Конечно, это они здорово и смешно придумали. Ольга Павловна считает, что эта опечатка подорвала авторитет царя.
Я ей говорил: "Авторитет царя был подорван в Кровавое воскресенье. Это, Ольга Павловна, каждый школьник знает". А она отвечала: "Да, разумеется. Но и благодаря этому случаю тоже".
У меня с самого начала обнаружился большой недостаток: в неинтересных статьях я хорошо исправлял ошибки, а в интересных - хуже. Иногда пропускал. В интересных статьях я увлекался чтением и на слова переставал обращать внимание. "Как же так! - ужасалась Ольга Павловна. - Если доверить газету вам, то представляете, что получится? Все скучные статьи будут правильными, а интересные - с ошибками! Так нельзя… Сережа!" Еще она говорила: "Пора забыть, что вы когда-то были читателем! Теперь вы не читатель. Вы корректор!" И несколько раз рассказывала мне историю о том, как один известный дореволюционный медик пришел на концерт Шаляпина и, увидев на сцене его громадную фигуру, воскликнул: "Какой скелет!"
Ольга Павловна восхищалась этим медиком. Она говорила, что он умел видеть окружающий его мир
глазами настоящего профессионала и что это хорошо. Что и корректора каждая статья должна интересовать прежде всего с точки зрения его профессии, то есть не с точки зрения содержания, а с точки зрения грамотности. "Учитесь этому, Сережа", - говорила Ольга Павловна.
Однажды она положила передо мной газетную полосу и предупредила: "Будьте внимательны, это набирала Соломина".
Соломина! Была в наборном цехе такая линотипистка. Совсем уже не новичок, но ошибок делало больше всех. Причем в грамотности не уступала другим. Все ломали голову, почему же у нее столько ошибок, разбирали Соломину на комсомольских и профсоюзных собраниях, - ничего не помогало, никто не мог найти причину. Но потом выяснилось, и обнаружила это Ольга Павловна: Соломина поет! Она пела во время работы, она набирала текст какой-нибудь серьезной статьи, напевая про себя популярные эстрадные песни. Иногда она набирала и слова этих песен вперемежку с текстом статьи, а если не набирала, то все равно делала огромное число ошибок. Ей запретили петь, и она стала работать грамотнее, но иногда забывалась и снова начинала петь, и опять в статьях появлялось несметное число ошибок.
Набранные ею статьи нужно было вычитывать особенно внимательно. Поэтому Ольга Павловна и предупредила меня.
Я читал внимательно. Это была четвертая страница газеты, здесь печаталось много интересных заметок для развлечения, но я старался не увлекаться их содержанием до тех пор. пока мне не попалась небольшая заметка с фотовыставки.
Конечно, я бывал на этой фотовыставке. И не один раз. Видел там много хороших фотографий, и мне было интересно: что же о них пишут? Только начал читать и сразу возмутился: фотоэтюд "Перед последним раундом, который мне понравился больше всех работ на выставке, автор заметки назвал натуралистичным. Но какой же там натурализм! Просто правда жизни: снят боксер, сидящий в углу ринга, его лицо крупным планом и пот, текущий по лицу. Эту фотографию я рассматривал долго - вспоминал и свое увлечение боксом, и Жорку, выступающего по телевидению, и даже парня в зеленой тенниске. А автору заметки снимок не понравился. И во многом другом, по-моему, он был неправ. Одним словом, заметка меня разочаровала. Я дочитал полосу и отдал Ольге Павловне. Она отнесла ее в наборный цех.
А на следующее утро в корректорскую вошел редактор газеты. "Ну, спасибо, - сказал он, глядя на Ольгу Павловну. - Удружили". Начал он спокойным, тихим голосом, но потом вдруг закричал визгливо и оглушительно: "Я двенадцать лет работаю редактором, а таких ошибок у меня не было! Понимаете, что вы натворили!"
Услышав слово "ошибка", Ольга Павловна изменилась в лице и вскочила "Какая?" - спросила она. "Я вас разгоню, - сказал редактор странным голосом со свистом. - Я вас всех тут разгоню! - И он наконец впервые посмотрел на меня. - Мне только выяснить, кто из вас пропустил эту ошибку… Кто?" - снова закричал он.
"Сережа, прошу вас, выйдите", - сказала Ольга Павловна, но я сделал вид, что не расслышал, продолжал сидеть. Мне было интересно слушать этот скандал, мне почему-то в тот миг и в голову не приходило, что речь идет об ошибке, которую пропустил я. Мне казалось, что вся эта сцена не имеет ко мне никакого отношения, что я в ней просто зритель.
Ольга Павловна повторила: "Сережа, прошу вас", - и мне все же пришлось оставить их одних. Я никогда не видел редактора таким злым и грубым. Он часто заходил к нам, и Ольга Павловна говорила о нем, что это на редкость вежливый и тактичный человек, несмотря на то, что работа у него собачья. Я смеялся над этим определением, а тут и сам увидел, какая у него собачья работа.
