– Уезжаю с другом на отдых, – она многозначительно посмотрела на меня и подкрутила завиток у виска.
– Очередной богатый принц не белом коне? – насмешливо переспросила я.
– Да ладно! Как тебе не стыдно! Слушай! – ее глаза заблестели. – У меня идея! Ты же все равно торчишь в Москве! Напиши за меня! Гонорар твой. Умоляю, хочешь на колени встану! При всех!
Написать о Милоше…
Перед глазами возникло видение: таз с булькающим огненно-оранжевым варевом и деревянная ложка с захлебнувшейся осой.
– Нет! – я замотала головой, – у меня полно работы.
Я стала вырываться из ее цепких рук.
– Умоляю! – в Лилькиных глазах закипали слезы.
– Ладно, – коварно улыбнулась я, – я напишу. А за это посидишь со старухой Розовой, пока я буду отдыхать в каком-нибудь доме отдыха.
– Идет! – просияла Лиля. – Я согласна!
– Давай координаты своего доктора Айболита! – Я приготовилась записывать.
– Только… – она нахмурила свой узкий лобик, – он не станет напрямую давать интервью.
– Приехали! Как же я буду писать?
Лилька замолчала, обдумывая, как бы половчее сбагрить мне неудобную статью.
– Придумала! – закричала она, – сделай у него операцию! Интервью с операционного стола! Супер! Журналистское расследование! Материал века!
– Ты в своем уме? – ужаснулась я.
– Да ладно, кому нужен этот бесполезный отросток! Ты же мучаешься, а тут тебя, можно сказать, по блату в хорошие руки пристраивают!
– Нет! – крикнула я и, резко развернувшись, стала пробиваться локтями сквозь толпу к выходу.
Но любопытство и азарт заполнили меня до отказа еще по пути домой. А вдруг ОН меня помнит? Вдруг он ВСЕ помнит? И самый важный вопрос – вдруг он ждет?
Вернулась я в этот вечер рано. Старуха Розова с удовольствием попила чайку с пирожными, обрадовалась привету от любимого сыночка и, ограничившись только маникюром с моим розовым лаком от "Живанши", милостиво отпустила меня спать.
Следующим утром Лилька разбудила меня телефонным звонком ровно в семь часов.
– Я обо всем договорилась, – затараторила она.
– О чем ты? – спросонья я в самом деле не поняла.
– Не придуривайся! Я о докторе Милоше. Он как раз сейчас свободен. Короче, ты едешь сегодня в 133-ю больницу, поднимаешься на третий этаж и спрашиваешь Семена Израилевича. Он дает тебе бумажку, и ты летишь на второй этаж, в кабинет № 13, к Инге Альбертовне. Она выдает тебе очередную бумажку, с которой ты мчишься в свою родную поликлинику, делаешь там анализы и получаешь направление на операцию.
– Ну, ты загнула! – расхохоталась я. – Где же это видано, чтобы в районной поликлинике все делали за один день!
– Не бойся, Инга напишет тебе такую бумажку, что они тебя на руках до больницы донесут! А на следующий день с вещами приходи в приемный покой. Тебя распределят в палату, которую курирует Милош. Да, не забудь Инге сунуть конвертик.
– Какой конвертик?
– Сто долларов, – безмятежно отозвалась Лиля.
– Ну, ты нахалка! Я режу свой здоровый орган да еще должна за это заплатить? Ты в своем уме? Пиши о своем докторе сама!
– Как же? – опешила Лиля, – мы сегодня улетаем!
– Будешь пописывать на пляже в перерывах между сеансами любви, – отрезала я.
– Ну, не ожидала от тебя такого, – прошипела Лиля, – хорошо, сто долларов я тебе возмещу. Шантажистка ты несчастная!
Два дня я потратила на беготню по поликлиникам и больницам, а также на затоваривание холодильника. Сиделка, найденная Лилькой, потихоньку знакомилась со старухой Розовой, убитой сообщением о моей срочной госпитализации. Все произошло так стремительно, что я с трудом осознала себя сидящей в спортивном костюме на древней кровати с продавленным матрасом, в компании с пятью весьма симпатичными тетеньками, до которых мне, правда, не было никакого дела. Изо всех сил я сдерживала дрожь – сегодня день обхода, сегодня должен появиться он, Игорь. Доктор Милош.
…Три месяца в далеком девяносто первом Игорь был рядом. Он звонил по десять раз в день, после работы заезжал за мной или приводил к себе в больницу. Мы пили чай, целовались и разговаривали ночи напролет! С ним было надежно. Как в герметичном скафандре космонавта.
Я досконально изучила его лицо, фигуру, оттенки интонаций, походку. Стоило мне высказать любое желание – оно выподнялось, как в сказке о золотой рыбке. Ужины в ресторане, театры, редкие книги, деликатесы…. Кто знает, что бы я ответила, если бы он предложил мне выйти замуж? Наверное, согласилась бы… Но момент был упущен, для меня он все больше становился товарищем, а не возлюбленным. А он продолжал любить…
И вот я уже стала подмечать мелкие недостатки, смешные промахи; морщиться от "врачебных анекдотов", грубить в ответ на неловкие шутки, капризничать. Он же продолжал "душить меня в объятиях", не отпуская от себя ни на шаг. "Я вас любил так искренно, так нежно, как дай вам бог любимой быть другим", – часто цитировал он Пушкина.
