На опушке повис туман. Он окутал не только деревья, но и дома в стороне от шоссе. Маленький домик, где жила Сьюзен, оказался флигельком привратника - рядом начиналась подъездная дорога, которая вела к большому дому, почти скрытому в тумане, таинственному. Не обнаружив звонка, он постучал.
- Иду! - крикнула она; голос определенно донесся издалека.
Он услышал быстрые шаги на лестнице, стук двери и вновь - торопливые шаги, похоже в коридоре. И вот она перед ним, запыхавшаяся, с бутылкой шампанского в руках:
- В подвале была.
Шампанское? Он опять оробел. И сразу представилось: вот Сьюзен и он сам сидят на диване, с бокалами шампанского, перед пылающим камином. Она придвигается ближе… И что тогда?..
- Ну что же ты стоишь и смотришь? Входи!
В просторной комнате рядом с кухней и в самом деле был камин, тут же несколько поленьев, а перед камином - диван. Сьюзен накрыла на стол в кухне, и опять он пил апельсиновый сок, ел яичницу и фруктовый салат с орехами.
- Невероятно вкусно! Но теперь мне надо на воздух - побегать, прокатиться на велосипеде или поплавать.
Она с сомнением покачала головой, взглянув в окно: лил дождь; Ричард рассказал, что умял сегодня два завтрака.
- Ты не хотел огорчать Джона и Линду? О, да ты просто золото! - Она поглядела на него весело и восхищенно. - А почему бы и правда не пойти искупаться? У тебя нет плавок? Ты… - Она как будто заколебалась, но все же решилась и проворно сложила в большую сумку полотенца, сунула туда же зонтик, бутылку шампанского и стаканы. - Можно пройти по участку, там и вид красивей, и доберемся скорей.
4
Они подошли к большому дому; с высокими колоннами, с закрытыми ставнями, он и вблизи оставался таинственным. Поднявшись по широким ступеням на террасу, они немного постояли под колоннами, затем, обойдя вокруг дома, поднялись по лестнице и очутились на крытой веранде, откуда можно было подняться еще выше, на следующий этаж. С веранды открывалась туманная даль: дюны, берег и - еще дальше - серое море.
- Оно такое спокойное… - сказала она, понизив голос до шепота.
Неужели она отсюда видит? С такого большого расстояния? Или она догадалась по тишине? Дождь уже не шумел.
- А где же чайки? - В этой глубокой тишине он, невольно, тоже заговорил шепотом.
- Дальше, в открытом море. Когда дождь перестает, из земли вылезают черви, а на поверхность моря поднимаются рыбы.
- Не может быть!
Она засмеялась:
- Мы же решили поплавать!
И она вдруг пустилась бегом, очень быстро и очень уверенно находя дорогу, - конечно, она же знала, куда бежать, - он сразу отстал, да ведь и громоздкая сумка ужасно оттягивала руку.
В дюнах он потерял ее из виду, а в ту минуту, когда он тоже наконец добрался до пляжа, она, чуть ли не на бегу стащив носки, бросилась к воде. А когда он тоже наконец подошел к воде, она плыла уже далеко от берега.
Море и правда было совсем спокойным, и холодным оно казалось, лишь пока он не поплыл. Он плыл, и море все нежней ласкало его тело. Заплыв подальше, он перевернулся на спину и лежал, покачиваясь на чуть заметных волнах. Впереди, совсем далеко от берега, плыла Сьюзен, резко взмахивая руками. Снова начал накрапывать дождь - и так приятно было ощущать на лице капли влаги…
Но дождь усилился - Сьюзен скрылась из виду. Он позвал ее. Не получив ответа, поплыл в ту сторону, где вроде бы еще недавно ее видел, и опять позвал. Когда берег почти скрылся в тумане, он повернул назад. Пловец он был никудышный: сил тратил много, а вперед едва продвигался, из-за этой медлительности движения тревога его, непрестанно возраставшая, превратилась в панический страх. Долго ли Сьюзен сможет продержаться на воде? Сунул ли он в карман мобильник, когда выходил из дому? Да неизвестно же, может, этот берег вне зоны действия сети?! Где тут ближайший жилой дом? Он совсем скис - сил не стало - и поплыл еще медленнее, с каждой минутой все больше мучась от страха.
А потом он увидел: Сьюзен выходила из моря - у кромки берега поднялась и застыла бледная фигура. От злости сил сразу прибавилось. Да как она смеет! Это совершенно невозможно - какого страха ему пришлось из-за нее натерпеться! Она помахала рукой, но он и не подумал махнуть в ответ.
Вне себя от ярости, он наконец подошел к ней, а она улыбнулась:
- Что-то не так?
- Не так?! Я чуть не спятил от страха, я же потерял тебя из виду. Почему ты не подплыла ко мне, когда повернула к берегу?
- Я тебя не видела.
- Не видела? Не видела?!
- Я довольно близорука… - Она покраснела.
