Я сверлю взглядом экран. Издаю сухой странноватый смешок. Медленно и вдумчиво перечитываю письмо. Еще раз. Потом неизвестно зачем закрываю почтовую программу и в каком-то оцепенении перезагружаю компьютер. Какого черта? Я что, решил, будто это глюк программы? Экран вновь загорается, я открываю ящик и вижу то же письмо.
Прости, но мне кажется, все как-то неправильно. Извини. Лиззи.
Я пытаюсь проанализировать эту строчку. Что значит "неправильно"? А что тогда "правильно"? Почему она просит прощения? Причем дважды? Может, я действительно ей понравился, и она расстроена? Но если так, зачем она порвала со мной, когда все шло прекрасно?
Я раздавлен. У меня мерзкое зудящее чувство где-то возле селезенки, а в придачу гудит голова. Конечно, дело в неудовлетворенном либидо, хотя и без разбитого сердца тут не обошлось. Точно так же, как во время ужина я испытал легкий намек на влюбленность, теперь я переживаю миниатюрную копию любовного разочарования. И знаю это только потому, что настоящее разочарование, вернее сказать, настоящее горе, меня уже постигало.
Бриони разбила мое сердце. Жестоко разбила. Я мог бы и догадаться, что все идет к расставанию… Она то и дело мне сигналила. Влюбиться в нее было крайне глупо с моей стороны. Бриони чокнутая, смешная, своенравная и в самом деле умная. И сексуальная. И снова - чокнутая. Я же слишком глуп, наивен и неумел, чтобы удержать ее любовь. Когда она говорила мне гадости, я отвечал комплиментами. Когда флиртовала с другими - не обращал внимания и дарил цветы. Это еще больше сводило Бриони с ума, она напивалась и делала вид, что меня не замечает. Словом, я не заслуживал такой подруги. Влюбиться в Бриони Смит-Эдиссон с моей стороны было так же глупо, как в восемнадцать лет сесть за руль "феррари": она была сложной и опасной машиной, способной привести меня в экстаз и тут же причинить страшную боль. И черт побери, я понятия не имел, как ею управлять! Бывало, я просто сидел в баре, смотрел, как Бриони танцует с другими парнями, и думал, все ли женщины на свете похожи на нее.
Через некоторое время - видно, слишком поздно - я разгадал ее пугающую природу. Это случилось, когда мы впервые поехали к ее родителям, в глушь Дорсета, на военную базу. Отчим Бриони был шотландский полковник; мать, итальянку, в детстве поцеловал Муссолини, а сейчас она явно не надевала трусики под юбку.
Мне стало совсем не по себе, когда я узнал об их семейном устройстве. Зря я задавал бестактные вопросы. Выяснилось, что настоящий отец Бриони женился на первой жене ее отчима. Понимаете? Мужья просто взяли и обменялись женами. Безумие, конечно, однако еще безумней - намного безумней - было другое. Во всех комбинациях у этих родителей появились дети. Результат: несколько деток, чем-то похожих друг на друга. В основном стойкими неврозами.
Сперва я думал, это и роднит нас с Бриони. Мои родители тоже развелись, а в семидесятых практиковали "открытый брак". На самом деле Бриони ушла далеко вперед. Играла в другой лиге.
Теперь мне стало ясно, почему она спятила. Только ноги у нее все равно были первый сорт, и я по-прежнему горячо ее любил.
В ноябре того года, когда началась учеба, Бриони оставила мне сообщение на автоответчике. Она хотела встретиться со мной в церкви, что была неподалеку от нашего университета.
Я прослушал сообщение несколько раз. И меня одолело дурное предчувствие. Но на встречу я все-таки пошел.
Над головой висело тяжелое белое небо. У меня были редкие усики и прическа, отдаленно напоминающая "рыбий хвост", прославленный Дэвидом Боуи. В общем, сами понимаете, к чему все вело.
Когда я протиснулся в двери стылой церкви, то увидел Бриони. Она стояла возле купели. Я медленно подошел, предчувствуя неладное. Она смерила меня пустым взглядом. На ней были джинсы и странная бордовая кофта. У меня были усики.
- Привет…
- Привет… - ответил я, уже зная, что она собирается сказать.
- Ну…
- Что?
- Прости…
И все. Нас окружала тишина. Ледяной воздух. Я посмотрел на Бриони. Она была прекрасна. Я впился взглядом в ее красоту: надутые губы, дурацкие балетки, прилизанные волосы, тонкие слабые руки, которыми она не могла открыть даже банку с вареньем, и мне приходилось делать это за нее. В тот миг я любил Бриони сильнее всего: мучительно, болезненно. Она пожала плечами. Потом вздохнула и пошла к выходу; я уловил запах ее духов. Мне очень хотелось ее ударить, однако я сдержался. Вместо этого крикнул вслед:
- Да что стряслось? Бриони! Бриони? Какого черта???
Но она только чуть приподняла руку и вышла. Я успел разглядеть, что при этом она почти смеялась. Смеялась? Смеялась?! Бриони не просто бросила меня, а презрительно отшвырнула.
