Мано, изобразив на лице озабоченность, кивнула.
- В газетах напечатали? - спросил Ёдзо.
- Да, - ответил Хида. В действительности он узнал о случившемся из радионовостей.
Ёдзо с неприязнью следил за боязливо-уклончивыми ухватками своего приятеля. "Уж лучше бы вел себя бесцеремонно", - подумал он. Невозможно не ощущать отвращение к человеку, который, оставаясь в течение десяти лет твоим лучшим другом, за одну ночь словно бы выворачивается наизнанку и уже общается с тобой, как с иноземцем. Ёдзо опять сделал вид, что засыпает.
Хида, в смущении постукивая ногой, стоял у кровати, не зная, как себя вести дальше.
Бесшумно открылась дверь, и показалось пригожее лицо молодого человека невысокого роста, одетого в форменный студенческий китель. Заметив его, Хида чуть не взревел от радости. Но, скривив рот, он согнал с лица улыбку и подошел к двери с деланной медлительностью.
- Только что приехал?
- Да, - ответил запыхавшийся Косую, косясь в сторону Ёдзо.
Итак, Косугэ. Родственник Ёдзо. Учится на юридическом факультете. Младше Ёдзо на три года и тем не менее связан с ним крепкой дружбой. Нынешняя молодежь не обращает внимания на возраст… Он проводил зимние каникулы в родной деревне, но, узнав о случившемся, бросил все и примчался сюда на экспрессе. Вместе с Хидой они вышли в коридор.
- Ты весь вымазался в саже, - захохотал Хида, показывая Косугэ на кончик носа, испачканный паровозной копотью.
- Да? - Косугэ поспешно достал из грудного кармана платок и тщательно вытер нос. - Ну что, как он себя чувствует?
- Дружище Оба? Вроде бы все в порядке.
- Ну слава богу… Чисто? - он задрал нос, показывая его Хиде.
- Чисто, чисто! Родственники, небось, всполошились?
- Разумеется. Ужасный переполох, почти похороны. - Косугэ запихнул платок обратно в карман.
- Кто-нибудь из домашних приедет?
- Старший брат. Старик сказал: "Да пропади он пропадом!"
- Большое несчастье! - буркнул Хида, приложив ладонь к узкому лбу.
- И все-таки ты уверен, что все обошлось?
- Да, теперь уже бояться нечего. Он успокоился, с ним ведь всегда так.
Косугэ, оживившись, улыбнулся уголками губ и покачал головой.
- Интересно, о чем он сейчас думает?
- Откуда я знаю!.. Если хочешь, можешь сам с ним поговорить.
- Хочу… Только о чем тут говорить! И потом- боязно как-то.
Оба тихо засмеялись. Из палаты вышла Мано.
- Там все слышно, о чем вы тут говорите, - сказала она. - Прошу вас, не стойте здесь!
- Черт возьми!.. - от смущения толстый Хида словно уменьшился в размере. Косугэ с видимым любопытством рассматривал медсестру.
- Вы обедали? - спросила она.
- Нет еще, - ответили друзья хором.
Мано, зардевшись, прыснула.
Когда они ушли в столовую, Ёдзо поднялся с постели, устремив взгляд на море, затуманенное дождем.
Эта дорога ведет в бездну мрака…
Итак, я возвращаюсь к началу рассказа. На мой вкус, все это состряпано крайне неумело. Начать с того, что я не люблю всяческих махинаций со временем. Эта дорога ведет в город скорби. А ведь я хотел одной цветистой фразой восславить набивший оскомину скрип адских врат! Ничего другого я не замышлял. Но если по вине именно этой фразы мой рассказ потерпит неудачу, я не поддамся малодушию и не стану ее вычеркивать. Я приберег под занавес еще одну эффектную тираду. "Перечеркнуть эту фразу - значит перечеркнуть всю прожитую мною жизнь!"
- Идеология, говоришь. Да ты, брат, марксист!
Эта бестолковая фраза мне удалась. Ее произнес Косугэ. Произнес он ее с победоносным видом, поднося ко рту чашку с молоком.
Дощатые стены в столовой были выкрашены белой краской, на восточной стене висел портрет директора лечебницы с тремя большими орденами на груди, внизу стоял неимоверно длинный, чуть ли не на десяти ножках стол. Зал был пуст. Хида и Косугэ обедали, сидя в юго-восточном углу.
- Порядочно пришлось попотеть! - продолжал Косугэ, понизив голос. - Сам худосочный, а носился так, что того и гляди сдохнет!
- Должно быть, опер. Ясное дело!.. - Хида, чавкая, жевал кусок хлеба. Он не отличался особой эрудицией. Но в то время "левый жаргон" был на устах у всей молодежи. - Однако все не так просто! Художник - это тебе не хухры-мухры!
В столовой сделалось темно. Дождь за окном усилился.
- Ты как-то слишком субъективно на все смотришь, - сказал Косугэ, отпив молока. - Так нельзя. Надо искать с другого конца. Самоубийство всегда имеет под собой какую-то объективную, существенную причину, которой сам человек не осознает. В этом-то все и дело! Дома все убеждены, что причина - в этой женщине, но я-то сразу сказал, что это чушь! Просто им с ней было по пути, вот что! Есть какая-то другая причина, главная. Родичи этого не понимают. Вот и ты говоришь нечто странное.
