- А сколько ей лет? - спросил я. По моим прикидкам, Монина была уже не в том возрасте, когда детей сажают на специальное высокое креслице.
- Ей три… С половиной… Ну, скоро четыре будет. - Словно угадав истинную причину, побудившую меня задать этот вопрос, Гиневра, ничуть не стесняясь присутствия дочери, пояснила мне: - Я хочу, чтобы она как можно дольше оставалась младенцем, ну или просто совсем маленьким ребенком. Не подумайте, я не сумасшедшая. Я все продумала и просчитала. Буквально через год-два я смогу отложить немного денег - как раз хватит на то, чтобы перебраться в Голливуд, ну а там Монина будет моим главным козырем. Самое важное, чтобы она при этом выглядела как можно младше. Для детей лет пяти ролей и эпизодов в кино - раз-два и обчелся, а для младенцев, ну от года и чуть старше, просто пруд пруди. Только успевай принимать предложения. Вот мне и нужно, чтобы Монина подольше оставалась совсем маленькой. - Замолчав, Гиневра поднесла руку к лицу и почему-то аккуратно поцеловала какое-то место на коже чуть выше запястья. - Все изранено, - пожаловалась мне она, - часами натерла. Надо будет браслет по руке подогнать. Вот смотрите, - с этими словами Гиневра протянула мне руку, как на медосмотре. - Вот, потрогайте, только аккуратно, это ведь даже не рана, это язва, и притом очень болезненная.
Я разглядел на руке Гиневры небольшое покрасневшее пятнышко. Прикоснувшись к нему, я по ходу дела как бы невзначай провел пальцами по ее предплечью.
- Какая мягкая кожа, - пробормотал я.
- Да, кожа у меня действительно хорошая. - Закрыв глаза, Гиневра откинулась на спинку стула и на некоторое время так и застыла - с выражением удовольствия на лице от приятных тактильных ощущений.
Неожиданно она вырвала руку из моих ладоней с нарочито испуганным видом:
- Черт, совсем забыла.
- Что?
- Вы, главное, никому не рассказывайте!
- Что не рассказывать?
- Ну, не говорите нигде, что Монине уже три с половиной года. Это наш секрет. Обещаете, что не проболтаетесь?
Я пожал плечами:
- Ну да, обещаю.
- Есть у меня ощущение, что вы ко мне не просто так пришли, - сообщила мне Гиневра, губы которой при этом расплылись в плотоядной чувственной улыбке. - Вам ведь только волю дай, так вы и рады несчастной женщине жизнь разрушить.
- Монина больфе не хочет кафы, - сообщила нам девочка.
- А ты заткнись и ешь! - заверещала Гиневра и подтвердила свое распоряжение угрозой: - Смотри у меня, вот я сейчас ремень возьму.
Получив таким образом требовавшуюся ей долю внимания, девочка на время затихла. Она как-то не по-детски, а скорее по-старушечьи вздохнула и прижала ложку к щеке.
- Господи, сколько же я из-за нее в жизни упустила и потеряла. Если бы не дочка, я бы сейчас знаете какие деньги зарабатывала… - Гиневра покачала головой и отхлебнула кофе из чашки. - Никому, никому нельзя доверять. Взять, например, меня: знали бы вы, сколько выгодных предложений - как по работе, так и личного плана - у меня было, и что мы имеем на сегодняшний день… Давайте, что ли, покурим.
Мы закурили и некоторое время просидели молча.
- Зачем вы собираетесь тащить ее в Голливуд? - поинтересовался я.
Гиневра вытаращила на меня глаза, а затем сказала низким бархатным голосом, словно лакированным самовлюбленностью:
- Эх, Ловетт, Ловетт… Да что вы понимаете в женской доле. Если бы вы знали, какие испытания выпадают на долю женщины и какие разочарования уготованы ей. Неужели вы думаете, что судьба домохозяйки, связавшейся с мужем-неудачником, это предел моих мечтаний? Может быть, так оно и было бы, не попробуй я другой жизни. Знали бы вы, как я жила!.. Триумф за триумфом, победа за победой, любовники, ночные клубы - вот счастливые были времена. Между прочим, я могла бы выйти замуж даже за одного махараджу, представляете? А уж каким он был любовником… В общем, умел он свой прибор использовать, а уж калибром его природа не обделила… - Гиневра на пару секунд замолчала и, по всей видимости не рассчитывая на мою сообразительность, пояснила: - Я всегда это хозяйство так называю - прибором.
Я уже успел привыкнуть к ее манере разговора, по ходу которого Гиневра то взмывала в облака, по крайней мере эмоционально, то словно падала с небес на землю.
- Ну да, я понял, - кивнул я.
- Он умолял меня выйти за него замуж. Но я его отвергла. Хотите знать почему? Все просто: дело было в цвете его кожи. В общем, пока я решала, становиться ли мне махараджиней или же повременить, привыкая к кое-каким его странностям, поезд ушел. По правде говоря, хороший мне был урок: уверяю вас, довелись мне сейчас встретить другого ниггера с такими бабками, как у того махараджи, я бы своего не упустила. Поймите, Ловетт, мое состояние: я молодая женщина и при этом теряю свои лучшие годы сама не знаю на что. А ведь были времена, когда я крутила и вертела вами, мужиками, как хотела.