Мне было очень плохо. Несколько недель я жил в депрессии. Сам того не понимая, я построил вокруг Бриони всю жизнь; даже образ самого себя состоял из "меня и прекрасной Бриони". Именно она помогла мне избежать одиночества и прочих ужасов переходного возраста. А потом жестоко бросила. У меня напрочь снесло крышу, я превратился в шизоидного отморозка. Целый месяц я был безутешен, ночами не спал, в выходные ходил на дешевые студенческие вечеринки в общаге, где меня отпаивали плохим вином, пуншем и накуривали марокканским гашишем. Потом я в полном одиночестве бродил по лондонским улицам, потому что не мог разговаривать с другими девчонками. Девчонками, которые не были Бриони.
Я мучил друзей одними и теми же вопросами: почему она это сделала? чем я провинился? Однажды я даже позвонил маме и разрыдался в трубку (такого со мной не случалось с тринадцати лет).
Я пытался вернуть Бриони. Посылал ей цветы и стихи, оставлял в ящике смешные, трогательные письма. Она всегда отвечала одинаково: "Пожалуйста, уходи". Как-то раз я проторчал весь день в библиотеке напротив ее дома, чтобы сказать, как сильно я ее люблю.
Когда Бриони пришла - примерно восемь часов спустя, - библиотека уже закрылась, и я стоял один на морозе, дрожа как осиновый лист. Окликнуть ее я не смог. Просто сел в автобус и уехал домой.
Жалкий тюфяк, подумаете вы. Но, черт побери, почему я был так жалок? Отчасти потому, что мне перекрыли доступ к сексу. Когда шесть лет подряд мечтаешь о сексе, потом неожиданно его получаешь и опять теряешь, бывает очень больно.
Не то чтобы у нас с Бриони была яркая половая жизнь. Ей она доставляла умеренное количество оргазмов; я же был в неописуемом восторге только от того, что вообще занимался этим. Самый экстремальный секс у нас был, когда мы попытались заняться им втроем: третьей оказалась ее соседка по квартире, Кэтрин. Правда, получилось так, что Кэтрин просто смотрела на нас с Бриони, а под конец мы и вовсе закрылись в спальне.
Так о чем это я… Ах, да. Мое сердце было разбито. Но почему? Потому что я мужчина? Вполне вероятно. Я бы мог написать сотню книг (боюсь, довольно скучных) о том, как сходил с ума после разрыва с подругой. Почему мужчинам приходится так тяжело? У женщин иначе. Ближе к концу отношений они становятся куда безжалостней и оттого лучше подготовлены к расставанию. Если уж она решила, что все кончено, то все на самом деле кончено. Мы пребываем в блаженном неведении несколько лет, мы самодовольны и не замечаем очевидного. Когда же нас бросают, мы вдруг становимся неисправимыми романтиками и отчаянно пытаемся все вернуть. Отсюда эти письма и глупые эсэмэски, жалкие и невнятные попытки обратить необратимое. Стихи в почтовых ящиках.
Наверное, мы такие разные из-за биологических часов, которые в женском организме тикают гораздо громче, чем в мужском. Женщине нельзя стоять на месте, надо как можно скорее найти того самого и избавиться от неподходящего партнера. Разрулить ситуацию прежде, чем пройдет слишком много времени. Им необходим самец со здоровыми генами. А может, женщины просто бессердечней и лишь прикидываются милыми и добрыми. Мужчины в таком случае - круглые идиоты.
Пик моих страданий пришелся на тот день, когда я решил изобразить попытку самоубийства. Очень умно, ничего не скажешь.
Я остался ночевать у друга. Он терпеливо слушал, как я распускаю нюни и плачу о Бриони, а потом мы уснули прямо на полу. Наутро, когда я очнулся, его уже не было дома. Что ж, неудивительно. Лежа на полу с пепельницей под носом, я ощутил всю "безбрионность" своей жизни.
И просто-таки помешался на идее "самоубийства". Оно докажет Бриони, как сильно я ее люблю, как истинно и благородно мое чувство. И она тут же ко мне вернется. Проще пареной репы.
С завидной решимостью я принялся искать лезвия. Настоящих лезвий не нашел, поэтому вскрыл биковскую бритву и пару раз царапнул запястье.
Стало больно. Поэтому я прекратил, но тут же понял, что одна царапина вряд ли произведет на Бриони впечатление, и сделал еще несколько. Показались первые капли крови, меня замутило.
"Вот так", - подумал я, уставившись на эти более или менее заметные царапины. Сгодится. Теперь Бриони точно будет моей. Замотав руку тряпкой, я вышел в серую зиму, запрыгнул в автобус и поехал в универ. Но вместо того, чтобы пойти на пары, заглянул в медпункт. Сперва медсестра в ужасе уставилась на мою руку, затем, стерев запекшуюся кровь с "раны", сочувственно посмотрела мне в глаза и произнесла:
- Не так уж и плохо.
- В каком смысле?! - выпалил я. Неужели все мои мучения псу под хвост?
- Ну… - Медсестра была очень симпатичная, молоденькая, на пару лет старше меня. Она склонилась над моим запястьем, потом улыбнулась и сказала: - Швы накладывать не надо. Само заживет.
Ничего себе! Прямо скажем, мне было неприятно это слышать. Я угрюмо посмотрел на свидетельство моего "самоубийства".