Хочу заметить что оба мы смутно представляли себе наше будущее, а вернее, совсем не представляли. Зато мы любили рассуждать о том, что такое обычная жизнь: нагромождение слов, правил, обязанностей а в результате тусклое, однообразное существование. Это не для нас. Что мы, глупые?
Рассуждая таким образом, мы не знали, что выбираем себе очень сложную и однообразную жизнь, без проблеска счастливой перемены.
Мы готовили себе чрезвычайно трудную судьбу и не задумывались каково это.
Мы были очень молоды и хотели удовольствий. И вначале мы их получали. К примеру, в кафе.
Когда мы появлялись в кафе, то уже знали, что о нас подумают: вот пришли непростые люди. Потому что мы переняли манеры уголовников и одевались как они. Носили золотые цепочки, кепки. Ходили медленно и вразвалочку. Не вынимали рук из карманов и постоянно дымили сигаретами. А как мы выражались! Мы говорили: "Эй, фраерок, отпрыгни отсюда!" Или: "А ну, папаша, не дыши, думать мешаешь".
Нам не возражали. Нас боялись. Не хотели с нами связываться. И все из-за того, что мы походили на уголовников – дерзких, наглых и бесстрашных.
Нашим поведением мы сообщали окружающим, что мы опасны и принадлежим к преступному сообществу. Мы думали, что сеем страх и пожинаем уважение. Но в действительности мы вели себя глупо и неосмотрительно.
Мы не представляли себе, что за нами наблюдает один опытный оперативный работник уголовного розыска. Он приходит в кафе, чтобы послушать наши речи. Чтобы составить наш психологический портрет. И чтобы очистить улицы от таких, как мы.
Внешне он походил на учителя музыки, только крепкого телосложения. Лицо доброе, интеллигентное. Круглые очки. В руке всегда научный журнал. Или карманная шахматная доска с такими же маленькими фигурками, для разыгрывания этюдов.
Мы думали, что обыкновенный инженерик с какого-нибудь завода приходит после работы выпить кружечку пива и разыграть этюд. А это был квалифицированный специалист по поиску преступников, майор милиции. Он-то и отправил нас за решетку…
Однажды Тулик сказал: "Нужно самим "сделать дело", добыть деньги и этим показать, что мы уже не юнцы, не пистоны, а люди, фигуры". Затем Тулик объявил, что у него есть на примете зажиточная квартира. И мы стали обсуждать план ее ограбления. Говорили мы негромко. Говорили так, что понять нас мог лишь квартирный вор. Мы должны были действовать строго по воровской науке, чтобы добиться наилучшего результата. Чтобы не только не "сгореть", но и как следует поживиться.
Я отправился следить за квартирой и ее хозяевам^ а также за соседями. Установил воровские метки – "маяки", по которым всегда видно, в какие часы люди покидают свою квартиру и в какие возвращаются. Вести наблюдения мне было и легко, и азартно. Впрочем, в таком деле требуется терпение, и я располагал им.
Мы с Туликом решили, что обязательно доведем наше "дело" до конца, поскольку нам обоим хотелось поднять свой авторитет. Это называлось "приподняться". Но сначала, согласно правилу, нам следовало известить об этом наших старших товарищей. Ведь они должны были дать разрешение – тоже согласно воровскому кодексу. И вот мы пришли и объявили, что собираемся в таком-то месте взять куш, и просим позволения "работать" вдвоем. Сказали, что все меры безопасности соблюдены. Все учтено. И все уже готово.
Уголовники загудели: "Давно пора! Идите, дерзайте! Волоките сюда сундук с деньгами, хватит ему без толку у хозяев пылиться!"
Они радовались за нас, как наставники, взявшиеся сделать из юнцов грамотных, компетентных специалистов.
Мы вошли в квартиру незамеченные, и незамеченные вышли из нее, прихватив много ценных вещей, но стоило нам выйти из подъезда, как на нас набросились сотрудники уголовного розыска и скрутили. Все они были физически сильные люди. И к тому же опытные. Ко мне подбежал какой-то самбист, повалил на землю и заломил руку – потому что я пытался вырваться и убежать. Вспоминая этот свой детский порыв, я грустно улыбаюсь. Теперь-то я знаю: если пустить по бурной реке, где из воды торчат камни, сухой осенний лист, он обязательно встретится с камнем – сразу или позже. Из ста листьев на камни наткнуться девяносто восемь. Подобно этим листьям, то же ожидает и квартирных воров. Не сейчас, так потом воришку ждет встреча с опытным, физически сильным сотрудником уголовного розыска.
Тулик при задержании тоже попытался вырваться и удрать, и ему сломали нос. Кто-то из милицейских применил такой сильный рывок, что у Тулика, когда он шлепнулся лицом на асфальт, треснула переносица.
Нас судили и отправили, каждого на четыре года, в тюрьму.
В тюрьме мы, разумеется, примкнули к уголовникам и заявили о себе, как о напрочь испорченных личностях, которых уже не исправить. Такова была та тюремная среда: нужно выбирать, с кем ты, с сильными или слабыми. Сильным в тюрьме казался тот, кто решил остаться преступником навсегда. Чтобы жить в преступном мире, быть его представителем. Хотя мы с Туликом сделали этот выбор еще до того, как очутились за решеткой.
