работе в разведке ничего не знала.
Я ничего не потерял бы, откройся я ей. Она не стала бы любить меня меньше. И никакой опасности в этом не было. Просто не хотелось вторгаться в мир души моей божественной Хельги, по сравнению с которым Откровение Иоанна Богослова - и то казалось обыденной прозой.
И так войны хватало.
Моя Хельга верила, что я всерьез говорю всю эту чушь, которую нес по радио и в гостях. Мы все время ходили в гости.
Мм пользовались большим успехом - молодая, веселая и патриотическая чета. Все говорили, что мы производим бодрящий, зажигающий эффект. И Хельга отнюдь не прожила войну просто светской красавицей Она выступала в действующей армии, нередко под звук канонады вражеских орудий.
Вражеских ли? Ну, в общем, чьих-то.
Вот так я и потерял ее. Хельга выступала с концертной бригадой в Крыму, когда Крым отбили русские. Моя Хельга считалась погибшей.
После войны я заплатил изрядную сумму частному сыскному бюро в Западном Берлине, которое нанял в попытках разыскать хоть какие-то следы. Результат - ноль. Постоянно предлагаемое мною вознаграждение в десять тысяч долларов за неопровержимые доказательства того, что Хельга либо погибла, либо жива, так и осталось не востребованным.
Хай-хо!
Моя Хельга верила, что я всерьез говорил о человеческих расах и механизмах истории - и я признателен ей за это. Кто бы я на самом деле ни был, что бы у меня на самом деле ни было на уме, нуждался я лишь в одном - в безоглядной любви, и Хельга была ангелом, дарившим ее мне.
Щедрее щедрого.
Нет на Земле молодого человека столь великолепного во всех отношениях, чтобы не нуждаться в безоглядной любви. Господи, да для молодых, играющих сноп роли в политических трагедиях, в которых действуют миллиарды людей, безоглядная любовь и есть единственное сокровище, на которое можно надеяться.
"Das Reich der Zwei", государство двоих, состоявшее из моей Хельги и меня, имело собственную территорию. Эту территорию, не выходившую далеко за пределы нашей огромной двуспальной кровати, мы защищали ревностно, как могли.
Маленькая равнина пуха и пружин, единственные горы на которой образовывали мы с Хельгой.
И коль скоро любовь была единственным смыслом моей жизни, как же блестяще овладел я географией нашей страны! Какую я мог начертить бы карту для туристика величиной с ноготок, крохотного такого чудо-путешественника, карту с велосипедным маршрутом от родники до волнистого золотого пушка по обе стороны пупка моей Хельги. Прости меня, Боже, если что прозвучало пошло. Просто всем свойственны какие-то игры для поддержания умственного здоровья. Я лишь описал ту, в которую играли мы - этакую "сороку-ворону" для взрослых.
О, как мы сливались в объятиях, моя Хельга и я! Как бездумно сливались в объятиях!
Мы не различали слов друг друга. Мы слышали лишь мелодии наших голосов. То, что привлекало наш слух, было не более членораздельно, чем кошачье мяуканье.
Пытайся мы вслушиваться внимательнее, пытайся мы понять услышанное - что за тошнотворная парочка бы вышла! За пределами суверенной территории нашего государства двоих мы говорили все то же, что и окружавшие нас обезумевшие патриоты.
Но это было не в счет.
В счет шло только одно - государство двоих.
И когда оно распалось, я стал тем, кто есть сегодня, и кем буду всегда - лицом без гражданства.
Нельзя сказать, чтобы меня не предупреждали. Человек, вечность назад завербовавший меня в парке Тиргартен, предсказал мне судьбу довольно точно.
- Чтобы успешно выполнить задание, - объясняла Моя Голубая Фея-Крестная, - вам придется совершить государственную измену, придется верой и правдой служить врагу. Этого вам никогда не простят, потому что для такого прощения просто не существует правового механизма.
- Предел того, что для вас можно сделать, - говорил он мне, - это спасти вашу шкуру. Но не придет волшебный день, когда очистят ваше имя, когда Америка радостно позовет: "Три-три, нет игры, ты свободен, выходи".
11: ИЗЛИШКИ ВОЕННОГО ИМУЩЕСТВА…
Мои родители умерли. Как считают - от горя, разбившего им сердца.
Однако обоим было глубоко за шестьдесят, а в этом возрасте сердца разбиваются часто.
Они не дожили до конца войны и своего недостойного сына больше не видели. Наследства, однако, меня не лишили, хотя, наверное, с трудом преодолели соблазн сделать это. Они оставили Говарду У. Кэмпбеллу младшему, гнусному антисемиту, перевертышу и звезде эфира, ценных бумаг, недвижимости, наличных и имущества стоимостью сорок восемь тысяч долларов на момент утверждения завещания судом в 1945 году.
Сейчас - из-за инфляции и роста недвижимости в цене все это добро стоит в четыре раза больше, принося мне незаработанные семь тысяч в год.
Говорите обо мне что хотите, но основного капитала я не трогал ни разу.
Когда, после войны, я жил белой вороной в уединении Гринич-Вилидж, у меня уходило четыре доллара и день, включая квартплату, и при этом я еще обошелся телевизором.
Вся моя новая обстановка была из излишков военного имущества - такое же оставшееся с войны барахло, как я сам. Узкая железная койка, защитного цвета одеяла со штампом "Армия США", складные матерчатые стулья, солдатские котелки. Так же я подобрал почти всю свою новую библиотеку - из наборов, предназначавшихся для развлечения действующей армии.
Поскольку эти неиспользованные наборы содержали и много пластинок, я заодно купил списанный армейский пылеводонепроницаемый морозоустойчивый патефон с гарантией работы в любом климате от Берингова пролива до Арафурского моря. Наборы продавали запечатанными, как котов в мешке, поэтому я оказался обладателем двадцати шести пластинок с записью "Белого Рождества" в исполнении Бинга Кросби.
На распродаже списанного военного имущества я справил себе и гардероб: пальто, плащ, куртку, носки, белье.
Купив за доллар армейский индивидуальный пакет, я нашел в нем морфий. Стервятники, промышлявшие на этом поле, так обожрались падалью, что и не заметили его.
Меня подмывало принять морфий - ведь если он доставит радость, у меня хватит денег покупать его регулярно. Но потом я понял, что и так уже одурманен.