Жизнь на два дома была для него мучительна – я это видела. Он похудел, под глазами залегли тени. А он ведь еще два раза в неделю должен был стоять у операционного стола!
– Езжай домой, – часто выпроваживала я его вечерами, – выспись хотя бы! Пусть жена тебя покормит, из меня сам знаешь, какой кулинар!
Он кивал и виновато улыбался.
– Да дома тоже шаром покати. Надо ехать по магазинам, базам, к своим бывшим пациентам, добывать еду. Таня так устает в школе.
Интересно, догадывалась ли жена о наших отношениях? Игорь никогда не развивал эту тему. И я, проявляя деликатность, никогда об этом не спрашивала. Эта половинчатость, неустроенность, свидания второпях измучили меня. В то время я получила постоянную работу редактора в дорогом глянцевом журнале для женщин, стала увереннее в себе и однажды, когда он позвонил мне на работу, вдруг выпалила в трубку:
– Знаешь, хватит. Я больше ничего не хочу. Считай, что у нас все.
В трубке воцарилось молчание.
– Я заеду сегодня.
– Зачем?
– Обсудить. Нельзя же так, сразу.
– Можно. И нужно. – И я первой бросила трубку.
Мы встретились еще один раз, совершенно случайно. Посмотрели друг на друга и разошлись в разные стороны. А через полгода я вышла замуж за Ингмара. Утром после брачной ночи первой мыслью была мысль об Игоре. "Вот тебе!" – мстительно проговорила я вслух. Но кому я мстила?
…Шурша накрахмаленными халатами, в палату вплыли "люди обхода". Возглавлял их Игорь, я узнала его сразу. Он почти не изменился, но, как отметила Лилька, стал импозантнее. Черные жесткие волосы сменились благородным серебром, черные глаза по-прежнему смотрели твердо, фигура подтянулась и даже вытянулась, может, за счет новой уверенной осанки. Он коротко отдавал распоряжения, спокойно и мягко разговаривал с моими соседками по палате, что-то щупал, мял, вытирал руки полотенцем. Ко мне он подошел в последнюю очередь. "Новая больная. Возраст, показания…" – затараторил ассистент. Игорь мрачно смотрел на меня.
– Разденьтесь, – он чуть разлепил губы.
Я послушно заголила правый бок.
Потыкав жесткими, невероятно белыми пальцами в мои жиры, он повернулся ко мне спиной и развел руками:
– Ничего не понимаю! Пальпирую – не нахожу ничего. А по результатам анализов надо резать прямо завтра! – И, бросив через плечо: – Оденьтесь, – он выплыл из палаты.
"Да, раньше эти пальцы касались моего тела более трепетно", – это была первая мысль, которая посетила меня. – Да, но тогда ты была другой. Моложе на тринадцать лет, худее на пять килограммов. Кто ты теперь для него? Человеческий материал. Узнал ли он тебя? Не знаю. Но ведь фамилию слышал. А может, не услышал", – такой внутренний диалог я вела сама с собой, отправляясь вместе с соседками в столовую.
"А операция-то завтра!" – полоснул по сердцу ужас. Не в состоянии проглотить ни кусочка, я вернулась в палату, легла на свою бугристую койку и закрыла глаза. "Какая глупость!" – только теперь я осознала весь идиотизм своей затеи. Даже если он узнал меня… "Это было, было, да прошло", – так поет Вертинский. Игорь Милош – чужой человек. Завтра он усыпит меня, сделает два маленьких надреза, выудит мой аппендикс и скажет кому-то, сдирая перчатки: "Да, коллега, парадокс. Не всегда районные поликлиники в состоянии дать полную картину. Аппендикс в холодном состоянии".
Мое воображение так разыгралось, что мне захотелось немедленно встать и убежать домой. Но я не двинулась с места.
Сбросив с себя оцепенение, я позвонила домой, чтобы выяснить, как дела. Сиделка очень мило сообщила, что Ангелина Филимоновна ужасно переживает за исход операции и вот уже несколько часов подряд рассказывает по телефону всем знакомым, какая у нее замечательная невестка.
Хорошо, что дома все в порядке. Вдруг я больше никогда не увижу старуху Розову? Остановится сердце во время операции, или в рану занесут инфекцию..
– Да не переживайте вы так, – постаралась успокоить меня соседка справа, – это такая пустячная операция, после нее даже в послеоперационную палату не кладут, привозят прямо сюда.
Я сползла с кровати, выудила из сумки пачку собственных стихотворных сборников, которые предусмотрительно захватила для задабривания медперсонала, и отправилась в коридор вручать свои опусы всем людям в белых халатах, которые только встречались на моем пути – нянечкам, сотрудницам столовой, медсестрам, сестре-хозяйке, старшей сестре, стажерам, врачам… Как будто моя фамилия на обложке книжки могла послужить моей охранной грамотой…