"Брик-лейн" - дебютный роман Моники Али, английской писательницы бангладешского происхождения (родилась в Дакке).
Назнин, родившуюся в бангладешской деревне, выдают замуж за человека вдвое ее старше и увозят в Англию. В Лондоне она занимается тем, чего от нее ждут: ведет хозяйство и воспитывает детей, постоянно балансируя между убежденностью мужа в правильности традиционного мусульманского уклада и стремлением дочерей к современной европейской жизни. Это хрупкое равновесие нарушает Карим - молодой активист радикального движения "Бенгальские тигры". Карим заставляет Назнин задуматься о справедливости общественного устройства и правильности семейного положения, однако традиционный конфликт долга и страсти разрешается совершенно неожиданным для них обоих образом.
Роман вошел в шорт-лист Букеровской премии 2003 года.
Содержание:
Моника Али - БРИК-ЛЕЙН 1
Глава первая 1
Глава вторая 4
Глава третья 8
Глава четвертая 13
Глава пятая 18
Глава шестая 20
Глава седьмая 25
Глава восьмая 31
Глава девятая 35
Глава десятая 37
Глава одиннадцатая 41
Глава двенадцатая 43
Глава тринадцатая 49
Глава четырнадцатая 51
Глава пятнадцатая 58
Глава шестнадцатая 63
Глава семнадцатая 69
Глава восемнадцатая 73
Глава девятнадцатая 77
Глава двадцатая 77
Глава двадцать первая 83
Примечания 87
Моника Али
БРИК-ЛЕЙН
Папе, с любовью
Строго и безучастно ведет каждого из нас судьба - и только на первых порах мы, занятые всякими случайностями, вздором, самими собою, не чувствуем ее черствой руки.
И. С. Тургенев
Характер - это судьба.
Гераклит
Глава первая
Округ Маймансингх, Восточный Пакистан, 1967 год
Ровно за час и сорок пять минут до того, как началась жизнь Назнин (началась словно бы на минуточку, и непонятно было, продолжится ли), ее матери Рапбан показалось, что живот ей сжали железным кулаком. Рапбан скорчилась на низенькой табуретке о трех ногах. Возле хижины-кухни она ощипывала курицу для пиршества в честь приезда из Джессура двоюродных братьев Хамида.
- Цыпа-цыпа, старая, костлявая, - приговаривала Рапбан, - ох и поем я тебя, пусть хоть какое несварение! А то завтра опять вареный рис, никаких паратхи .
Выдернув еще несколько перьев и глядя, как плавно опадают они к ее ногам, Рапбан вдруг закричала:
- Аааа… Аааа… Аааа…
И догадалась. Вот уже семь месяцев она наливается, как плод на манговом дереве. Но ведь всего семь месяцев! И она откинула догадки в сторону. И часа полтора, а может, и больше, сжимая мягкую и тощую шею Цыпы, на все вопросы о курице повторяла: "Скоро, скоро". Поглаживая животы, вернулись с полей пропыленные мужчины. Тени детей, что играли в шарики и дрались, стали длиннее и острее. Аромат кардамона и жареного тмина струился по поселку. Тоненько, слабо блеяли козы. И докрасна кроваво завизжала Рапбан и добела жарко.
Хамид бросился из уборной, не закончив свои дела. Он бежал к дому мимо высоченных стогов рисовой соломы (самые высокие здания и те ниже), по грязной дороге, и по пути подхватил здоровую палку, чтобы убить того, кто поднял руку на его жену. Хамид узнал ее голос. Только она визжит так, что стекла лопаются.
Рапбан была в спальне. Постель расстелена, но она не ложилась - стояла, сжимая одной рукой плечо Мамтаз, а другой - наполовину ощипанную курицу.
Мамтаз махнула Хамиду, отсылая прочь:
- Ступай, позови Банесу. Тебе что, рикшу подавать? Давай-давай, шагай.
Банеса подняла Назнин за щиколотку и, с пренебрежением надув щеки, выдохнула на крохотное голубоватое тельце:
- И дышать-то не может. Если у людей каждый така на счету, зачем акушерку звать?
Банеса покачала лысой сморщенной головой. Она утверждала, что ей сто двадцать лет; вот уже лет десять она повторяет это особенно настойчиво. В деревне никто не помнит дня ее рождения, сама Банеса суше, чем старый кокосовый орех, и никому в голову не приходит сомневаться в ее возрасте. Она заявляла, что приняла тысячу детей, из которых только трое были инвалидами, двое мутантами (один гермафродит и один горбун), один мертворожденный и еще грех-против-Бога-гибрид-обезьяно-ящерицы-которого-захоронили-далеко-в-лесу-а-мать-отправили-подальше-не-знамо-куда. Назнин не вошла в список этих неудач, потому что родилась за пару минут до того, как Банеса притащилась в хижину.
