Повесть о Сереже Савинове, вчерашнем школьнике завалившим вступительные экзамены и, который почему-то долго не мог понять, что его увлечение - это и есть призвание.
Владимир Лазоревич Краковский
Какая у вас улыбка!
1
Рисунки Валерия Красновского
Он сказал: "Ну, так и быть. Задам вам еще один вопрос. Последний. Прямого отношения к физике он не имеет, но требует гибкости ума. Знаний у вас нет, но, может быть, сообразительность… Попробуем?"
Я кивнул. Он спросил: "Вы слышали об Африке? Очень хорошо. Так вот, там в линиях электропередач применяют на редкость толстые провода. Гораздо более толстые, чем в Европе. Почему?"
Я задумался. "Учтите, - напомнил он. - К физике этот вопрос прямого отношения не имеет".
Я сказал: "В Африке очень жарко. Провода накаляются. Омическое сопротивление возрастает. Если провод сделать толще… Так как сопротивление обратно пропорционально площади сечения…"
Он остановил меня: "Я ведь предупредил, прямого отношения к физике вопрос не имеет. Вы не там ищете причину…"
Вокруг сидели абитуриенты. У них были красные и бледные от волнения лица. Они ждали своей очереди и смотрели на меня без сочувствия: каждый имел свои заботы. Они нетерпеливо ждали, когда кончится наш разговор, а экзаменатор все разговаривал со мной и разговаривал. Видно, я ему понравился. "При проектировании приходится учитывать не только законы физики, но и местные условия, - говорил он. - Представьте, вы станете инженером и вам поручат рассчитать линию электропередачи для какой-нибудь слаборазвитой страны…"
"Теперь уже не поручат", - перебил я его. "Да, - согласился он грустно. - /1 поставлю вам тройку. Но ведь вы сами знаете, какой конкурс…" "Значит, на следующий экзамен мне приходить не стоит?" - спросил я. Он ответил: "Да, пожалуй. Не стоит труда. Вы ведь знаете, физика - профилирующий предмет…"
На прощание он даже протянул мне руку. И засмеялся этому своему жесту. Я тоже засмеялся, мы расстались, дружелюбно посмеиваясь. У двери я оглянулся: он улыбался мне вслед. "Так почему же в Африке применяются толстые провода? - спросил я. - Вы так и не сказали…" "Обезьяны любят виснуть на проводах, - ответил он. - И те рвутся, если тонкие".
На улице было жарко. Солнце палило из самого зенита, воздух раскалился градусов, наверное, до сорока по Цельсию. Был полдень, и ни один предмет вокруг не имел тени. Дома, столбы, деревья - все стояло, как голое. Это чем-то напоминало зиму.
Напротив института на скамейке спал полный мужчина в тенниске. От жары его лицо покрылось капельками пота и в солнечных лучах сверкало, как заиндевелое. Мог бы получиться великолепный снимок, если б был фотоаппарат. Но со мной его не было.
Я пошел дальше. У витрины магазина головных уборов стояла девушка в голубой мини-юбке и с необыкновенно длинными ногами. Все, что не ноги, находилось у нее очень высоко. Так высоко, что странно было смотреть.
Уже был август, но в витрине еще с прошлой зимы висели шапки-ушанки. Девушка на их фоне стояла, как в мехах. От этого она выглядела еще красивей, и я опять пожалел, что вышел из дому без фотоаппарата.
Вокруг нее вертелся, силясь познакомиться, ка-кой-то парень. Он что-то тихо говорил ей и громко смеялся, чаще смеялся, но и говорил тоже, однако девушка ни разу не глянула в его сторону. Она казалась глухой и незрячей, как манекен, и парень ушел.
Я поплелся за ним следом, но потом он свернул в переулок, а я не захотел, пошел прямо. Хотя никакого плана у меня не было. Я не знал, куда мне деваться. Идти домой не хотелось. Там ждала бабушка, а может быть, уже и мама пришла с работы. Я хорошо представлял, как она скажет - с негодованием, но внешне спокойно: "Я знала, что ты никчемный человек. Тебя не интересуют никакие знания. Ты готовился к экзамену с отвращением".
Но мне нужно было с кем-нибудь поделиться своим несчастьем, и я отправился к нашему учителю физики. Уже вдали виднелся его дом, когда я вдруг понял, что идти незачем, что я и так слово в слово знаю все, что он мне скажет. "Я так и предполагал, - скажет он. - У тебя нет усидчивости. Наука- это талант, помноженный на труд. Ты не умеешь грызть гранит науки".
В конце концов я позвонил из автомата Кириллу Васильевичу. Кирилл Васильевич - ближайший папин друг, журналист, работает в редакции, пишет фельетоны и статьи. "Ты провалился, Сережа? - спросил он в трубку. - Я это предвидел. Ты очень плохо готовился, без интереса".
Все это были слова, ради которых не стоило звонить. "Я зайду вечером, - сказал Кирилл Васильевич - Что-нибудь придумаем".
