Домой папа вернулся возбужденный и радостно сказал маме: "Ты знаешь, что он говорит? Он говорит, что есть такие специальные стальные гвозди, которые вбиваются в бетон и не гнутся. Их можно забивать обыкновенным молотком. Он обещал прислать мне дюжину таких гвоздей!"
Мы ждали всю зиму и весну, а он не прислал. По этому поводу тоже вышел спор. Бабушка сказала: "Непорядочно. Один древний перс говорил: "Дал слово - держи его". "Это я тебе сказал", - возразил папа. "Разве? - удивилась мама. - По-моему, так называется одна из статей Кирилла Васильевича".
Бра до сих пор лежит в ванной. И пролежит еще сто лет. У нас в семье никто не способен взять дрель и просверлить в стене дыру. В том числе и я. Неспособность к технике - у нас наследственный признак. И хотя паять я научился довольно сносно, никакой радиотехник из меня не получится. Никаких иллюзий на этот счет строить не надо.
Я не люблю ни книг по этой специальности, ни самой работы, ни разговоров о ней. Я прихожу домой, и бабушка просит: "Расскажи, что у вас сегодня на заводе было?" Я напрягаю память, но ничего интересного вспомнить не могу.
На днях один из ребят рассказывал остальным, как он однажды по ошибке вместо лампы шесть эн два пэ воткнул в схему шесть жэ один жэ, и как потом подключил эту схему к осциллографу, и как
у него глаза полезли на лоб, когда он увидел, какую кривую пишет экран…
Как хохотали над его ошибкой! А когда он сказал, что сначала решил, что у него пробит дроссель, то все чуть не повалились на пол, кричали: "Так если б дроссель, у тебя б верхушки синусоиды срезало!", - а потом один предложил, корчась от смеха: "Ты б еще конденсатор параллельно к лампе подсоединил!"- Тут уж все завизжали от восторга, представляя, что тогда было бы.
Вот такой у них юмор. Свой. И я его совсем не понимаю. Чтобы его понимать, нужно изучить тысячи формул и схем. Я смотрел, как они смеются, и думал: сколько скучнейших книг надо прочитать, чтоб иметь возможность так веселиться!
С каждым днем я все больше задумываюсь над тем, кем же мне суждено стать. Ну, хорошо, говорю я себе, тебе не понравилось работать в Доме культуры, это не для тебя, и в типографии корректором тоже оказалось не для тебя, но вот уже третья работа, и тебе опять скучно. Но, может быть, тебе везде будет скучно - так что же, всю жизнь ты и будешь прыгать с места на место? Ведь есть, наверное, люди, которым не очень нравится их работа, но они все же работают, и не день, не два, а годы, десятилетия, до самой пенсии, и ничего с ними не случается, они даже бывают иногда довольно веселыми, особенно после работы…
Одного такого я знаю. Он живет в нашем доме, и летом я каждый день вижу его во дворе, где он за столиком в своей компании играет в домино. Ему за пятьдесят, и каждый раз, выходя вечером в майке из своей квартиры и направляясь к столику, он кричит своим друзьям, которых не видел со вчерашнего вечера: "Осталась тыща пятьсот семь-десять восемь дней". И друзья встречают его слова радостным хохотом - опять юмор, который мне недоступен, хотя в этом случае я хорошо знаю, о чем идет речь. Этот мужчина считает дни до пенсии. Их еще очень много, но он держит все в уме, каждый день вычитает по маленькой единице и объявляет друзьям. С каждым днем ему все радостнее жить, он не любит свою работу, зато у него есть ожидание счастливого будущего, которого, кстати, нет у тех, кто свою работу любит.
Так вот, я иногда говорю себе: может быть, стоит сидеть и проверять конденсаторы? А вечером сообщать бабушке: "Осталось еще пятнадцать тысяч дней!". Или сколько там. Надо подсчитать.
Конечно, можно было бы тешить себя приятной мыслью: мол, и у тебя есть талант, не меньший, чем у ребят из цеха, только он еще не проявился, ты подожди немного, глядишь, и проявится… Но прав был редактор газеты, когда говорил мне, что талант, если он есть, обязательно подпирает. Талант свербит.
Я серая, заурядная личность - пора сказать себе это прямо и примириться. И жить спокойно среди людей. Таких большинство, вместе нам будет довольно весело. Никто еще не умирал оттого, что он заурядный.
Иногда едешь в троллейбусе и видишь какого-нибудь мужчину с женой. И такое у него неприметное и равнодушное лицо, такое затертое и безразличное, что удивляешься и думаешь о жене: "Как она отличает его от остальных?".
Лет через тридцать какой-нибудь парень подумает так и обо мне. Нужно быть готовым к этому, не строить напрасных иллюзий.