- Твоя дочка, - сказала Банеса Рапбан. - Видишь, какая хорошая. Ей всего-то нужна была помощь на пути в этот мир.
Банеса посмотрела на Цыпу возле несчастной матери, втянула щеки, и ее погребенные под морщинами глаза расширились от голода. Из-за двух молодых девиц, которые тоже решили стать акушерками (надо было придушить их при рождении), у нее вот уже много месяцев во рту ни кусочка мяса.
- Давай я ее вымою и одену для похорон, - сказала Банеса. - Бесплатно. Разве что вот эту курицу за беспокойство. Она такая старая, тощая.
- Дай я подержу девочку, - сказала, плача, Мамтаз, тетя Назнин.
- А я-то думала, что у меня несварение, - сказала Рапбан и тоже начала плакать.
Мамтаз взяла Назнин, которая все висела вниз головой, и вдруг маленькое хлипкое тельце выскользнуло из ее рук и шлепнулось на окровавленный тюфяк. Вопль! Крик! Рапбан схватила Назнин и дала ей имя, вдруг девочка опять умрет и опять - без имени.
Банеса запыхтела и вытерла слюну с подбородка краем пожелтевшего сари.
- Это предсмертные хрипы.
Все три женщины склонились над малышкой. Назнин отчаянно замахала руками, как будто пришла от этого зрелища в ужас. Голубизна начала исчезать, уступая место коричневому с лиловым.
- Господь вернул ее на землю, - с отвращением сказала Банеса.
Мамтаз, засомневавшись в первоначальном диагнозе Банесы, ответила:
- Он же сам послал ее сюда пять минут назад. Он что, по-твоему, меняет решения каждые три секунды?
Банеса пробормотала что-то невразумительное. Положила руку на грудь Назнин, ее крючковатые пальцы походили на корни старого дерева, выползшие наружу.
- Ребеночек жив, но очень слаб. У тебя два выхода, - сказала она, обращаясь только к Рапбан, - отвезти его в город в больницу. Там ему поставят всякие трубочки и дадут лекарства. Это очень дорогой выход. Тебе придется продать драгоценности. Второй выход - ждать решения самой Судьбы.
Банеса едва заметно повернулась к Мамтаз, адресуя и ей свою последнюю реплику, затем снова обратилась к Рапбан:
- Все равно в итоге решит Судьба, неважно, что ты выберешь.
- Мы отвезем малышку в город, - сказала Мамтаз, и на ее щеках от желания противостоять проступили красные пятна.
Но Рапбан, не переставая плакать, прижала свою девочку к груди и покачала головой.
- Нет, - сказала она, - нельзя противиться Судьбе. Я приму все, что бы ни случилось. Не позволю моей девочке тратить силы на сражения с Судьбой. Они ей еще понадобятся.
- Хорошо, значит, решено, - сказала Банеса.
Банеса потопталась - от голода впору ребенка съесть, но под взглядом Мамтаз пошаркала в свою лачугу.
Пришел Хамид, посмотрел на Назнин. Завернутая в грубую марлю, она лежала на старом джутовом мешке, постеленном поверх свернутого матраса. Глаза у нее были закрыты и отекли, словно по ним хорошенько заехали.
- Девочка, - сказала Рапбан.
- Я знаю. Ничего, - ответил Хамид, - что ж ты могла поделать.
И снова вышел.
Мамтаз вернулась с рисом, далом и курицей карри на жестяном подносе.
- Она не ест, - сказала Рапбан, - она не знает, что делать с грудью. Может, Судьбой ей предназначено умереть от голода.
Мамтаз закатила глаза:
- Поест утром. А пока поешь ты. Иначе тоже по велению Судьбы умрешь от недоедания.
И Мамтаз улыбнулась, глядя на золовку, на ее грустное личико, полное скорби и по поводу того, что уже было, и по поводу того, что еще будет.
Но и наутро Назнин не взяла грудь. И на следующий день. Еще через день она выплюнула сосок и хитро что-то пробулькала. Рапбан, которая всегда любила поплакать, снова не удержалась от соблазна. Приходили люди: тети, дяди, братья, племянники, племянницы, родственники по мужу, женщины из деревни и - Банеса. Волоча согнутые ноги по утоптанной грязи хижины, акушерка подошла к девочке: