Три года армии и шесть лет завода, десять лет рабства, которое трудно вообразить человеку, который это не испытал сам, сделали в своем роде благородное и мудрое дело: я не мог бросить совсем, но возненавидел пьянство. Я если пью, то только ради опьяненья, а не процесса оного. С одинаковой легкостью я могу пить несколько дней и не пить несколько месяцев. Никакой насущной необходимости в выпиванье я не вижу и потребности не имею. Но не вижу и причин, почему это занятие нужно бросать совсем, или лечиться, скажем, ибо не вижу в этом болезни. Болезнь - графомания, самомнение, карьеризм и т. д. Глеб Горбовский "вылечился", бросил пить и каждый день пишет по одному стихотворению и по одной песне для Соловьева-Седого. Не пожелайте, пожалуйста, дорогая Лиля Юрьевна, для меня такого "излечения". Да не пожелайте мне такого "излечения", как изленился Наровчатов, который теперь руководит самыми омерзительными "делами" Союза писателей и пишет каждое утро по безграмотной, беспомощной статье, простите меня, - черт знает о чем. Да не пожелайте мне такого "излечения", как вылечился Высоцкий, который и в пьяном-то виде был пошл, бесталанен и как певец и как стихослагатель, балаганный развлекатель "левующей" интеллигенции, а уж после - Гамлет с голым брюхом, - о господи! "Лучше уж от водки умереть, чем от скуки".
Я живу, как мне живется, и неизвестно, некоторое выпивание вредит моему таланту или… помогает. Любитель экспериментов, смело утверждаю: в трех случаях из десяти - помогает. А это уже много. Я никогда в жизни не писал в пьяном виде. Одна рюмка спиртного - и я писать не могу. Несколько дней выпивки - и поднимается лютое, ничем не заглушаемое чувство вины перед самим собой, вернее перед своими писаньями, - и я сажусь и начинаю писать, прокляв эти несколько дней. Теория контрастов…
Единственное, в чем мы правы все и все сходимся, - здоровье. Так сказать, взаимовлияние излияний. Но и это можно регулировать. Вот и регулирую, как умею.
Извините меня, ради бога, за такие пространные изложения всех этих никчемностей и мерзостей. Но зашел разговор, как говорят, задета струна - и заиграл. Все хорошо. И если на сей раз мне удастся окончательно избавиться от этой мадам, все будет еще лучше. Один я себя чувствую несравненно трудоспособнее и спокойнее. С ней - мне смерть отнюдь не в символическом смысле. В лучшем случае - психиатрическая лечебница. Не могу Вам ничего объяснить в этой ситуации, ибо для объяснений нужно написать 12 томов.
Будьте здоровы! В Москву я все же выберусь, чуть получу копейки. Со второго апреля мой адрес:
Рига, Дубулты, проспект Ленина, 7,
Дом творчества писателей.
Буду там до 27 апреля, а потом, может быть, в Москву.
Обнимаю Вас и Василия Абгаровича.
Ваш - В. Соснора
65
1. 4. 73
Дорогой Виктор Александрович, во многом Вы правы, но не во всем. Если окажетесь в Москве 28-го - угощу Вас хорошим пивом. На этом и закончим нашу "дискуссию".
Рада, что Вы у моря. Немного даже завидую: давно не видели моря, не дышали им. Теперь уж и не увидим. В первых числах мая начнем дышать переделкинским асфальтом.
Вчера, под впечатлением Вашего письма, долго читала Ваши прекрасные стихи, которые Вы оставили нам последний раз, когда были в Москве. Спасибо!!
Очень люблю Вас. Отдыхайте и будьте здоровы. Мы оба обнимаем Вас.
Лили
66
12.5. 73
Дорогая Лиля Юрьевна!
Простите (уж не знаю, какими словами просить прощения), что не простившись уехал. Дела-то мои были совсем дрянь:
четверо суток мы были бомбардированы телеграммами и телефонами с двух сторон - Ленинград и Рига,
четверо суток под окнами стоял то ли ее муж, то ли еще кто-то,
четверо суток мы (Я!) пили.
Потом приехал ЭТОТ и сутки валялся в истерике у ЕЕ друзей, которые, вообще-то, видели ЕГО впервые. Сией истерикой он воздействовал на друзей ЕЕ, и они ЕЕ привели к НЕМУ. По поводу этой истории с ЕГО матерью случился инфаркт, и ее увезли в больницу. Все тряслось, как в пляске святого Витта, и Наташа все-таки поехала. Я не останавливал.