Я походил по коридору, зашел в наборный цех и посмотрел, как работают линотипистки. За ближайшим линотипом сидела Соломина, и я улыбнулся ей. А она мне. Она не пела. Вид у нее был сосредоточенный. Сегодня она, должно быть, не делала ошибок.
Потом я увидел в конце коридора уходящего редактора и вернулся в корректорскую. "Сережа, - сказала Ольга Павловна, - это вы пропустили ошибку. В заметке с фотовыставки".
"Какую?" - спросил я.
В заметке была фраза: "Фотокорреспонденты области создали серию сатирических работ, в которых вскрывали имеющиеся недостатки". Так вот, Соломина пропустила в слове "вскрывали" букву "в". А я не заметил этого. Газета вышла с такой фразой: "Фотокорреспонденты области создали серию сатирических работ, в которых скрывали имеющиеся недостатки".
"И что теперь будет? - спросил я. - Меня когда выгонят? Сегодня?" "Ничего страшного, - ответила Ольга Павловна. - Я все уладила".
Помню, я восхитился тогда могуществом Ольги Павловны: такая ошибка, а она все уладила.
Но на следующий день я проходил мимо доски, где висят объявления, и увидел небольшую толпу. Здесь же стояла Соломина, она улыбнулась мне и сказала: "Гляди. Или уже знаешь?"
На доске висел приказ редактора. Ольге Павловне объявлялся строгий выговор. "За проявленную халатность и допущение грубой ошибки в газете" - так было сказано в приказе, и в слове "проявленную" было только одно "н". Я заметил это, хотя читал бегло и не до конца, - побежал в корректорскую. "Да, да, Сережа, - сказала Ольга Павловна. - Кстати, вы заметили ошибку в приказе?" "Но почему выговор вам? - спросил я. - Ведь это моя вина!" "Я рада, что вы переживаете, - сказала Ольга Павловна. - Значит, впредь будете более внимательным. Ведь так, Сережа?"
Она уводила разговор в сторону. Я сказал: "Но это же несправедливо! Я пойду к редактору!" - и хотел идти немедленно. "Нет, нет, - возразила Ольга Павловна. - Все правильно. По должности я старшая и отвечаю за все ошибки. Редактор прав". Но я не согласился с нею и пошел к двери. Тогда она забежала вперед, преградила мне путь, как когда-то тренер по боксу. "Хорошо, - сказала она. - Придется открыть вам тайну. Я сказала редактору, что ошибка допущена мною. Понимаете? Что это я читала четвертую полосу".
"Зачем вы так поступили?" - закричал я. Ольга Павловна засмеялась. Покраснела и стала очень молодой. "Видите ли, Сережа, - сказала она, - вы только начинаете свой путь. Зачем вам выговор?"
И она стала объяснять, что выговор подорвал бы доверие ко мне и что завоевать потом авторитет мне было бы очень трудно. "А вам?" - спросил я. "О, мне это не грозит, - ответила Ольга Павловна. - Свой авторитет я наживала годами и кропотливым трудом. Один выговор его не разрушит. К тому же мне и до пенсии недалеко".
Вот такой состоялся разговор.
Я сказал себе: "Ладно, пойду к редактору как-нибудь потом". Несколько дней я работал с этим "потом" - читал гранки, полосы, все шло, как обычно. Ольга Павловна по-прежнему рассказывала всякие истории про корректоров, но я слушал их уже не так, как раньше. Раньше я мог не согласиться с чем-нибудь, поспорить, а теперь ловил себя на том, что слушаю как-то подобострастно. Улыбаюсь, где нужно и где не нужно. Будто я сделал Ольге Павловне подлость, а она меня простила. И я ей благодарен.
Я просто боялся идти к редактору. Не потому, что он мог объявить мне выговор или уволить. Я его самого боялся, млел перед такой важной персоной. Но в конце концов все же пошел к нему. Есть дела, которые можно откладывать сколько угодно и ничего от этого не изменится, а есть, которые нужно делать побыстрей, иначе начнешь изменяться сам. Причем не в лучшую сторону. Мне очень не нравилось подобострастие, которое появилось во мне. Я боялся, что еще немного - и стану подхалимом.
Я пошел к редактору в обеденный перерыв, Ольге Павловне, конечно, ничего не сказав. В приемной ждало довольно много людей. Я спросил, кто последний, и тоже сел ждать.
Очередь продвигалась медленно. Обеденный перерыв уже кончался, а передо мной оставалось еще человек пять. Всем командовала секретарша редактора, совсем еще молодая, почти моих лет, мне даже припоминалось, будто я видел ее на каком-то школьном вечере. Когда из кабинета выходил очередной посетитель, она очень медленно входила туда, потом так же медленно выходила обратно, садилась за свой стол и только после этого говорила: "Следующий".
Она обратила на меня внимание, когда я уже собрался уходить: обеденный перерыв кончился. "Ты корректор? - спросила она, подойдя. - Чего же ждешь? Проходи в кабинет". "Эти люди пришли раньше меня", - ответил я. Сидевшие вокруг имели очень важный и солидный вид - неудобно было лезть без очереди.
"Так это же посетители!" - сказала секретарша громко. - А ты сотрудник. Иди".