Злость, ярость - внезапно он осознал их нелепость и опомнился. Они стояли друг против друга, голые и мокрые, у обоих бежали по щекам капли дождя, оба покрылись гусиной кожей, тряслись от холода и старались согреться, обхватив себя руками за плечи. Ее взгляд был недоумевающим и растерянным, и не было в этом взгляде - теперь-то он понял - никакой неуверенности - обычный взгляд близорукого человека… Он вдруг заметил голубоватые жилки, просвечивавшие под тонкой белой кожей Сьюзен, и рыжие волосы на лобке, притом что она светлая блондинка, заметил плоский живот и узкие бедра, сильные руки и ноги. И тут же застеснялся своего собственного голого тела и втянул живот.
- Извини, пожалуйста, я тебе нагрубил.
- Понимаю, все понимаю. Ты испугался. - И она опять улыбнулась, глядя ему в глаза.
Он все еще не мог избавиться от смущения. Однако взял себя в руки и, кивнув в ту сторону, где лежали их вещи, крикнул:
- А ну, бегом! - и первым бросился туда.
Она запросто могла бы его обогнать и в этой гонке - бегала она гораздо быстрее, - но она держалась рядом с ним. А ему вспомнилось, как весело бывало в детстве бежать вместе с сестрами или другими ребятами к какой-нибудь общей цели.
Когда он бежал рядом со Сьюзен, то заметил, что у нее маленькая грудь, - пока стояли у воды, она закрывала грудь руками.
5
Одежда намокла - хоть выжимай. Но полотенца в сумке остались сухими, Сьюзен и Ричард завернулись в них и, усевшись под раскрытым зонтиком, пили шампанское.
Она прислонилась к его плечу:
- Расскажи о себе. Расскажи с самого начала. О матери и отце, о братьях и сестрах - все-все до этой минуты. Ты родился в Америке?
- Нет, в Берлине. Мои родители давали уроки музыки, отец - на фортепиано, мама учила игре на скрипке и альте. Из нас, четверых детей, только мне предоставили возможность поступить в консерваторию, хотя все три мои сестры занимались гораздо лучше меня. Но таково было решение отца. Ему не давал покоя страх, что я могу стать неудачником, каким был он сам. Так и получилось, что я за отца окончил консерваторию, потом за него стал второй флейтой в Нью-Йоркском филармоническом оркестре, ну а в один прекрасный день, опять же за него, стану первой флейтой в каком-нибудь другом хорошем оркестре.
- Они живы, твои родители?
- Отец умер семь лет назад, а мама в прошлом году.
Она о чем-то задумалась, затем спросила:
- Если бы ты не стал за отца флейтистом, а мог выбирать профессию и стать тем, кем хочешь, - что бы ты выбрал?
- Не смейся надо мной. Когда родители умерли - отец, потом и мать, - я подумал: ну вот, теперь ты свободен, можешь заниматься чем хочешь. Но родители никуда не делись из моих мыслей и по-прежнему дают мне наставления. Ах, мне бы уйти из оркестра, скажем, на год, в общем, уволиться, бросить флейту и заняться чем-то другим: плавать, бегать, размышлять о жизни, может быть, написать о том, как мы жили дома - я, родители и сестры. Прожив так хотя бы год, я понял бы, чего хочу от жизни. И может быть, я опять выбрал бы флейту.
- А я в детстве иногда думала: ну почему никто не дает мне наставлений! Мои родители попали в дорожную аварию. Они погибли, когда мне было двенадцать лет. А тетка, взявшая меня к себе, не любила детей. Да вообще-то, я не знаю, любил ли меня отец. Иногда он говорил, что ждет не дождется, когда я вырасту большая, - а то он-де вообще не знает, что со мной делать. Не очень-то приятно было это выслушивать.
- Сочувствую. А какой была твоя мама?
- О, красивая! Она хотела, чтобы и я выросла такой же красивой, как она. Платья у меня были элегантные, как у нее, и в те минуты, когда мама помогала мне одеваться, она была чудесная - ласковая, нежная. Она бы научила меня, как ставить на место бессовестных подружек и нахальных приятелей. А без мамы пришлось мне самой набираться ума.
Вот так они, укрывшись под зонтиком, перебирали свои воспоминания. "Словно заблудившиеся дети, которым ужасно хочется домой", - подумал он. Ему вспомнились любимые детские книги, в которых рассказывалось о том, как мальчик и девочка плутают по лесу, прячутся в хижинах и пещерах, а их хватают злые люди и угоняют в рабство, или похищают в Лондоне и заставляют просить милостыню, или приучают воровать, или из кантона Тичино их увозят в Милан и продают трубочисту. Вместе с теми детьми он когда-то горевал, потеряв родителей, жил надеждой разыскать родных и вернуться домой. Однако прелесть этих историй была в том, что дети, оставшись без родителей, не погибали. Когда они в конце концов возвращались домой, то были уже такие большие, что отлично могли обходиться без родителей. Ах, почему это так трудно - быть самостоятельным, жить только своим умом и ни на кого не надеяться? Он вздохнул.
- Что?
- Нет, ничего. - Он обнял ее за плечи.
- Нет, ты вздохнул.
- Подумал: мало я преуспел в жизни. Мог бы и большего добиться.