Я повесил трубку. Две копейки выскочили обратно. Такой испорченный попался автомат. Я бросил
их обратно в щель и снова набрал тот же номер. "Не надо ничего придумывать, - сказал я Кириллу Васильевичу. - Я сам придумаю, чем мне теперь заниматься". "Да, уж ты придумаешь, - насмешливо сказал Кирилл Васильевич. - Вечером зайду. Жди".
Но я решил: именно сам. Студент из меня не получился, значит, оставалось работать. Каждый год тысячи ребят проваливаются на экзаменах. Ничего особенного в моем положении не было. Студентом я не стал. Но кем-то я должен же был быть.
Всю жизнь я кем-то был. Школьником, а до этого ходил в детский сад. Ребенок - это тоже профессия. Еще сегодня утром я был абитуриентом. А теперь впервые в жизни вдруг стал никем.
Я решил поступить на работу немедленно. Чтоб вернуться домой уже кем-то. Чтоб провал на экзамене оказался вдруг где-то в далеком прошлом.
Я стал бродить по городу и нашел доску объявлений. Но ничего подходящего для меня на ней не было. Везде требовались, приглашались, принимались на работу люди, уже что-то умеющие: токари, слесари, бухгалтеры, сантехники, бульдозеристы, электромонтеры, газосварщики. Даже садовник требовался. Но я не умел ни сажать цветы, ни ездить на бульдозере.
Мне удалось найти еще одну доску объявлений, но на ней на работу вообще не звали. Все предлагали обменяться квартирами - трехкомнатной на двухкомнатную, двухкомнатной на две однокомнатные, квартирой в Хабаровске на квартиру в нашем городе. Один человек продавал собственный дом.
Я отправился искать дальше, и по пути мне попался Дом культуры. Я вошел в него В вестибюле было прохладно и пусто. Я поднялся на второй этаж и увидел дверь с табличкой "Директор".
За столом сидел пожилой мужчина и смотрел в окно. Я спросил: "Вам не нужны работники?" "А как же! - ответил он. - Еще сколько! Мне, например, нужен режиссер парка".
И он пошел мне навстречу, на ходу разглядывая меня. "Нет, нет, это мне не подходит, - сказал я. - Я не сумею". И хотел уйти, но директор закричал: "Да погоди же! Самая простая работа! Это только так называется - режиссер, а на самом деле нужно просто следить за порядком".
Он усадил меня на диван, говоря: "Если наглядная агитация висит на своих местах, а статуи не валяются где попало, значит, я тобой доволен. Понял? Ты не отказывайся сразу, ты посиди подумай".
У него был огромный кабинет, но в нем казалось тесно. Весь он был завален фанерными деревьями, медными трубами и гигантскими барабанами. Посреди комнаты лежала огромная связка шпаг. Эфесы у них сверкали позолотой.
"Вы ставите спектакль из аристократической жизни?" - спросил я. "Какое там - ставим! - сказал директор недовольно. - Ставили! Шекспира, понял? Самого Шекспира! Весною. А летом все кружки разбежались. До осени. А шпаги вот остались. Ничего с ними не делается - инвентарь. Ну так как? Подумал? Учти, работа не бей лежачего"
"Я согласен", - сказал я. "Отлично! - закричал директор- А вечером будешь посещать танцплощадку и следить, чтоб современная молодежь не очень распоясывалась".
"Как это - следить? - спросил я. - Там нужно будет драться с хулиганами?" "Пустяки! - сказал директор. - Эти времена уже прошли! Они канули! Канули, понял? Знаешь такое слово? Старинное. У Шекспира есть. И хулиганов теперь поменьше и милиции побольше. А вот раньше, помню, сразу после войны, режиссерам приходилось туго. Да что говорить! - воскликнул он. - Я сам был режиссером! Ты, парень, пойдешь по моим стопам. Помню, стиляги обращались в бегство при одном моем появлении. Однажды меня хотели побить. Семеро! Семеро одного не ждут, верно? А эти ждали. За углом. Окружили меня со всех сторон. Но ведь я на войне кем был? Десантником! Нас приемам самозащиты обучали, и я не растерялся. Двое рухнули в мановение ока. Ты знаешь, сколько это - мановение? Вот возьми словарь иностранных слов и посмотри. А остальные разбежались. Хулиган - он всегда трус. А почему? Потому что ничего не защищает. Идеи у него нет. Заехать в ухо - это для него только приятное времяпрепровождение. Правильно я говорю? Вот ты образованный, среднее образование, ведь верно? Так как правильно - препровождение или просто провождение? Ладно, постой, постой, потом ответишь, не в последний раз встречаемся. А самому по морде схлопотать - это ему ни к чему".
Он записал на листке перекидного календаря мою фамилию и велел завтра приходить с документами. "А фамилия у тебя знаменитая, - сказал он. - Такой артист есть - Савинов, да ты, наверное, слышал. Неужели не слышал?.. Да ты шуточки шутишь! - закричал он, когда я сказал, что это мой папа. - Врешь или правду говоришь? Ты прямо скажи: однофамилец или родственник? Может, ты и в самом деле сын, тогда я тебя не возьму!"