"Если ты все время будешь гладить меня против шерстки, - сказал я, - то шерстка постепенно привыкнет и уляжется в обратную сторону. И опять получится по шерстке". "Что ты предлагаешь?" - спросил папа и стал подходить ко мне со зверским видом. "Не иронизируй! - крикнула бабушка. - Боже мой, ее звали совсем не Муркой, - сказала она. - Мурка жила у нас еще на старой квартире, а эту звали Катькой". "Что вы говорите! - возразила мама. - Катьки у нас сроду не было. Катькой звали кошку Стасика. Кстати, она и сейчас здравствует". "Я предлагаю гладить то против шерстки, то по шерстке, - сказал я. - Тогда волосы не будут знать, в какую сторону улечься". "Волосы у тебя будут стоять дыбом", - отозвался папа.
А дело уже было решено. На работу меня опять устраивал Кирилл Васильевич. В прошлом году он писал очерк об одном талантливом инженере, который возглавляет на радиозаводе интереснейший цех. "Попробую завтра поговорить с ним, - сказал Кирилл Васильевич. - Может быть, он возьмет тебя в свой цех".
Я спросил, чем же этот цех "интереснейший". Бабушка опять крикнула: "Не иронизируй!" - а Кирилл Васильевич терпеливым током объяснил, что цех интереснейший тем, что его возглавляет интереснейший человек. Что любое дело становится интересным, если его возглавляют интересные люди. Такой афоризм изрек.
Я спросил: "Это сказал древний перс?" "Не иронизируй!"- крикнула бабушка в третий раз. Или уже в четвертый.
Через день я отправился к этому интереснейшему человеку. Меня пропустили на завод: он заказал мне пропуск. Его имя и отчество - Игорь Петрович. Позже я узнал, что ребята в цехе зовут его "Игрек". Кличка вполне к нему подходит, как я потом убедился. Неизвестная, таинственная величина.
Цех сначала - меня удивил. Просто большой зал, сплошь заставленный столами, как какая-нибудь канцелярия. Но за столами сидели молодые ребята и почти все паяли. От этого в зале приятно пахло. Кроме того, играла музыка. Тихая, но со всех сторон сразу. Позже я узнал, что ребята сами сделали для себя стереофоническую установку. Одним словом, здесь было довольно уютно, но с цехом почти никакого сходства.
Я шел и оглядывался. Один парень, мимо которого я проходил, подмигнул мне. "Вы мне?" - спросил я. У него было совсем незнакомое лицо, и я подумал, что, может быть, он кому-то другому. "Что - тебе?" - спросил парень. "Подмигнули", - сказал я, чувствуя, что попадаю в глупое положение. "Я подмигнул тебе по ошибке, - сказал парень. - Я принял тебя за родственника".
Из кармана пиджака у него торчало штук пять отверток - это мне бросилось в глаза. А в руках - паяльник.
Когда я вошел в кабинет начальника, тот сидел и писал. Я спросил, можно ли войти, и он кивнул, продолжая писать. Потом сказал: "Присаживайтесь". Я ответил: "Спасибо", но ни одного свободного стула в кабинете не было. На всех размещались какие-нибудь приборы или лежали мотки проволоки.
Возле окна стоял металлический ящик, и я решил взобраться на него. Спросил: "Ударит?" - потому что от ящика тянулись провода vi он мог быть под током. Из крышки торчали две оголенные медные клеммы.
"Отключен", - ответил Игорь Петрович, и я взобрался на ящик. Сидеть было неудобно. Ноги не доставали до пола - я чувствовал, что выгляжу, как маленький. А тут еще эти провода. Они тянулись от ящика по полу и исчезали в стене. Я боялся: вдруг люди за стеной возьмут и включат рубильник. Они ведь не знали, что я сижу на клеммах.
"Что вы умеете делать?" - вдруг спросил Игорь Петрович. Я ответил, что пока еще ничего, но быстро смогу научиться, если мне дадут какое-нибудь дело попроще. Неудобно, чтоб меня долго учили, я это имел в виду. Не хотел быть в тягость: ведь ученики всегда в тягость. Хотелось побыстрей чему-ни-будь научиться и приносить пользу, не быть нахлебником.
Но он прицепился к этому "попроще". Решил, что я увиливаю от сложной работы. Сказал: "Ага, значит, что-нибудь полегче?" "Попроще", - поправил я. "Но место уборщицы у нас занято", - съязвил он и посмотрел, обижусь я или нет.
Я промолчал. Он выждал довольно долго. Уже не оставалось никаких сомнений, что я именно промолчал, а не просто долго собираюсь с мыслями. Тогда он заговорил снова: "Вам приходилось когда-нибудь что-нибудь делать руками? О голове я не спрашиваю".
Этим он прямо давал понять, что моя голова ни на что не способна, но, может быть, руки.
Я опять промолчал. Пожалуй, я промалчивал чаще, чем следовало, но что я мог ему отвечать? Я ужасно глупо чувствовал себя на ящике, со свисающими ногами, кроме того, мне не давала покоя мысль, что за стеной вот-вот включат рубильник. Я ощущал сквозь брюки медные клеммы и страшно нервничал.
В конце концов он сказал: "Я очень уважаю Кирилла Васильевича и поэтому возьму вас к себе, хотя не в моих правилах брать на работу случайных людей".