- Между прочим, она была замужем, - пробурчал Хида, глядя на огонь в жаровне, стоящей у самых их ног.
- Я знаю, но это все ерунда. Для нашего Ёдзо это обстоятельство дерьма собачьего не стоит. Да и каким надо быть слюнтяем, чтобы совершить вместе с женщиной самоубийство только из-за того, что у нее, видите ли, есть муж!
Сощурив один глаз, он пристально посмотрел на портрет, висящий над головой.
- Кто это, директор лечебницы?
- Не иначе… Только сам знаешь - в душу Ёдзо не влезешь.
- Что верно, то верно! - Косугэ с готовностью согласился, беспокойно оглядываясь по сторонам.
- Что-то я замерз. Ты здесь ночуешь?
- Ночую, - кивнул Хида, поспешно уминая хлеб.
В разговоре молодые люди редко бывают чистосердечны. Они охотно играют на нервах у собеседника и в то же время старательно оберегают свои нервы от покушений со стороны. Они не хотят, чтобы их презирали из-за пустяка. А уж если им нанесут увечье - тут они в своих мечтах готовы убить собеседника или покончить с собой. Вот почему они не любят спорить. В их распоряжении большой выбор примирительно-фальшивых слов. Даже в слово "нет" они умеют вложить с десяток различных смыслов. Едва начав спорить, они уже обмениваются уступчивыми взглядами. И наконец, смеясь и пожимая друг другу руки, оба шепчут: "Недоумок!.."
Итак, мой рассказ постепенно зачах… Может быть, стоит, вернувшись назад, объединить несколько сцен в одну красочную панораму? Это не так уж трудно. Но за что бы ты ни взялся, ничего тебе не удается!.. О, если бы все пошло на лад!
Наступившее утро было ясным и тихим. Море улеглось, у самого горизонта белым дымом курился вулкан острова Оси-ма… Не получилось. Я не люблю описывать пейзажи.
Когда больная из первой палаты открыла глаза, все вокруг было залито лучами осеннего солнца. Поздоровавшись с сиделкой, она первым делом измерила температуру. 64 градуса. Затем она вышла на веранду, чтобы принять до завтрака солнечную ванну. При этом сиделка легонько толкнула ее в бок. Девушка украдкой взглянула на веранду четвертой палаты. Поступивший вчера больной, одетый в просторное кимоно из темно-синего касури, сидел на плетеном стуле и смотрел в сторону моря. Он хмурил от слепящего света свои густые брови. Лицо производило не очень приятное впечатление. То и дело он проводил тыльной стороной руки по марле на щеках. Расположившись на лежаке, предназначенном для солнечных ванн, и сощурив глаза, девушка прервала свои наблюдения и попросила сиделку принести книгу. "Мадам Бовари". Обычно эта книга наводила на нее скуку, и, пробежав глазами пять-шесть страниц, она откладывала ее в сторону, но сегодня предвкушала приятное чтение. "Эта книга нынче весьма кстати", - подумала девушка. Рассеянно пролистав несколько страниц, она начала читать с сотой. Попалась красивая фраза: "Эмме хотелось венчаться в полночь, при факелах".
Девушка во второй палате тоже проснулась. Она вышла на веранду, но, заметив Ёдзо, вбежала обратно в комнату. Ее охватил беспричинный страх. Она поспешно нырнула в постель. Мать, сама следившая за уходом дочери, посмеиваясь, накрыла ее шерстяным одеялом. Девушка закуталась с головой и, поблескивая в уютной темноте глазами, прислушалась к голосам, доносившимся из соседней комнаты.
- Просто прелесть!.. - слова заглушил сдавленный смех. Хида и Косугэ остались ночевать в лечебнице. Оба разместились на одной кровати в соседней пустующей комнате. Первым проснулся Косугэ. Хмурясь, он вышел на веранду. В позе Ёдзо ему почудилось нечто подозрительно жеманное. В поисках причины он повернул голову налево. На самой крайней веранде полулежала, читая книгу, молоденькая девушка. Прямо за ней тянулась сырая каменная ограда, покрытая мхом.
Косугэ, на европейский манер пожав плечами, вернулся в комнату и растолкал спящего Хиду.
- Вставай! Чрезвычайное происшествие! - Им нравится из пустяка делать происшествия. - Дружок Ёдзо в великолепнейшей позе! - Это прилагательное, "великолепный", так и вертится у них на языке. Ведь в этом скучнейшем из миров вечно ищешь хоть что-нибудь, достойное упования.
Хида вскочил.
- Что случилось? - спросил он с тревогой.
- Там какая-то девица, - смеясь, объяснил Косугэ. - Дружище Ёдзо демонстрирует ей свой изысканный профиль.
Хида повеселел.
- Красивая? - спросил он, преувеличенно высоко вскинув брови.
- Просто прелесть! Книжку читает.
Хида прыснул. Надел кофту, натянул брюки, после чего воскликнул:
- Вот как? Мы должны его проучить!
Разумеется, он и не думает проучить Ёдзо. Это всего-навсего привычное злословие. Даже о самом близком друге они преспокойно злословят за глаза. Они подвластны сиюминутному настроению…
- Негодяй Оба, он хочет поиметь всех женщин мира!