- Как же вы поедете в Голливуд? - Этим вопросом я попытался вернуть разговор на интересовавшую меня тему. - А ваш муж?
- Я уеду без него, пускай катится подальше. Да я за этого мудака только из жалости вышла. - Она обвела взглядом комнату, задержавшись на некоторое время на грязной посуде. - Я такая добрая… В этом корень всех моих неприятностей. Если бы вы увидели меня "при параде", одетой и накрашенной, то ни на секунду не усомнились бы в том, что от мужчин у меня отбоя не будет. Да стоит мне пальцем пошевелить, и вы к моим ногам косяками сползаться будете.
- Ой, пошевелите пальчиком ради меня, - глумливым тоном попросил ее я.
- Очень вам это нужно - со старухой связываться. Разве я вам пара. Мне ведь уже, страшно сказать, двадцать восемь. - Гиневра поводила пальцем по столу, словно рисуя какой-то узор на россыпи хлебных крошек. - Эх, если б я сказала вам, кто мой муж, вы бы, наверное, со стула свалились.
- Ну и кто же он?
Она заговорщицки улыбнулась:
- Ну да, так я вам все и скажу.
С улицы в комнату через открытое окно теплым ветром тянуло запахом листвы и дегтя. Мое тело вздрогнуло от неясного предчувствия. Где-то там, за стенами нашего дома, люди занимались любовью, и в вязкой летней жаре их тела покрывались потом. Эта влага, этот бальзам лета делал счастливым их существование в такой томный час. Забывшись, я уже протянул было руку, чтобы ласково прикоснуться к Гиневре.
- Ловетт, можно попросить вас об одном одолжении?
- О каком именно?
Она притворно доверчиво положила свою руку поверх моей ладони.
- Видите ли, я с большим удовольствием выпила бы сейчас рутбира. Давайте вы, как воспитанный юноша, сходите в магазин и принесете мне бутылочку, а заодно я отдам вам накопившиеся у меня пустые бутылки, чтобы вы их сдали.
- Я вам вроде бы не нанимался бутылки сдавать, - раздраженно ответил я, недовольный тем, как она разрушила мое благостное и даже романтическое настроение.
- Ах, бросьте! Ладно, давайте поступим так: сдадите бутылки, принесете мне рутбира, а я вам выдам за это пятачок. - Деловую часть этого предложения она произнесла с трудом, явно преодолевая большое внутреннее сопротивление.
В ответ я только рассмеялся:
- Как вы думаете, сколько мне лет?
Гиневра покачала головой с самым серьезным
видом.
- А что, по-моему, все честно, - рассудительно сказала она. - Вы идете по жаре в магазин и честно зарабатываете свое вознаграждение.
- Да не нужны мне ваши пять центов!
- Ну и что, принесите мне тогда пива просто так и сдайте все-таки бутылки.
Это был уже какой-то детский сад.
- Ну хорошо-хорошо, иду - Я взял протянутый мне четвертак и вышел из комнаты - прямо скажу, далеко не в лучшем настроении. Я был зол на себя за то, что согласился быть у нее на посылках. На кой черт сдалась мне эта сумасбродная, растолстевшая баба, практически похоронившая всю свою привлекательность под бесконечными стенаниями о своей тяжкой доле и похвальбами себе любимой. И все же я хотел ее. С моей точки зрения, нам с Гиневрой ничто не мешало время от времени уединяться в моей чердачной комнатушке и превратить это лето в цепь таких приятных свиданий.
Я купил две бутылки рутбира, большую карамельную конфету и поспешил домой.
- Вот, забирайте свой четвертак, - сказал я Гиневре с порога. - Все остальное - подарок.
- Ах, как это любезно с вашей стороны.
Она схватила протянутую монету - жадно, как неожиданно свалившееся на нее сокровище. - Видите, я, между прочим, ради вас переоделась.
Уж что-то, а это я заметил, как только перешагнул порог ее квартиры. Сердце мое учащенно забилось. На Гиневре была легкая блузка на бретельках и короткие бриджи. Ее пышное тело с трудом умещалось в таком небольшом количестве ткани.
- Говорите, для меня переоделись? Ну-ну.
Гиневра глупо расхохоталась:
- А что такого? Ну не могу я укутывать себя кучей одежек в такую жару. Не будь рядом людей, я бы вообще с удовольствием голой ходила. - Она замолчала, словно призадумавшись над тем, что только что произнесла. - Знаете, а ведь нудисты, похоже, не дураки. Что-то в этом есть.
Пока меня не было, Монина успела спуститься с детского кресла и теперь ходила по комнате. Пару раз она открыто и бесхитростно пыталась поймать мой взгляд, а кроме того, я время от времени замечал, что она исподтишка рассматривает меня.
- Тятя Лафет касивый, - сообщила она матери.
- Это она о чем?
- Она говорит, что вы - дядя Ловетт - красивый, - рассмеялась Гиневра. - А знаете, Ловетт, она, наверное, не так уж и неправа.