Я и на это промолчал. Он взял мое заявление, что-то написал на нем и велел идти в отдел кадров.
Когда я слезал с ящика, зацепился брюками за клемму. Они даже затрещали. Я никак не мог отцепиться.
Игрек с нескрываемым любопытством следил за тем, как я выпутаюсь из этой истории. Я рванулся и спрыгнул с ящика. Шел к двери и был уверен, что на заду у меня дыра. Торопился уйти побыстрей.
Но он вдруг снова заговорил о Кирилле Васильевиче: "Мне очень понравился его последний фельетон. Вы читали?" Я обернулся и вдруг увидел: провода к ящику не подсоединены, они просто лежат рядом. Со стороны это было видно очень хорошо. Я напрасно ерзал. Никто не мог убить меня током.
"И какого мнения?" - спросил Игрек. "Хорошего", - ответил я. Он, наверное, ждал, что я отвечу поподробнее, хоть как-то проявлю свои умственные способности. Но дело в том, что этот фельетон я не читал.
Наконец, мне удалось открыть дверь, но меня снова остановил его голос. "Альфа-ритм вы уже измерили?" - спросил он. "Нет, - ответил я. - Я даже не знаю, что это такое". "А катодное напряжение?"- перебил он.
Я обернулся и увидел, что это он разговаривает не со мной, а по телефону.
На следующий день я приступил к работе. Игрек выполнил мою просьбу - нашел мне дело попроще. Настолько попроще, что проще придумать трудно.
Учили меня часа два. На третий я уже трудился самостоятельно. Такая вот досталась работа.
Ее мог бы выполнять ученик шестого класса. Или уборщица. Даже моя бабушка, и та бы справилась с нею.
Есть электролитические конденсаторы. Такие алюминиевые цилиндрики. На каждом обозначена так называемая номинальная емкость: "200 микрофарад". А ниже написано: "+50 % - 20 %". Это значит, что фактическая емкость может колебаться в этих пределах. Триста микрофарад - конденсатор годен. Триста одна - уже не годен. Сто шестьдесят - годен, а сто пятьдесят девять - уже нет. Вот и вся наука.
Мне выделили стол. Поставили на него небольшой ящичек. Называется "универсальный мост". К нему подсоединены наушники. Вмонтирован прибор со стрелкой.
Моя работа заключается в следующем. Я надеваю наушники и подсоединяю к ящичку конденсатор. В ушах раздается писк.
Я кручу вернер - это такая ручка, как у радиоприемника. В одну сторону - писк усиливается, в другую - ослабевает. Я поворачиваю вернер до тех пор, пока писк не исчезает совсем. И после этого смотрю на стрелку прибора. Она показывает, какая у конденсатора фактическая емкость. Если в пределах нормы, значит, хорошо. Если больше или меньше - выбрасываю конденсатор. Вот и вся работа. Ее мог бы выполнять и неграмотный.
Негодные конденсаторы попадаются очень редко - реже, чем ошибки в газетной полосе. Кроме того, конденсаторов вообще мало. Половину дня я сижу без дела. Смотрю, как работают другие. Как они паяют, привинчивают, спорят над чертежами. Иногда хохочут. Они живут весело и напряженно. А я в стороне. Ощущение, что я опять сижу на стуле, который не играет, возникло у меня б первый же день.
Я даже не завидую им. Понимаю: между нами стена. Таким, как они, я никогда не смогу стать.
Они знают тысячи формул. Им приносят сложнейшие радиосхемы величиной с простыню, и они в них легко разбираются. Они бросают на них один только взгляд и тут же говорят: "А почему эм гэ триста семьдесят без блокировки?" Или: "А где я возьму плату для этого контура?" Они сразу все видят и понимают. Им дают плату для контура, объясняют, почему нет блокировки, и они делают приборы, которым я даже названия не знаю.
Какие они мастера! Как-то днем по телевидению передавали баскетбольный матч "СССР - США", кто-то пришел и сообщил об этом. Телевизора в цехе нет. Один парень сказал: "Надо послушать" - порылся в шкафу, набрал кучу радиоламп, конденсаторов, сопротивлений, отнес на свой стол и начал паять. Через пятнадцать минут эти спаянные детали вдруг закричали голосом спортивного комментатора: "Э-э! Так нельзя! Так нельзя! Судья останавливает встречу…"
И никто не удивился.
Здесь делают радиоприборы, какие-то трансформаторы странной формы и разные штуки, названия которых я не могу даже выговорить. Каждый день другие. Разные. Цех нестандартной продукции. Несерийной. По специальным заказам.
Здесь, наверное, могли бы сделать атомную бомбу, если б поручили. Или машину-корректора.
Когда я вхожу утром в цех, в первую минуту мне всегда кажется, что я попал в чужое государство, вокруг звучит незнакомая речь. Я почти ничего не понимаю из того, о чем они говорят между собой И даже удивляюсь, когда посреди разговоров о контурах, гетеродинах и модуляторах вдруг рассказывают что-нибудь такое, что понятно и мне. Например, анекдот. Они любят рассказывать анекдоты. И вообще шутить.
В первые дни они не обращали на меня никакого внимания. Но однажды обратили.