Или: есть люди, с которыми поздороваешься один раз, а потом встретишь опять - и снова поздороваешься. Потому что уже забыл, что виделся с ними. И в третий раз увидишь - опять поздороваешься.
Вероятно, и я стану одним из тех людей, с которыми здороваются по три раза в день. Скорее всего.
Уже осень, но иногда выпадают совсем теплые дни. В прошедшее воскресенье было почти жарко. Я залез на крышу дома и лежал там в одних трусах - загорал. Смотрел в небо и вдруг увидел маленькую полупрозрачную точку. Сначала я подумал, что это пылинка, но она была всюду, куда я ни смотрел, и не исчезала, сколько я ни моргал. И тогда я понял, что она внутри моего глаза и что я буду ее видеть всю жизнь.
Теперь я всегда узнаю себя. Посмотрю в небо - если есть точка, значит, это я. Если же нет - значит, смотрит кто-то другой.
8
Произошла крупная неприятность. Началась она неприятностью для всех, потом только для меня и Игрека, а кончилась для меня одного. В последнее время всегда так - по другим неприятности проезжаются, а на мне останавливаются. Таким невезучим я стал.
Началось с того, что цех получил важный заказ. Важный, хотя и простой: отобрать шестьсот конденсаторов с емкостью ровно в двести микрофарад. Номинальная емкость у всех двести, то есть на каждом конденсаторе стоит эта цифра "200". Но фактически она всегда чуть больше или меньше - двести десять, двести двадцать или сто девяносто, сто девяносто пять. А конденсаторы с емкостью ровно в двести встречаются очень редко, и мне одному эти шестьсот штук пришлось бы отбирать года полтора. Поэтому Игрек объявил: за проверку конденсаторов сядут все, весь цех. Ребята были недовольны, кричали: у нас высшие разряды, что за работу нам дают! Но Игрек сказал: ничего не поделаешь, заказ министерства, срочный, очень ответственный, оплачивать будут по особому тарифу Одни ребята потом говорили, что конденсаторы пойдут на сверхважные кибернетические машины, другие - что на аппаратуру для спутников. Одним словом, гадали. Толком никто ничего не знал.
Когда Игрек объявил, что, по его подсчетам, заказ удастся выполнить недели за три, я первый раз за все время подал голос. Сказал, что работу можно значительно ускорить. Незачем измерять емкость каждого конденсатора, как обычно. Ведь нас интересует только одно: двести в нем микрофарад или не двести. Поэтому я предложил: установить стрелку универсального моста ровно на двести микрофарад и подключать конденсаторы Если есть писк - значит, не двести А на сколько больше или меньше- для нас в данном случае неважно. Работа упростится и ускорится. Игрек сказал: "Поздравляю, Савинов Это первая конструктивная идея, вышедшая из твоей головы. Заказ выполним дня за три".
За три дня, конечно, не получилось, работали целую неделю - со склада принесли гору универсальных мостов, все сидели в наушниках, занимались моей работой. Наконец шестьсот конденсаторов отобрали, отослали их куда нужно, универсальные мосты отнесли обратно на склад, и все вернулись к своим делам. А еще через неделю вдруг прогремел гром среди ясного неба: один из шестисот конденсаторов оказался бракованным.
Игрек, сообщив нам об этом, сказал: "Один из вас оказался растяпой или вредителем. В любом
случае негодяем. Меня еще в жизни никто так не подводил".
Потом мы узнали: директору завода звонил сам министр и ругал его резкими словами. После чего директор вызвал Игрека и ругал его этими же словами. А Игрек уже нас.
Виноват был кто-то из нас. Конденсаторы еще в цехе упаковали в специальный ящик и навесили пломбу. Никто, кроме нас, к ним не прикасался.
Мы понимали, какими неприятностями грозит вся эта история цеху. Но никто ничем не мог помочь.
Тогда Игрек стал вызывать нас в свой кабинет по одному и допрашивать. Ему во что бы то ни стало нужно было найти виновного, иначе виновными оказывались все. Мы это понимали. И все думали, все говорили только об этом. Даже в обеденный перерыв, даже за бифштексом в столовой говорили о бракованном конденсаторе. От ребят я узнал: если найдут виновного, то накажут только его, если же нет - плохо придется всем. Поэтому Игрек и превратился в следователя.
Я спросил: "Как накажут?" Ребята засмеялись: "Выгонят с треском". Тогда я сказал: "Ну, это еще ничего". Я считал, что наказание будет более строгим: например, отдадут под суд, посадят в тюрьму, ведь эта ошибка обошлась государству очень дорого, но ребята поняли меня иначе. Один спросил: "Что, на себя примериваешь?", а другой: "Слушай, Савинов, может, это ты сделал, а?" За меня вступился Юра. "Бросьте, - сказал он. - Сережа умеет проверять конденсаторы лучше всех нас. Он в этом деле профессор". И разговор прекратился.