Пришлось ли нам вскоре пожалеть?
Нам нравилось думать, что мы принадлежим к числу неисправимых налетчиков. Мы сделали себе татуировки, отказались трудиться и учиться, и заверяли тюремную администрацию, что не будет никакого толку, если внушать нам добродетельные истины. Потому что у нас в преступном мире свои правила.
О том, что нам обоим предстоит прожить очень тяжелую жизнь, мы не думали. Мы даже не догадывались, что, как и тысячи других преступников, мы будем страдать и мучиться.
Нам никто не сказал об этом парадоксе: выбрав легкий и быстрый способ заработать на жизнь – воровством и обманом, мы выбрали себе чрезвычайно трудную судьбу.
Но почему же трудную?
Я хорошо знаю это теперь. Потому что в ней нет счастья, а только короткие вспышки веселья. Но что они такое, эти вспышки? Их слишком мало, и они очень непродолжительны.
Преступники думают, что они будут воровать и не попадутся, что будут сбывать краденое и жить на эти деньги. Они верят, что воровством можно промышлять до старости.
Мы с Туликом стремились ко всему, что доставляет человеку радость и удовольствие. Нам нравилась атмосфера ресторанов. Мы хотели иметь хорошие вещи и красивых женщин. Я хотел носить золотые часы и разъезжать на собственном автомобиле. Нам хотелось яркой жизни, и как можно скорее.
Мы имели красивые мечты, но сбылись ли они?
За всю жизнь я видел только двух невероятно удачливых воришек, которых долго не могли схватить. Они присваивали себе чужое добро и радовались жизни. Зато я встречал сотни людей, которые много времени провели в тюрьме, жили как нищие и были одинокими. У них почти не было надежд. Они тоже мечтали, но ничего у них не вышло. И у меня не вышло, и у Тулика. И у всех, кого я знал. Счастья мы так и не получили.
За нами по пятам следовала беда. Неудача искала нас и находила. Мы жертвовали здоровьем, молодостью и личным пространством. Мы годами напролет жили в ужасной тесноте, поскольку преступники в тюрьме всегда живут бок о бок.
Мы думали, что придет время, и мы станем хитрыми и опытными налетчиками, научимся так лихо разбойничать и совершать кражи, что никто не сможет нас заподозрить и уж тем более арестовать. Разбогатеем и заживем всласть. Но это время так и не пришло.
Пробыв в тюрьме четыре года, я и Тулик вернулись в свой город. Нас встретили хорошо, устроили застолье, подливали вина, и мы улыбались и смеялись. Тогда, сидя в ресторане, в компании уголовников, я радовался. А теперь, вспоминая тот день, я думаю: "Ну и олух же я! Отчего было веселиться? Ведь впереди снова
тюрьма. Шестнадцать лет тюрьмы! Боже мой!"
Мы вернулись в свой город в мае. И в майские же теплые дни пошли воровать. Совершили одну кражу, затем вторую. Вырученные деньги закончились быстро. И мы снова отправились тащить чужое добро – в этот раз государственное. Забрались в магазин. И попались!
Мне было всего двадцать лет. Судья, строгая женщина, спросила меня: "Не жалко ли вам жизни? Ведь она пройдет зря. Потому что удачи не будет – у таких, как вы, ее не бывает. Вы слышали когда-нибудь выражение "Не сотвори зла"? За всякое зло придется расплачиваться. Скажите, вам это очень нужно?"
Помню, я громко парировал: "Чепуха! Кругом одно зло! Повсюду! А где же ваши неудачники? Вон они, на собственных автомобилях разъезжают и дамам бриллиантовые серьги дарят!"
Я выглядел, как закоренелый преступник не понимая, что правда у судьи, а не у меня. У меня лишь иллюзии и компания приятелей-уголов-ников. Да еще тюрьма.
Вернулись мы с Туликом из тюрьмы только через семь лет.
Вскоре после этого Тулик куда-то пропал. Через месяц ушла из жизни моя мама. Перед смертью я приходил к ней в больницу. В палате находились еще три женщины, и я видел: маме неловко за меня. Я уголовник, татуированный тип с нахальным лицом, и одни женщины смотрели на маму укоризненно, а другие что-то прятали под подушку. Опасались, что я что-то украду. И никто не хотел меня ни о чем спрашивать, даже о погоде. Меня боялись и презирали.
Когда я ушел, на мою маму стали глядеть, как на нехорошую женщину. Перестали с ней разговаривать. С ней только доктора разговаривали, а соседки по палате презрительно фыркали. Стоило мне прийти снова, как мама тут же шепнула мне: "Ты больше не приходи… Не нужно приходить. Хорошо?" Ей было стыдно и горько, что у нее такой сын. Казалось, она стала еще несчастнее. Вероятно, здесь, в больничной палате, она пожалела о том, как прожила свою жизнь. Я разбил ей сердце.
Из больницы мама не вернулась. А через год умер и мой папа. Но я не смог с ним проститься, потому что снова очутился в тюрьме. Ну разве это везение?