По последним данным они успокоились и мирно сосуществуют. Ну и господь с ними. Я, может быть, помог им наладить счастливую семейную жизнь. Благодарность - мне!
Не хотел я театра в данном случае, думалось, может быть - все серьезно. Не получилось. Из огня да в полымя. Действия мои были строго и серьезно продуманы: реющий демон со снежно-черными волосами и с золотыми очами, белогвардейская целеутрбмленность, бой - всем - там, в Риге, и здесь, в Москве, - просто остриженный человек среднего возраста, очень больной, хромоногий, к тому же говорящий по утрам в постели о литературе, - с Женщиной! Мальчишка! Гимназистик!
Потом я пил. Потом оплыл весь. Потом по глупости выпил бутылку кордиамина и почти совсем на сутки отнялись руки и ноги. Потом на двое суток почти ослеп. Потом молниеносно сбежал в Ленинград и ночевал у давно знакомой девушки. Потом поехал к Марине, ибо там все документы и вещи. Она восприняла это как возвращение и на сутки устроила истерику. На следующий день я взял путевку в Комарово, и вот здесь.
Пишу правду, потому что она гнусна.
А я - гнуснее всех, участвующих в этой истории. Это было какое-то наважденье, фата-моргана. Теперь, когда я спокоен и трезв и ни на что не надеюсь, я понимаю, что во всем виноват я. У них - любовь и деньги. У меня - цирк. Я просто повоевал с ними и проиграл - гусарство жалкое. Воевать не нужно. Жить - нужно. Здесь такое майское море!
И все впереди - за морем одуванчиков!
И нынешний мой ковбойский адрес: Ленинград, Комарово, Дом творчества писателей. Простите меня! Не сердитесь! Сам - казнюсь. Будьте здоровы! Обнимаю Вас и Василия Абгаровича! Я здоров и тружусь.
Ваш - В. Соснора
67
16.5.73
Виктор Александрович, дорогой мой!
Ужас какой!!
Чем кончилось все с Мариной?
Где Вы будете жить?
С кем?
Отпускаете ли волосы? Очень хочу, чтобы Вы были с кудрями.
Если правда, что Вы теперь здоровы и трудитесь. Если это не фантазия, то я зверски рада.
Мы завтра постараемся переехать в Переделкино. Он ездил на Кавказ за лекарством "мумио". Говорят, панацея от всех болезней. Кулаков обветрился, загорел, похорошел, красиво оброс. Последний раз оба были веселые. Пишите нам! Но "главное - будьте здоровы" (цитируя Соснору).
Мы оба обнимаем Вас.
Лили
68
18.6. 73 (по штемпелю)
Дорогая Лиля Юрьевна!
Сидел в Комарове и работал, как собака. Весь месяц. Сейчас вот в Эстонии, на "своем" хуторе. Купаюсь в финской бане и вчера вчерне закончил поэму о делах в Дубултах. Теперь несколько дней чистого ремесла, и вся книга на эту тему, а тема ее - 37 лет, - будет закончена. Грустно, ибо выдохся, книга большая, сложная и, как все последние, - лучшая.
Послал Вам "на пробу" несколько стишков. Они написаны без заглавных букв и без запятых не по причине моей "модернизации", а - сильно барахлила машинка… и так бывает.
Поэма - о горе! - написана гекзаметрическими ритмами, с самым отборным матом без многоточий, со сценами открыто эротического содержания, - в общем, дитя в своем амплуа. Она энергична, злобна, могуча, невзирая на декамерон - трагична. Хорошо я рекламируюсь? Но послать ее - нельзя. Вот если приедет Кулаков… а распространять ее не желаю, потому что шепот мой, вопли мои "читатель" воспримет лишь как скабрезные детали. Да и жалко мне эту московскую женщину, виноват потому что - сам.
Здесь атмосфера антиэротическая, разве что - баня с пивом. Жил в Ленинграде после Комарово 4 дня, потому никаких сцен не было. У песика - 9 детей и все - белые. Красных детей рожать нужно, глупый песик. Я вот рожаю детей черно-черных, и их дискриминируют, и справедливо, когда все так прелестно в этой современности окрашено в цвета павлина, - что это еще за черная стихописация?